В самолете, направляясь в Лос-Анджелес, писательница Елена Лаппин (Elena Lappin), мечтала окунуться в расслабленную атмосферу солнечного города. Но это было до того, как чиновники в аэропорту решили задержать ее в качестве 'лица, представляющее угрозу безопасности'. . .
Где то в центре Лос-Анджелеса, милях в 20 от аэропорта LAX, расположено неприметное здание с камерами для задержанных иностранцев, нарушивших иммиграционное и таможенное законодательство США. Именно туда меня привезли часов в 11 вечера 3 мая в фургоне службы безопасности, где мне пришлось согнуться в три погибели в одной из крошечных запертых 'клеток', страдая от боли в руках, скованных наручниками за спиной.
Пока мы ехали, сквозь металлическую решетку я могла разглядеть мелькающие фрагменты городского ночного пейзажа, а когда машина прибыла на место - смутные силуэты вооруженных охранников: двое из них ввели меня в здание. Наручники с меня сняли лишь за минуту до того, как запереть в камере с толстой стеклянной стеной и массивной дверью. Ни кровати, ни стула там не было - лишь две скамьи шириной чуть больше 30 сантиметров. Туалет располагался прямо на виду у любого, кто пройдет мимо; кроме того, за каждым моим движением наблюдала видеокамера. Ни подушки, ни одеяла задержанным не полагалось. В камере постоянно горела лампа дневного света, а под потолком в углу был прикреплен телевизор, настроенный на канал 'телемагазин'. Он не выключался всю ночь.
Через 10 минут я стала задыхаться от духоты, и меня охватила паника. Клаустрофобией я не страдаю, но это замкнутое пространство вызвало у меня нечто вроде приступа. Охранников нигде видно не было, а позвать на помощь было невозможно. Я стала стучать в дверь и в стеклянную стену. Появившийся наконец охранник окинул новоприбывшую задержанную равнодушным взглядом. Чтобы услышать друг друга через мощную дверь, нам приходилось кричать во весь голос. 'Чего надо?' - заорал он. Я ответила, что плохо себя чувствую. Охранник удалился. Я заставила себя успокоиться. Я заставила себя воспользоваться этим ужасным туалетом. Я обнаружила, что на узкой скамейке, если лечь на боку, можно подремать минут пять, пока боль не станет невыносимой, а затем отдохнуть сидя и заснуть еще на пять минут. Я говорила себе: все это только на одну ночь.
Как выяснилось, в заключении мне суждено было провести 26 часов. Мое преступление: в тот день я прилетела в страну, чтобы выполнить вполне невинное задание в качестве внештатного корреспондента 'Guardian', не имея журналистской визы.
После 11 сентября 2001 г., каждый человек, пребывающий в США, рассматривается как потенциальная угроза безопасности. 'Закон о патриотизме', принятый через полтора месяца после 11 сентября, содержит главу под названием 'Охрана границ' с подробным разделом об 'Усовершенствованных правилах иммиграции', в котором, в свою очередь, имеется параграф о 'Мерах по повышению безопасности и надежности визового режима', следующий непосредственно за пунктами, касающимися защиты от терроризма.
В духе этого закона Служба иммиграции и натурализации в марте 2003 г. была передана в подчинение вновь созданному Министерству безопасности страны. Среди прочих новшеств министерство вновь ввело в действие закон, не применявшийся с 1952 г., предписывающий журналистам обращаться за специальной визой, так называемой 'I-visa', для посещения США по служебным делам. В процессе создания непроницаемой системы защиты от реальных угроз, американцы на каком-то этапе утратили способность отличать друзей от врагов. Ценой, которую эта могущественная страна платит за охвативший ее страх, стали гражданские свободы.
Накануне, садясь в самолет компании 'United Airlines' в аэропорту Хитроу, ни о чем подобном я не думала. Сидя рядом с интригующе безмолвным молодым человеком с внешностью порнозвезды или сотрудника службы безопасности в штатском, я провела большую часть одиннадцатичасового полета в грезах о городе, чьим уроженцем явно являлся мой сосед, но где мне самой еще не довелось побывать. Америка для меня всегда ограничивалась восточным побережьем: живя там, или приезжая в качестве туриста, журналиста и писателя, я почти не покидала треугольника Нью-Йорк-Бостон-Вашингтон. Но я радовалась, что это короткое задание привело меня в солнечный Лос-Анджелес, и готовилась окунуться в его чарующую, расслабленную атмосферу.
Очередь на паспортный контроль была невелика. Я подала чиновнику свой паспорт и зеленый бланк визовой декларации, которую я подписала в самолете. Сотрудник иммиграционной службы начал с обычных вопросов о том, где я собираюсь остановиться, и с какой целью прибыла в США. Все это напомнило мне о другой поездке в эту страну с заданием написать серию статей об обстановке в Америке после 11 сентября для немецкого еженедельника 'Die Zeit'. Я писала о пассажирах, предпочитавших путешествовать в поезде - они считали, что там безопаснее, чем в самолете - о страданиях нью-йоркцев, в одночасье превратившихся в людей, уцелевших после катастрофы. Я видела глубоко травмированную Америку, утратившую свою хвастливую неуязвимость, охваченную глубокой скорбью. Но мне тогда казалось, что от сознания собственной уязвимости страна стала только сильнее: шок от нападения на их страну вызвал у американцев страстное желание больше узнать об окружающем мире.
'Я приехала, чтобы взять несколько интервью', - ответила я.
'У кого?' - он записал фамилии, спросил о чем будет статья и кто ее заказал. 'Так вы журналистка', - произнес он обвиняющим тоном, и только тут я ощутила, что, с его точки зрения, в этом есть что-то нехорошее. 'Я должен доложить начальнику', - заявил он угрожающе, и попросил меня перейти в отдельную, отгороженную зону и подождать, пока мой вопрос 'рассмотрят'. Другие пассажиры приходили, уходили, ждали в очереди. На меня стала действовать разница во времени, и меня охватило легкое раздражение. Я спросила, сколько мне еще ждать, но ответа не удостоилась. Наконец какой-то чиновник проронил мимоходом: 'Похоже, нам, возможно, придется вас депортировать'.
Не помню точно, но, кажется, я рассмеялась. Депортировать? Меня? 'Почему?' - спросила я ошеломленно.
'Вы прибыли сюда как журналист, но у вас нет журналистской визы'. Ни о чем подобном я в жизни не слыхала. Он тут же достал бланк декларации (форма I-94W), который я подписала в самолете, и указал на надпись, набранную мельчайшим шрифтом: оказывается, помимо пунктов о том, что я не являюсь наркоторговцем, нацистским или иным преступником, я неумышленно подписалась и под заявлением, что не въезжаю в США в качестве представителя зарубежного СМИ ('В ходе визита в рамках данной программы вы не имеете право без санкции устраиваться на работу или посещать школу, или представлять зарубежные СМИ').
Мои протесты, что я просто не заметила этот пункт, и никто не обратил на него моего внимания, что я уже много раз бывала в США, и по делам, и как турист, что одно время я даже жила в этой стране, а мой муж и родившаяся в Нью-Йорке дочь являются гражданами США, чиновник пропустил мимо ушей. Он просто ухмыльнулся в ответ. 'Вам ведь наплевать, да?' - спросила я, с трудом сдерживая возмущение. Затем я сочла за благо отступить, и перешла на умоляющий, виноватый тон. В результате он сообщил, что мне придется пройти 'собеседование', после чего еще один начальник примет окончательное решение. Это звучало обнадеживающе.
В конце концов, после долгой бюрократической суеты, меня пригласили в кабинет и спросили, не хочу ли я чего-нибудь выпить, прежде чем мы начнем. Я попросила стакан воды, который следователь принес мне лично. Это был мягкий, умный следователь: 'собеседование' продолжалось несколько часов и превратилось в подробнейший анализ моей биографии, личной и профессиональной, моего прошлого и настоящего. Его интересовали самые разные вещи: имена и фамилии моих родителей, размер гонорара, который я должна получить за статью, о чем именно идет речь в этой статье, затем, вновь, фамилии людей, которых я намерена проинтервьюировать в США.
Моя биография показалась ему довольно странной: родилась я в одной стране, потом жила в нескольких других - я, в конце концов? Моего британского паспорта для американских иммиграционных властей оказалось недостаточно. 'Вы русская, а называете себя англичанкой', - укоризненно заметил чиновник: это обвинение основывалось на том факте, что родилась я в Москве (хотя и никогда не жила в России). На ум моментально пришел ответ: Ваш губернатор австриец, а называет себя американцем. Примерно через три часа, в течение которых я изо всех сил боролась с последствиями разницы во времени, стараясь сохранить сосредоточенность, мы заполнили протокол из нескольких страниц, который должен был дать неизвестному мне 'начальнику' достаточно сведений, чтобы решить, можно пускать меня в США или нет. Следователь задал последний положенный вопрос: 'Вы все поняли?'
'Да, поняла', - ответила я и подписала протокол. Через минуту по факсу пришел ответ с официальным, окончательным отказом во въезде в США в связи с отсутствием надлежащей визы. Мне следовало вернуться в Лондон и получить ее там.
С этого момента абсурдная, но в общем дружеская беседа, которую я вела с этими чиновниками, внезапно прервалась. Куда более жестким тоном они заявили, что 'правила' предписывают им досмотреть мой багаж. Не успела я подойти поближе, чтобы проследить за этой процедурой, как сотрудник, первым отославший меня к начальнику, расстегнул 'молнию' на моем чемодане и начал рыться в его содержимом. Впервые я повысила голос: 'Как вы смеете прикасаться к моим личным вещам?'
'А вы как смеете относиться к американскому служащему с неуважением? - возмущенно крикнул он в ответ. - Поверьте, мы относились к вам с большим уважением, чем к другим. Поезжайте куда-нибудь вроде Ирана: там-то вы поймете разницу'. По иронии судьбы, именно в странах 'вроде Ирана' (например, на Кубе, в Северной Корее, Саудовской Аравии, Зимбабве) для журналистов требуется специальная виза. Для открытого общества такая практика представляется просто неслыханной, и, несмотря на введение этого режима в США, делается это втихомолку, так что большинство журналистов просто ничего не знают о подобных 'новшествах'.
В прошлом году в США были задержаны и депортированы 13 иностранных журналистов, в том числе 12 - в аэропорту LAX.
Обыскав мой багаж, сотрудник несколько раз сфотографировал меня, а затем приступил к снятию отпечатков пальцев. В разгаре этой процедуры мне позвонил из Лондона муж: каким-то образом ему удалось выяснить, где я нахожусь, и мне ненадолго позволили стереть чернила с пальцев, чтобы взять трубку. Его голос стал напоминанием о реальном мире, от которого я уже почувствовала себя полностью отрезанной.
Появились три сотрудницы-женщины, чтобы провести личный обыск. Когда они натянули резиновые перчатки, я невольно сделала шаг назад: что они собираются делать, и могу ли я оказать сопротивление? Они вооружены и заявляют, что действуют в рамках закона. Я же - неизвестно кто: просто иностранка, совершившая правонарушение, и вообще - 'таковы правила'. Так что я вытерпела неприятную процедуру обыска, хотя и не столь тщательного, как я опасалась. Затем последовал новый удар: двое здоровенных охранников в форме и с оружием надели на меня наручники, объяснив, что это 'предписывают правила перемещения задержанных в помещениях аэропорта'.
Под конвоем двух великанов меня провели через пустынный терминал и доставили в комнату для содержания задержанных, где я оказалась в компании двух товарищей по несчастью (общаться друг с другом нам было запрещено) и восьми сонных мужчин-охранников. Я бы с удовольствием провела всю ночь вместе с ними, сидя перед телевизором, ведь они согласились переключить его с канала местных новостей (главной сенсацией там стало сообщение о медведе, который вырвался на свободу в одном из густонаселенных районов Лос-Анжелеса) на комедийные сериалы и мыльные оперы. Работа у них была невероятно скучная, делать такому количеству людей было абсолютно нечего, так что надзор за тем, чтобы я не вынула из сумочки ручку или мобильный телефон, вероятно, стал для них возможностью хоть как-то развлечься.
Я слушала их рассказы о том, каких актеров-звезд им в последнее время случалось видеть в аэропорту. Самое удивительное, что, когда шел 'Сайнфелд' [американский комедийный сериал - прим. перев.], мы смеялись в одних и тех же местах. Я начала думать, что ничего страшного не случилось: поездка, конечно, пошла насмарку, но я вполне смогу пережить ночь и день в подобных, пусть и не самых комфортабельных, условиях в ожидании обратного рейса. Однако затем меня отвезли в КПЗ в центре Лос-Анджелеса, Я поняла, что такое настоящий дискомфорт.
Хотя пережитые мной злоключения ни в коей мере нельзя сравнить с реальными пытками и издевательствами, которым подвергались заключенные в тюрьме Абу Грейб, эти два примера, как выразился один из моих американских друзей, 'концептуально связаны', являясь, пусть и далекими друг от друга, звеньями одной цепи - и то, и другое продиктовано пренебрежением к человеческому достоинству людей, 'совершивших проступок'. Позднее, в откликах в интернете и статьях в СМИ, американцы назовут мою историю проявлением болезни, поразившей сегодня страну. Как написал Деннис Родди (Dennis Roddy) в 'Pittsburg Post-Gazette': 'Враги для нас теперь важнее друзей:Помешательство на безопасности страны, судя по всему, во многом основывается на идее, что весь мир оказывает некое 'тлетворное влияние' на США'.
С практической же точки зрения это помешательство - когда его проявлением становятся такие глупые и бессмысленные с точки безопасности действия, как в моем случае - представляет собой просто отвлечение ценных финансовых и людских ресурсов на борьбу с журналистикой вместо борьбы с терроризмом. Простые американцы, в отличие от властей, несомненно, способны понять разницу между первым и вторым.
По словам редактора 'Los Angeles Times', репортажи о моей истории вызвали 'громадный' отклик у читателей, а я сама получаю много сообщений по электронной почве от людей, выражающих в этой связи свое негодование и смущение. Как выразился писатель Джонатан Френзен (Jonathan Frenzen): 'От лица 'небандитского' большинства американцев примите мои искренние извинения'.
Эти мысли могли бы послужить мне утешением на следующее утро, когда меня (естественно, в наручниках) привезли обратно в общую камеру для задержанных в аэропорту, где я провела еще несколько часов без еды, глядя, как охранники расправляются с гигантскими завтраками и пьют горячие напитки (давать задержанным кофе или чай запрещено). Мои требования принести мне какую-нибудь съедобную пищу вызвали гнев у начальника охраны. 'Здесь я главный. Вы понимаете, кто вы такая? Вы понимаете, где находитесь? Здесь вам не отель', - заорал он.
'Что вы кричите? - спросила я. - Я всего лишь прошу, чтобы мне принесли что-нибудь съедобное. Я сама заплачу за еду'. Фишбургер из 'Бургер Кинга' никогда не казался мне таким восхитительным на вкус. И в этой связи мне пришло в голову, что отель или зал для транзитных пассажиров - более подходящее место для содержания людей, ожидающих возвращения домой.
Как отмечается в письмах организации 'Репортеры без границ' и Американского общества редакторов газет (АОРГ), адресованных Колину Пауэллу (Colin Powell) и Тому Риджу (Tom Ridge), случаи вроде того, что произошел со мной являются элементом систематической политики запугивания представителей СМИ из 27 дружественных стран, чьи граждане - но не журналисты! - пользуются правом безвизового въезда в США на срок до 90 дней. По мнению АОРГ, подобная политика 'может подорвать атмосферу взаимного доверия, традиционно распространявшуюся на профессиональных журналистов в этих странах'. АОРГ потребовала, чтобы госдепартамент оказал давление на таможенную и иммиграционную службы с целью 'устранения несправедливости, допускаемой в отношении наших коллег'.
Кто-то, по всей видимости, прислушался к этим словам: недавно пресс-служба министерства безопасности страны распространила меморандум, где объявляется, что, при сохранении требования о наличии 'I-visa' (я как раз только что получила такую), директора аэропортов получили новые указания, позволяющие им 'по своему рассмотрению решать вопрос о выдаче разрешений на въезд в США журналистам, очевидно не представляющим угрозы для нашей безопасности'. Что ж, отлично, но разве при этом не подразумевается, что некоторые журналисты все же представляют такую угрозу?
Впрочем, может быть, так оно и есть. Во время моего сюрреалистического 'приключения' в аэропорту LAX, я сказала чиновнику, снимавшему у меня отпечатки пальцев, что напишу обо всем этом статью. 'Не сомневаюсь, - фыркнул он в ответ. - И все, что вы напишете, будет неправдой'.
