Превратившись в иракского заключенного, Саддам Хусейн обрел уникальный по своему значению статус: он не просто свергнутый диктатор, не просто военный преступник, он вновь стал символом иракского суверенитета. Естественно, в парадоксальном смысле - от противного. Его передача иракским властям - одно из немногих ощутимых доказательств того, что новое правительство Аяда Аллави (Ayad Allawi) имеет хоть какую-то власть. После судебного заседания в Багдаде стало очевидно, что г-н Хусейн по-прежнему намерен до конца использовать этот специфический 'престиж', говоря, по сути, следующее: американские марионетки приходят и уходят, но, как выразился в свое время Людовик Четырнадцатый, 'Государство - это я!'
Этот усталый исхудавший человек с поседевшей бородой, поначалу, казалось, ошеломленный происходящим, очень скоро дал всем понять, что далеко не сломлен. Словно исполняя торжественный имперский ритуал, он напомнил аудитории: 'Я Саддам Хусейн, президент Ирака', затем презрительно обозвал кувейтцев 'собаками', а американского президента - 'подлинным преступником'. В его поведении вновь появилось прежнее самодовольство, прежняя вера в себя, прежняя угрожающая манера держаться. Если его казнят, будет ли он до самой смерти верить в себя - и сможет ли убедить иракцев в том, что заслуживает поклонения как герой?
Как говорил Аристотель, люди не становятся тиранами просто, чтобы 'согреться'. Ими движут силы, столь же могущественные, сколь и иррациональные. Мы не можем точно определить, какие силы побудили г-на Хусейна стать тираном, однако мы в состоянии кое-что рассказать о человеке, с которого он брал пример - Сталине. Анализируя восприятие Сталина в массовом сознании россиян после смерти этого диктатора, мы, вероятно, сможем предположить, что произойдет с г-ном Хусейном и его образом во время и после процесса.
Саддам Хусейн восхищался Сталиным - этим образцом для всех современных диктаторов, изучал его и подражал ему. Вот вам одна история. У Сталина было 15 роскошных дач - в том числе бывших царских дворцов - в Абхазии, на черноморском побережье. В 2002 г. я побывал в этих прекрасно сохранившихся, словно застывших во времени, 'заповедниках' сталинской эпохи - делал снимки. Как-то я спросил пожилую сторожиху, бывал ли здесь еще кто-то с Запада? 'Нет, - ответила она, - но вот один арабский господин в 1970х гг. потребовал, чтобы ему показали все дачи!' И как же его звали? 'Саддам Хусейн'.
По словам придворных г-на Хусейна, он был буквально помешан на Сталине. Политики-курды, посещавшие его резиденции, вспоминают, что книжные полки там ломились от биографий Сталина, переведенных специально для него на арабский.
Ничего удивительного. Между их судьбами существует множество параллелей: Гори, где появился на свет Сталин, и Тикрит, родной город г-на Хусейна, разделяют всего 500 километров. Их обоих воспитывали амбициозные матери с сильным характером, над обоими издевались отцы-неудачники, оба имели отчимов-покровителей, воспитавших в них ощущение собственного величия. И тот, и другой обрели абсолютистские убеждения и самоуважение за счет радикальной идеологии: большевизма и баасизма. Ни тот, ни другой не пришли к власти сразу: наоборот, на ее вершину они вскарабкались благодаря сочетанию личных качеств и наличию покровителей, действуя в рамках крохотной олигархии однопартийного государства. Обоих продвигали почитаемые 'самодержцы', которых они, в конце концов, предали.
Кроме того, обоим величайшее наслаждение доставляла месть. В 1937 г. Сталин развязал террор против собственных старых товарищей, заставляя их выступать с обвинениями друг против друга на пленуме ЦК ВКП(б), а затем по очереди руководить пытками и казнями 'виновных'; в 1979 г-н Хусейн спародировал это перед кинокамерами на конференции партии 'Баас', где были названы имена его 'врагов', а потом, буквально этажом ниже, коллеги лично расстреляли 'преступников'.
Когда подобные личности обретают некое 'кредо', их вера в себя неразрывно сплетается с фанатичной преданностью этой идеологии. Как-то Василий Сталин 'помянул всуе' отцовское имя: 'Я тоже Сталин', настаивал он. 'Нет, - выкрикнул Сталин в ответ. - Ты не Сталин, и я не Сталин. Сталин - это советская власть'. Сегодня вопрос заключается в том, будут ли то же самое говорить о г-не Хусейне и Ираке.
Сталин, естественно, так и не предстал перед судом, но его наследие оказалось на скамье подсудимых. В 1956 г., через три года после его смерти, его осудил Никита Хрущев. Еще откровеннее преступления Сталина заклеймил в конце восьмидесятых Михаил Горбачев. И все же для многих Сталин по-прежнему обладает большей легитимностью в качестве правителя России, чем все, кто пришел после него.
Подобные тираны - прекрасные актеры. Сталин - сын сапожника-грузина - создал себе образ 'царя-батюшки': далекого и строгого, но справедливого. Он вновь возвел на пьедестал русскую литературу (Пушкина) и русских героев (Ивана Грозного). Кроме того, он выиграл войну и построил империю. Поддержанию его образа способствует и упадок России. Репутация диктаторов всегда растет в эпоху нищеты и нестабильности. По данным одного прошлогоднего опроса, будь Сталин жив сегодня, 26% россиян проголосовали бы за него на президентских выборах.
Захотят ли когда-нибудь иракцы снова голосовать за г-на Хусейна? Основы для этого он заложил. Будучи у власти, он отождествлял себя со стереотипным образом арабского героя. Он одевался как бедуинский вождь, отец народа, арабский султан-воитель, вроде Саладина; пропаганда открыто сравнивала его с Навуходоносором, царем вавилонским. И все же большинство иракцев относились к нему с ненавистью, и сегодня наслаждаются его унижением.
Однако если с годами нищета и нестабильность не исчезнут, некоторые иракцы снова начнут почитать г-на Хусейна, как 'былинного богатыря', смело бросившего вызов американским 'крестоносцам'. Такой ужасный урок преподает нам власть, основанная на зверском терроре и бесстыжей пропаганде: порой бессмысленная жестокость тирании - убийства, пытки - и ее грубая буффонада забываются, и заменяются в народной памяти мифом о славном прошлом: этакое стихотворение Шелли 'Озимандия', только вывернутое наизнанку.
В зале суда г-н Хусейн, как бы ни сдал он физически, как сильно ни поседела его борода, какой бы тощей ни стала шея, как бы ни выпирали мешки под глазами, был похож на больного старого тигра в зоопарке - все еще опасного даже в неволе. Г-н Хусейн назвал процесс над собой 'театром', но вся его жизнь - это акт божественной воли. Какой бы страх ни испытывал он перед казнью (в физическом смысле Сталин тоже был трусом: он боялся смерти, выстрелов и даже летать на самолете), Саддам будет наслаждаться предоставленным в его распоряжение театром, потому что верит в свою всемирно-историческую миссию.
По словам придворных г-на Хусейна, он восхищался тем, как Сталину удалось удержаться у власти и умереть в собственной постели. Он хотел бы повторить это достижение. Скорее всего, это ему не удастся. На процессе г-н Хусейн будет играть роль, для которой, как он верит, он и был рожден: роль величайшего деятеля в истории арабского мира. Как мы могли убедиться вчера, на скамье подсудимых она, пожалуй, удается ему лучше, чем на троне.
Саймон Сибэг Монтефиоре - автор книги 'Сталин: при дворе 'красного царя''.
