Москва. - На бумаге российская система судопроизводства выглядит практически такой же свободной и справедливой, как в Европе или Соединенных Штатах. Кстати, то же самое можно было сказать и о Советском Союзе. Даже при Сталине расстрелы всех и вся пытались оформлять как подобие судебных процессов.
Однако закон - это не просто буквы и слова. Закон - это еще и совокупность правоприменительной практики, общественной концепции справедливости и авторитета судебной власти. А то, что происходит в российских судах в последние недели, снова заставляет усомниться в том, что то, что написано в российских законах, действительно претворилось в реальность, на которую до сих пор оказывают влияние правоприменительная практика и общественные концепции, сохранившиеся с советских времен.
Всего два года назад в России был принят новый Уголовный кодекс, в написании которого принимал активное участие и сам Владимир Путин, юрист по образованию. В Кодексе были провозглашены такие базовые юридические категории, как незаконность ареста без приговора суда, право на рассмотрение дела судом присяжных, невозможность повторного привлечения человека к ответственности по одному и тому же делу. Однако все это предполагает, что в стране закон стоит выше интересов государства, в то время как в России, как показывают последние события, государство еще не готово признать верховенство закона - в том числе и над собой.
Когда в прошлом году присяжные начали оправдывать подсудимых - доля оправдательных приговоров была невелика, всего 14 процентов, но все равно это был огромный шаг вперед по сравнению с практически нулевым показателем в делах, где все решали профессиональные судьи - прокуроры стали просто подавать апелляции на эти решения и, само собой, выигрывать в апелляционных инстанциях. По словам российских адвокатов, Верховный Суд удовлетворяет половину апелляций на оправдательные вердикты присяжных. Самым последним подобным случаем стало дело Валентина Данилова, физика, обвиненного в шпионаже с целью продажи информации, на которой не было никакого грифа секретности. После того, как жюри присяжных посчитало его невиновным, дело направили на новое рассмотрение. Вот вам и запрещение судить два раза за одно и то же.
По словам Сергея Вицина, профессора-юриста, заместителя председателя комитета по судебной системе при президенте России, российская судебная власть сделала очень много, чтобы были изменены советские законы, но отношение к закону как к производной от политики еще далеко не преодолено, причем во всех слоях российского общества.
- Можно принимать новые законы, - говорит он, - можно строить новые залы суда. Можно принять закон об изменении статуса судей. Но невозможно изменить то, что и здесь, и в других странах называют юридическим сознанием (legal consciousness). Может это и произойдет, но постепенно, не сразу.
Сергей Вицин работал над реформой судебной системы практически с того самого момента, когда не стало Советского Союза. Он говорит, что этот процесс развивается эволюционно, в нем попеременно наступают периоды прогресса и реакции, и выражает разочарование тем, что судебная революция, о которой так долго говорили народу, пока так и не свершилась. 'Грустно это признавать, но иногда мы и сами не понимаем, как сильно влияет на нас наше прошлое', - сказал он.
Дело "ЮКОСа" и его основателя Михаила Ходорковского, процесс по которому начался на прошлой неделе, становится прецедентом, определяющим взаимоотношения закона и политики.
Михаил Ходорковский - самый богатый человек в России, и для Путина он, как и другие олигархи, предстает некой угрозой, потенциально независимой силой, которую нельзя допустить до влияния на страну.
Около года назад Ходорковского арестовали по обвинению в уклонении от уплаты налогов и мошенничестве. Возможно, он виновен, возможно, нет, но в любом случае практически никто в России не верит, что у него есть возможность быть судимым справедливым судом.
В результате его адвокаты выплеснули дело на суд общественного мнения, прежде всего на Западе. В этом отношении ему еще повезло - он может себе позволить нанять международную команду адвокатов, которые представят на суд общественности любое движение в судебном процессе, в подоплеке которого они видят политическое шоу.
Суд над Ходорковским стал не единственным открывшимся на прошлой неделе процессом, на котором в открытую ставят клеймо политического заказа и в котором фигурируют целые тома так называемых 'свидетельств' и 'доказательств', имеющих на самом деле слабое отношение к существу процесса.
В другом московском суде начался не такой широко известный и активно освещаемый процесс над двумя директорами музея и одним художником, которых обвиняют в том, что они, 'вступив в преступный сговор' и организовав художественную выставку, разжигали межнациональную рознь.
Их обвинили в этом после того, как выставку, организованную в Музее Сахарова, Русская православная церковь раскритиковала как антирелигиозную (Это точно. На входе висела вывеска: 'Осторожно, религия!'). Затем парламент в специальной резолюции потребовал уголовного разбирательства. В качестве свидетелей были привлечены в том числе и шестеро человек, уничтоживших многие из экспонатов на пятый день работы выставки в январе 2003 года (сначала их обвинили в вандализме, но впоследствии эти обвинения были сняты).
Адвокат обвиняемых Юрий Шмидт заявил во вторник на очередном заседании, что расследование проводилось с таким количеством нарушений, а обвинение было настолько неконкретно, что выстроить позицию защиты даже вообще не на чем. По его словам, в официальном обвинении не указано, какой конкретно из экспонатов и против кого разжигал межнациональную рознь.
Шмидт съязвил, что в советские времена прокуроры хотя бы технически хорошо умели фабриковать дела против инакомыслящих, приведя в пример знаменитое дело 1965 года против писателей-сатириков Юлия Даниэля и Андрея Синявского.
- Вот там было четко сказано, по каким их работам и каким строкам из этих работ их обвиняют в антисоветском творчестве, - сказал Шмидт.
На следующий день даже судье стало понятно, что дело шито белыми нитками, однако вместо того, чтобы полностью оправдать подсудимых, он отправил дело на доследование, то есть дал прокуратуре больше времени на то, чтобы отшлифовать свою позицию. Отправление дел на доследование - еще одна российская практика, которой реформа судебной системы должна была, по идее, положить конец.
Хотя новый Уголовный кодекс создавался специально для того, чтобы обеспечить появление состязательности в правосудии, прокуратура до сих пор обладает настолько сильным влиянием на ход процесса и на самих судей, что позиция обвинения отвергается судом чрезвычайно редко.
Поскольку судьи реально не независимы, количество злоупотреблений в суде со стороны прокуроров постоянно растет. По заявлениям адвокатов и правозащитников, в процессах, которые не освещаются прессой, правосудие все еще слепо, избирательно и подвержено политическому влиянию.
- Непрекращающиеся и безнаказанные избиения, выбивание признаний из подозреваемых и фабрикование уголовных дел по-прежнему повсеместно распространены в России, - написала директор московского отделения правозащитной организации Human Rights Watch Анна Нейстат в своем заявлении для прессы, в котором подчеркнула, что состояние судебной системы отражает общий откат от демократических принципов при президенте Путине.
Адвокаты приводят множество примеров, когда при вынесении вердикта судьи учитывают прежде всего политическую обстановку. Такие обвинения трудно доказать, но иногда появляются решения, которые совершенно очевидно приняты по политическим мотивам. Например, по делу Данилова Верховный Суд вынес вердикт буквально через несколько минут после окончания прений сторон.
Временами от такого поведения судей становится и смешно, и грустно. На проходивших в среду слушаниях по поводу того, оправдано ли запрещение московской общины 'Свидетелей Иеговы', у одной из судей апелляционного суда зазвонил мобильный телефон. Она не ответила, но некоторое время нажимала какие-то кнопки, не прислушиваясь к тому, что ей говорил адвокат. С момента начала заседания прошло четыре часа, а вердикт - подтвердить законность запрета секты - судьи вынесли за пять минут.
