Давайте обратимся к двум примерам постсоветского переустройства в странах бывшего соцлагеря. Первый из них сегодня являет Россия, в которой президент Владимир Путин привел эксперименты с демократией к окончательному завершению. Все началось осенью 2003 г., и заканчивается в эти дни, когда против нефтяного магната Михаила Ходорковского развязан и полным ходом идет откровенно политический процесс. Второй пример относится к странам Центральной и Восточной Европы, где четыре государства - бывшие члены Организации Варшавского договора (ОВД) - и три бывшие республики бывшего Советского Союза 1 мая 2004 г. вступили в Европейский Союз.
Всего 15 лет назад все эти страны обладали характерными чертами советской тоталитарной модели, главными среди которых являются следующие: монопартийная политическая система при ведущей роли марксистско-ленинской идеологии; наличие централизованной социалистической экономики; наличие разветвленного аппарата тайной полиции, опирающегося в своей работе на обширную сеть информаторов; полный контроль государства над СМИ.
Как могло оказаться, что два столь разные пути были пройдены, начиная с одной и той же стартовой точки?
Самым стандартным и общепринятым объяснением той разницы, которая существует между российским путем и путем, на который встали страны Балтии и государства Центральной и Восточной Европы, является обычное и несколько упрощенное толкование, которое, тем не менее, имеет право на существование. Согласно этому толкованию, эти страны сами поставили себя в рамки процесса вовлечения в структуры НАТО и Евросоюза. Обе эти организации, и в первую очередь Европейский Союз, изъявили горячее желание видеть эти страны среди своих членов.
Для вступления в ряды этих организаций в обязательном порядке требовалось выполнить следующие требования: обеспечить установление демократических форм правления внутри страны, провести рыночные преобразования в экономике, а также принять тысячи законов, соответствующих духу законодательства стран Западной Европы. Формула их вступления была как нельзя более прямой и откровенной: 'Делайте, что вам велено, и вы сможете вступить в нашу организацию, - заявили им в ЕС и НАТО. - Не захотите - не вступите'.
Поскольку среди стран Центральной и Восточной Европы только Чехословакия могла претендовать на роль страны с демократическими традициями в прошлом, спасительный якорь вступления в ЕС давал им уникальную возможность приобщиться к демократическим традициям, которые в целом отсутствовали в странах этого региона. При отсутствии перспективы вступления в Европейский Союз, никто не мог дать гарантий того, что сам факт освобождения от оков тоталитаризма автоматически приведет эти страны к установлению рыночной либеральной демократии, в условиях которой привыкли жить народы Северной Америки и Западной Европы.
Представленные в таком свете различия между судьбами стран Центральной и Восточной Европы и Россией на протяжении последних полутора десятков лет, легче поддаются пониманию и осмыслению. Россия никогда не была кандидатом на вступление в Европейский Союз или НАТО. Эта страна могла полагаться исключительно на свою собственную демократическую традицию, которая просуществовала лишь непродолжительный промежуток времени - между падением царского самодержавия в феврале 1917 году и приходом к власти большевиков девять месяцев спустя. Это были месяцы в высшей степени необычного по форме и квази-демократического по содержанию государственного правления.
Однако, нам потребуется отойти от упрощенного толкования ситуации для того, чтобы лучше понять причины, которые привели к вышеупомянутым различиям в пути, по которому пошли эти страны. Поверхностный анализ не позволяет, в частности, объяснить причину, по которой страны Центральной и Восточной Европы с такой готовностью шли на любые уступки ради вступления в Европейский Союз. Хотя подобное объяснение не может претендовать на точность, тем не менее, можно предположить, что сравнительно небольшие государства Центральной и Восточной Европы ощущали себя частью более широких европейских традиций. Они были готовы стать частью чего-то большего, чем они до того времени являлись, хотели вновь обрести свою принадлежность к единой Европе. Рост национального самосознания сыграл решающую роль в принятии решения о начале процесса вступления в Евросоюз.
Само собой разумеется, что членство в Евросоюзе предполагало для этих стран перспективу достижения богатства и благополучия в западном понимании этих слов (в отдаленном будущем, сроки наступления которого не уточнялись), а членство в НАТО означало железобетонные гарантии против любой агрессии в будущем со стороны их старого врага - России. Простой прагматизм направил страны Центральной и Восточной Европы в определенном направлении. Однако национальное самосознание придало этому процессу особую динамику. Россия при этом явила собой полную противоположность данным процессам.
В силу очень сильной традиции (а, возможно, и самой сильной), Россия всегда себя считала отдельно стоящей силой на континенте. В России во все века верили в ее исключительную судьбу. Она во все времена считалась никому не подвластным суверенным государством. И даже если мало кто в современной России считает себя 'славянофилом', - если пользоваться архаичным языком, - не вызывает сомнения тот факт, что многие жители этой страны считают, что отличаются от других народов Европы. То, что Россия сможет принять достаточно жесткие и зачастую ультимативные условия, которыми обставлено вступление в ЕС (даже если бы такое предложение к ней поступило) не укладывается в концепцию национального самосознания.
У России для проведения подобной линии имеются также и весьма прагматичные причины, на которые часто ссылаются наблюдатели, пытающиеся найти причины столь прохладных отношений страны с демократией. Одна из причин - размеры страны. Эта страна простирается на 11 часовых поясов, однако вся политическая и экономическая власть традиционно сосредоточена в западной части государства - в Санкт-Петербурге и Москве, что естественным образом предполагает централизованный тип управления государством.
Среди других аргументов - ставка страны на добычу нефти, природного газа и металлов. Как показывает исторический опыт, страны, экономики которых в значительной степени зависят от добычи природных ископаемых, имеют незначительный опыт демократически-либерального правления. Это отчасти объясняется тем обстоятельством, что перерабатывающая промышленность этих стран находится под пристальным вниманием, а зачастую и прямым контролем со стороны государства.
Относительно небольшие по размерам и по большей части не располагающие сколько-нибудь существенными запасами природных ресурсов, в вышеуказанном отношении страны Центральной и Восточной Европы, разумеется, являют собой яркий контраст по сравнению с Россией.
Если свести воедино все вышеперечисленные факторы - процесс вступления в Европейский Союз и НАТО, демократические традиции и их отсутствие, размер территории и географическое положение; уровень экономического развития - у нас в результате получится картина, на которой отчетливо видны два различных пути развития, два взаимно противоположных типа национального самосознания, два типа мироощущения, дающих ответ на вопрос: что мы за народ и к чему стремимся.
Вполне возможно, что мои выводы грешат неким упрощенческим подходом. Однако реальные события свидетельствуют о том, что Россия и страны Центральной и Восточной Европы просто-напросто сделаны из разного теста. В одном случае это самое тесто обеспечило мощную динамику демократических преобразований. А во втором - мы наблюдаем обратный эффект.
Робин Шеферд - младший научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований
