ВОРКУТА, Россия. ГУЛАГа больше нет. Но его узники все еще живы.
Саид Асан Джамилов живет в Воркуте, и его окружает непередаваемая атмосфера обреченности, нищеты и упущенных возможностей, которые уже никогда не придут. Больше шестидесяти лет назад его, как и миллион других заключенных, пригнали сюда добывать уголь в вечной мерзлоте и строить город на земле, в которой ничто не растет.
Сегодня ему 85, и он все еще мечтает о том, как вернется домой в родной Крым. Но он знает, что этой мечте не суждено сбыться.
- Я бы с удовольствием поехал домой, если бы мог. Я не люблю здесь жить, я устал от Воркуты, - говорит Джамилов, - я прожил на Севере почти всю жизнь - 64 года.
Многие из местных жителей хотят переехать на Юг. В Москве больше не хотят тратить деньги на большие города вроде Воркуты и маленькие промышленные городки, строительство которых стоило столько крови, стольких слез и такого неимоверного труда в темных подземных шахтах и цехах ядовитых производств. Однако исправить то, что наделала командная экономика, очень нелегко.
Население Воркуты, которое составляют бывшие заключенные, вольнонаемные шахтеры, приезжавшие сюда с 50-х годов, а также потомки тех и других, за последние 10 лет сократилось в 200 тысяч до 137 тысяч человек. Нескольким тысячам семей государство уже оказало помощь в переезде, а кроме них на очереди еще 104 тысячи человек, говорит мэр города Игорь Шпектор.
По его словам, если Москва и дальше продолжит финансировать переселение в таком же темпе, то весь проект займет сто лет.
Добыча угля в подземных туннелях, уходящих все глубже и глубже, иногда с использованием древнего оборудования, в двух тысячах километров на север от Москвы - трудно придумать менее эффективный способ получения энергоносителей, особенно учитывая, насколько в последние годы выросла добыча нефти и газа.
Многие воркутинские шахты совершенно неконкурентоспособны из-за высоких издержек на добычу и перевозку угля, говорит мэр - грубоватый, но добродушный человек, излучающий неподдельную любовь к этому городу, примостившемуся в ста километрах севернее полярного круга, в котором зимой никогда не встает солнце.
Раньше в Воркуте было тринадцать угольных шахт. Сейчас их осталось всего шесть, а скоро будет пять. 'На Севере не так-то легко найти работу, но мы не можем просто бросать людей на произвол судьбы', - говорит Шпектор, - 'Так что самое главное - людей надо переселять'.
Андрей Марков из московского офиса Всемирного банка, ведущий отдельную программу для переселенцев, по которой переехало уже более пятисот семей, замечает, что, возможно, если в Воркуте останется меньше народу, то оставшиеся смогут более эффективно работать и лучше жить:
- По всем международным стандартам, организация производства и экономической деятельности на этих северных территориях неприемлемо дорога, так что сейчас население всего русского севера сокращается, а сами территории модернизируются.
Тем, кто еще остается здесь, по собственному ли выбору или по необходимости, пора привыкнуть к мысли, что они уже больше не в авангарде социалистического строительства. Хотя потрепанный лозунг на мэрии восклицает 'Слава исследователям Арктики!', по сравнению в самой идеей даже это полотно кажется сравнительно новым. Действительно, мало славы в том, чтобы убегать из этих мест.
- Мой отец погиб при аварии в 1979 году, - говорит 39-летний Андрей Былина, сын шахтера и владелец магазина канцтоваров на главной улице Воркуты, - сейчас та шахта уже закрыта: А в сердце все червячок сидит. Я не перестаю спрашивать себя: 'За что же погиб мой отец, если та шахта больше не работает?'
Меньшая часть жителей Воркуты - в основном это те, кто здесь родился - горячо любят свой город, с его жестким и непривычным климатом, атмосферой маленького городка и в то же время всеми удобствами, какие встречаются в больших городах, крытыми плавательными бассейнами и новым искусственным футбольным полем.
Одна из них - Эмма Савина, директор отдела местной администрации по координации переселенческой программы Всемирного банка.
- Я люблю жизнь в Воркуте. Я люблю снежные бураны, и температуру до минус 60, люблю белые ночи, когда совсем не темнеет. Я люблю, когда зима, зима, зима, а потом сразу лето. В три дня тундра сразу зеленеет - как будто кто-то быстро перематывает кинопленку.
Особенно ей нравятся ежегодные гонки на оленьих упряжках по главной улице.
Мэр Игорь Шпектор тоже любит подчеркивать прелести Воркуты, с гордостью вспоминая, как несколько лет назад он призывал городскую молодежь рожать больше детей:
- В 1998 году я взял и сказал: 'Молодежь! Зачем вам полярная ночь 24 часа в сутки, если вы не занимаетесь любовью? Используйте же темноту!' И знаете, в 99-м году уровень рождаемости у нас впервые превысил уровень смертности, и рождаемость с того времени все повышается.
И все же мэр, как и многие другие, с готовностью признает, что советский метод освоения Севера был слишком жестоким и в первую очередь опирался на кости заключенных - жертв террора диктатора Сталина, многие из которых не были ни в чем виноваты. 'Железную дорогу строили заключенные. Говорят, что под каждой шпалой похоронен хотя бы один', - повторяет мэр то, что здесь говорит каждый.
- На самом деле, мы живем в городе, построенном людьми, заплатившими за это строительство своими жизнями, - говорит местный уроженец студент университета 18-летний Павел Юницкий, - в общем, так получается, что мы ходим по костям этих людей. Наверное, обычным преступникам, убийцам, так и надо было. Но в то же время мне очень жаль невинных людей, которые должны были умереть, чтобы построить этот город.
По словам мэра, город должен смотреть вперед и не позволять прошлому висеть на нем мертвым грузом. 'Мы чтим честь и память тех, кто умер здесь, но Воркута - это город, а не кладбище. Так что кладбищенские настроения здесь ни к чему'.
А Николай Хуховец, которому сейчас 51 год, приехал сюда, когда его отец устроился работать на шахту. По его мнению, в том, что Сталин посылал сюда заключенных, не было ничего плохого.
- По собственной воле никто сюда не пришел бы, а стране нужен был уголь. Может быть, что-то и делалось неправильно, но общая политика была верная, - говорит он.
Но он разочарован тем, что творится сегодня. 'Они просто закрыли шахты, и работать стало негде. Но уехать тоже не можешь, потому что совсем нет денег. Получается, что мы здесь навечно'.
Городская экономика никогда, по существу, не должна была ничего экономить.
По словам Маркова, процесс извлечения полезных ископаемых из месторождений на Севере подразумевал огромные издержки за счет того, что там, где можно было обойтись вахтовым методом производства, возводились целые города.
В переселенческой программе Всемирного банка, которой он занимается - это пилотный проект, охватывающий Воркуту и два других северных района - нет очереди, но она требует соответствия более жестким условиям и выделяет каждой семье меньше денег, чем основная государственная программа.
Многие люди уезжали сами. За последние 15 лет, с тех пор как не стало Советского Союза, и страна перешла от плановой экономики к капитализму, с российского Крайнего Севера уехало около 1 миллиона 100 тысяч человек.
Однако по официальной российской статистике, которую приводит Всемирный банк, на севере осталось еще 8,8 миллиона людей. По словам Андрея Маркова, чтобы эти регионы и другие такие же холодные и отрезанные от мира части страны могли жить по принципам свободного рынка - иначе говоря, чтобы жизнь в Сибири и арктических областях Европейской части России отражала положение, сложившееся сейчас в Канаде естественным образом, - уехать в более умеренные зоны России должны еще миллионы людей.
На Севере очень многие вещи дороже, чем где бы то ни было, потому что доставка товаров сюда дорога, а климат очень суров. Поэтому экономисты утверждают, что эксплуатация местных природных ресурсов отдаленных и северных территорий должна вестись с привлечением как можно меньшего числа людей, живущих здесь постоянно.
Как рассказывает глава местного отделения правозащитного общества 'Мемориал' Евгения Хайдарова, история города Воркуты начинается с 1921 года, когда геологическая экспедиция обнаружила здесь месторождения угля, выходящие прямо на поверхность, чем вызвала бурную радость молодого советского правительства. В дальнейшем экспедиции отправляли сюда ежегодно.
По ее словам, первая угольная шахта, открытая в 1931 году, была построена тремя с половиной тысячами заключенных, которые сначала жили в землянках и палатках. По окончании строительства заключенные жили уже в бараках, окруженных колючей проволокой и сторожевыми вышками. В 50-х годах угольная промышленность все больше переходила на труд обычных рабочих, которые приезжали на Север, привлеченные высокими заработками и большими социальными льготами. Полностью использование заключенных на шахтах прекратилось в 1962 году. Для новых рабочих построили новый центр города и несколько поселков рядом с шахтами.
По рассказу Евгении Хайдаровой, через воркутинскую часть советского ГУЛАГа к тому времени прошло более миллиона заключенных, из которых только 30 процентов составляли обычные преступники; остальные 70 процентов были посажены в тюрьму по политическим, этническим или религиозным мотивам. По ее подсчетам, около 10 тысяч человек были казнены или расстреляны якобы при попытке к бегству, а еще 90 тысяч умерли в заключении от голода, холода и болезней.
- Правило тогда гласило, что шаг влево или шаг вправо считался попыткой побега, так что людей убивали прямо на месте, - говорит она. У охранников была сильная мотивация делать это - за убийство заключенного при попытке к бегству полагалось несколько дополнительных дней отпуска.
Для бывшего заключенного Саида Джамилова дорога в Воркуту началась, когда в 1939 году его призвали в часть НКВД - предшественника КГБ. Сначала он служил охранником на объектах в Сибири. Но когда в 1941 году на Россию напала нацистская армия Адольфа Гитлера, его отправили воевать на Крымский фронт.
Скоро в бою погиб почти весь его взвод, включая командира. Через несколько часов Джамилов и остальные выжившие вышли к лагерю советских войск, но их тут же обвинили в том, что они попали в плен к немцам и те завербовали их шпионить.
- Офицер вынул пистолет, направил на меня и сказал: 'Признавайся, что тебя взяли в плен, немцы завербовали тебя и отпустили'. Я отказался. Тогда он сказал: 'Признаешься - тебя отправят обратно на фронт'. Я и признался, а меня приговорили в высшей мере.
Несколько месяцев он ждал исполнения приговора, но затем приговор неожиданно отменили, и в 1942 году Джамилова послали в Воркуту работать истопником в котельную.
В 1946 году его освободили, но, как и многие другие бывшие заключенные, он думал, что должен остаться в городе. Устроился на работу, женился, построил дом и стал растить семью.
В 1967 году он написал в Москву письмо, в котором требовал реабилитации и разрешения выехать на родину. Ему пришел ответ, что его официально реабилитировали в 1946 году и с тех пор он имеет право в любой момент покинуть Воркуту.
- Я об этом не знал почти двадцать лет. Не могли найти документы', - говорит он, и в его словах слышна печаль о том, что могло бы быть, но уже никогда не будет.
Давно прошло время, когда было бы легко сняться и уехать домой. В последующем они с женой не раз говорили о переезде, но так и не уехали.
Сейчас он говорит, что стал жертвой не столько режима, сколько стечения обстоятельств, и не хочет винить за свою судьбу ни Сталина, ни коммунистический режим.
- Я этого не заслуживал, но так уж со мной случилось. Что поделаешь? Так в то время часто происходило. Это было обычным течением жизни. А что толку жаловаться на обычное течение жизни?
