16 мая 2004 года. У Соединенных Штатов Америки и Великобритании на руках иракский кризис, но у США есть еще кое-что похуже, а именно кризис мышления и предположений по вопросу внешней политики в интеллектуальном сообществе.
Этот, второй, кризис затрагивает нечто гораздо большее, чем неудачу американской политики в Ираке. Он касается того, что сделано и сказано для переопределения места Америки в глобальном сообществе и, косвенно, в современной истории после 11 сентября - после которого, как сказали американцы, ничто никогда уже не будет прежним.
Как сказано, появилась "новая Америка", однако было бы лучше сказать, что старая Америка нашла новые полномочия. Недавно бывший посол США во Франции Феликс Рохатин (Felix Rohatyn) охарактеризовал эту Америку как "более радикальную и более, чем когда-либо, стремящуюся к безраздельному военному господству. Она более индивидуалистична, чем Европа, более религиозна, консервативна и патриотична. . . и эти факторы окажут влияние на все, что отныне станет делать Америка как в своей внешней, так и во внутренней политике".
Это, несомненно, правильно, но эта "новая Америка" удивительно напоминает изоляционистскую и ксенофобную Америку периода 1920-1941 годов. Что в ней нового, так это то, что она стала самой сильно вооруженной нацией на планете и верит в то, что является - и должна оставаться - первой во всем.
Подобно Америке до 1941 года, она включает сильную волну популистских антиевропейских настроений. Что здесь нового, так это то, что многие политические интеллектуалы и политические лидеры тоже являются антиевропейцами, ибо их раздражают претензии Европы на то, чтобы предложить действенную альтернативу тому, что Америка считает своим очевидным предназначением, и их тревожит угроза того, что Европейский союз (ЕС) может стать серьезным соперником на международной арене.
Несмотря на то, что некоторые американцы сегодня заявляют, что их будущее связано с динамично развивающейся новой Азией, Европа остается обществом, с которым сравнивает себя Америка. Американцы знают Европу как общество, против которого США восстали, и которое, по американским понятиям, они обогнали.
Сравнение с Великобританией их успокаивает; сравнение с континентальной Европой их расстраивает. (В предшествовавший 1941 году период все было наоборот: тогда в США господствовали скорее антибританские, чем антиконтинентальные настроения.) Тони Блэр (Tony Blair) интуитивно и успешно играет роль успокоителя, хотя выгоды от этого для Великобритании остаются сомнительными.
Устойчивые нотки диффамации и снисходительности в разговорах о Европе (в самом свежем случае уподобление Европы угасающей Венере, а Америки - Марсу) следует понимать как выражение тревоги, которой насчитывается две сотни лет, и которая слишком глубоко запрятана, чтобы можно было ее признать.
После распада Советского Союза американцы родили ряд теорий по поводу своего положения как единственной в мире сверхдержавы. Самой популярной теорией является та, которая постулирует, что история подошла к своему концу в форме американской политической и экономической системы, поскольку все другие возможности исчерпали или дискредитировали себя. Соединенные Штаты - это кульминационная точка истории, такая система, которую должен принять весь остальной мир. Все остальное - детали.
Это был американский марксизм, диалектическая интерпретация истории, понимаемой как марш от неолитической пещеры к США как к военной и моральной сверхдержаве - и к неизбежной гегемонии.
"Реалистическая" версия этой прогрессивной диалектики, которой придерживаются республиканцы, утверждала, что США следует использовать силу и убеждение для того, чтобы направить по этому пути остальных для их же собственного блага. Это считалось жизненно важным на тот случай, если кто-то сочтет идею американской судьбы менее привлекательной, чем она кажется американцам. Сегодня от такого внимания выигрывают иракцы.
В 2001 году главной причиной того, что нападения на Нью-Йорк и Вашингтон произвели столь травматический эффект, было то, что эти американцы определяли Америку как морально праведное завершение истории. И вдруг американцев заставили увидеть в себе жертвы того, что им представлялось ненавистью и завистью людей, которые упрямо отказываются признать, как с негодованием жаловался Буш-младший (George W. Bush), "насколько мы хороши".
На американцев напали враги, которые не только были многочисленными и неуловимыми, злобными и изобретательными, но которые делали собственные возмутительные заявки на моральное превосходство над американцами, а также говорили о своем собственном божественном предназначении. Война с террором с ее придатком в виде войны в Ираке должна была вновь утвердить это американское превосходство. Обе, разумеется, привели к прямо противоположным результатам. Они показали неспособность чрезмерно перенапряженной военной мощи даже к тому, чтобы установить стабильность в тех двух странах, которые США оккупировали.
Перспектива стабилизации и реформирования того, что Вашингтон сегодня именует "Большим Ближним Востоком", сегодня кажется слабой, если говорить учтиво. Террор многократно усилился, вместо того чтобы быть разоруженным. И вот теперь стало известно об американском моральном бедствии: пытках, тайных тюрьмах и международной нелигитимности. Никто в Вашингтоне этого не ожидал. Безусловно, не неоконсерваторы, самые активные промоутеры "праведного" империализма, которые агитировали за войну в Ираке. Они исчезли из виду.
Следующие в главном русле комментаторы и специалисты по внешней политике никогда не могли себе вообразить поражения в Ираке. В новейших американских книгах в год выборов внимание целиком сосредоточено на том, как следует справляться с успехами и с гегемонией.
Почти все выражают спокойную уверенность в том, что Америка в своих отношениях с остальным миром вышла на новый этап, обусловленный уникальностью мощи и превосходством ее концепций относительно того, как ей следует командовать остальным миром (не говоря уже о миссии, возложенной говорящим по-английски божеством на Америку, и особенно на нынешнюю администрацию).
Год назад, когда писались эти книги, мало кто сомневался в политическом сообществе и в корпусе комментаторов и никто не сомневался в британском правительстве по поводу того, что американская военная мощь является несокрушимой; что она базируется на моральных основах, которые невозможно серьезно упрекать; что умиротворение, контроль и реформирование Ирака и Большого Ближнего Востока Соединенными Штатами и их союзниками является как практически осуществимым, так и желательным; и что война с террором "является окончательной, интеллектуально и морально последовательной - и выигрываемой. Ожидали даже, что война в Ираке принесет США прибыль, поскольку, как заметил Пол Вулфовиц (Paul Wolfowitz), эта страна "купается в нефти".
Большинство предостерегало относительно положения, в котором окажется мир, если Америка не сумеет повести за собой всех остальных. Збигнев Бжезинский (Zbigniew Brzezinski), советник по национальной безопасности Джимми Картера (Jimmy Carter), доказывал, что США имеют право на "большую безопасность, чем остальные страны мира", поскольку без американского военного присутствия во всем мире были бы хаос на Ближнем Востоке, война в Азии, беспорядочное перевооружение в Европе, стремление европейцев к "особым договоренностям" с Россией и возрождение "страха перед мощью Германии, а также глубоко укоренившейся исторической национальной вражды".
Сегодня предполагаемый упадок Венеры (Европа) и ее неизбежное подчинение Марсу (Америка) утратили правдоподобие. Вера в то, что "новая", приверженная атлантизму Европа придет на смену "старой" Европе, испарились после ухода Испании из Ирака с извинениями и намеков Польши на то, что ее участие не может быть бесконечно долгим. Верный Блэр очень сильно страдает дома оттого, что вместе с Вашингтоном влез в тупиковую ситуацию.
Война с террором базировалась на иллюзорных представлениях, которые не подвергал сомнениям практически никто в американском политическом сообществе. И эти представления рухнули. Поскольку в действительность это были иллюзии относительно самих Соединенных Штатов, этот крах имеет международные последствия.
Страна переживала разрушительные и наполненные сомнениями внутренние последствия своего поражения во Вьетнаме в течение более чем десятилетия. Война в Ираке должна была стать для Америки триумфом, которого ей не суждено было испытать во Вьетнаме. Вместо этого она удвоила свое поражение. Последствия этого за рубежом, а также дома являются непредсказуемыми.
