21 июля 2004 года. Почти у каждого, кто работал в правительстве, есть история - вероятно, частенько пересказываемая в наши дни, принимая во внимание дебаты по Ираку - о том, как ему пришлось принимать важное решение на основе информации, которая впоследствии оказалась недостоверной. Моя любимая история относится к августу 1998 года, когда Билл Клинтон (Bill Clinton) за 3 дня до поездки в Москву получил донесение Центрального разведывательного управления (ЦРУ) США о том, что президент России Борис Ельцин мертв.
В 1998 году известие о том, что г-н Ельцин умер, было, разумеется, не более неожиданным, чем в 2003 году известие о том, что Ирак имеет оружие массового поражения (ОМП). Оно соответствовало тому, что было нам известно о его здоровье и привычках, а также о замалчивании его прежних болезней. Никого не озадачивало и отсутствие официального заявления. Случившийся десятью днями ранее финансовый обвал породил политический кризис, и мы предположили, что в Кремле идет ожесточенная закулисная борьба за наследование власти.
В ходе последовавшего мучительного обмена мнениями в режиме телеконференции все правительственные ведомства действовали в своей обычной манере. ЦРУ защищало свои источники информации, однако воздерживалось от каких бы то ни было рекомендаций. Чиновники Совета национальной безопасности США, зная о том, что г-ну Клинтону не очень-то хотелось ехать в Москву, добивались немедленной отмены поездки. Государственный департамент США (в данном случае Ваш покорный слуга) настаивал на том, что мы выставили бы себя в смешном свете, отменив встречу по причине смерти г-на Ельцина - чтобы после узнать, что он вовсе не умер.
В конечном счете, мы порешили, что россиянам нужно будет разрешить заместителю государственного секретаря США Строубу Тэлботу (Strobe Talbott), который находился в Москве, ведя подготовку саммита, увидеть г-на Ельцина в ближайшие 24 часа, иначе поездка будет отменена. Ничто другое нас не убедило бы: никакие телефонные звонки, никакие появления (Ельцина) на экране телевизора, никакие заключения врачей. На следующий день г-н Ельцин, в добром здравии и хорошем настроении, приветствовал г-на Тэлбота в своем кабинете, а двумя днями позже Билл Клинтон поднялся на борт самолета, который взял курс на Москву.
Когда этот визит закончился, я позвонил аналитику ЦРУ, который сообщил ложные сведения. Он пытался извиняться. "Вы должны понимать, - сказал он. - Мы прошлой весной прозевали ядерные испытания Индии и Пакистана. На нас очень сильно давили, чтобы мы не прозевали чего-нибудь еще".
Некоторые из уроков данного эпизода совпадают с теми, которые мы извлекаем из дебатов по Ираку: секретная разведывательная информация зачастую бывает слишком слабой, чтобы служить основанием для принятия важных решений; если эта информация соответствует тому, во что мы уже верим или хотим верить, она почти не подвергается тщательной перепроверке.
Однако же наш опыт с "почти мертвым" г-ном Ельциным в 1998 году несет в себе еще один урок, который, к сожалению, не стал частью нынешних дебатов. Когда лицам, отвечающим за принятие политических решений, сообщают недостаточно полную и достоверную информацию по какой-то серьезной проблеме (что бывает почти всегда), как им следует поступить? Ответ, как тогда, так и теперь, таков: переложить на другого бремя доказывания достоверности информации. Если бы нам отказали во встрече с г-ном Ельциным, то это вряд ли послужило бы подтверждением того, что он мертв. Но мы в таком случае все равно отменили бы визит (президента США). Российская несговорчивость - а не наша плохая осведомленность - не оставила бы нам никакого выбора.
Вступление в войну и отмена визита - совершенно разные вещи, однако то, как администрация Буша-младшего (George W. Bush) поступала с Саддамом Хусейном (Saddam Hussein) накануне войны, было следствием того же самого правила: мы заставили его доказывать, что американская разведывательная информация недостоверна, чтобы ответственность за войну лежала на нем, а не на нас.
Совершенно ясно, что президент Буш-младший и его советники не рассчитывали, что Саддам Хусейн пойдет на сотрудничество в этой проверке, и, вполне возможно, все равно захотели бы начать против него войну, даже если бы он пошел на такое сотрудничество. Но даже в том случае, если бы администрация США в других аспектах этого вопроса действовала по-иному, все равно нужно было бы подвергнуть Ирак проверке. В наших дебатах об этой войне нам следует признать, что администрация устроила Саддаму Хусейну как раз такую проверку, как надо - и он ее не прошел.
Когда Америка потребовала, чтобы Ирак последовал примеру таких стран, как Украина и Южная Африка, которые обратились за международной помощью в деле уничтожения своего ОМП, она подняла планку исключительно высоко, но сделала это не без резона. Правильная проверка должна была отражать то обстоятельство, что Саддам Хусейн имел давнишнюю репутацию человека, который поднаторел в приобретении, применении и укрывании от мировой общественности таких систем оружия. Не менее важно и то, что такая проверка должна была дать достаточно очевидный результат, чтобы удовлетворить сомневавшихся с обеих сторон, либо затормозив маховик войны, либо доказав, что она является оправданной.
Кое-кто, быть может, возразит, что такой подход означал признание Саддама Хусейна виновным еще до того, как тот смог доказать, что он невиновен. В этом они правы. Однако не администрация Буша-младшего изобрела такую логику. Когда Саддам Хусейн в 1998 году принудил международных инспекторов Организации Объединенных Наций (ООН) покинуть его страну, президент Клинтон ответил на это многодневными воздушными бомбардировками - не потому, что знал, какого рода оружие есть у Ирака, но потому, что действия Ирака не позволяли нам это выяснить.
Решение относительно вступления в войну почти никогда не основывается на том, что нам известно, или на том, что мы думаем, что нам известно. Разведывательная информация почти всегда подвергается сомнениям. Вместо этого мы реагируем на то, что делает другая сторона. Вот так мы и ввязались в войну в Ираке. В следующий раз, когда перед нами встанет подобный выбор, вне зависимости от того, станет или нет лучше наша разведка, мы почти наверняка будем принимать решения в той же манере.
Стивен Сестанович является старшим исследователем Совета по международным отношениям и профессором международной дипломатии Колумбийского университета. В период 1997-2001 годов он был послом США по особым поручениям в бывшем Советском Союзе.
