I. - Верит ли в действительности Ариэль Шарон (Ariel Sharon) в то, что французские евреи сегодня находятся в опасности? Я вовсе в это не верю. Нужно ли ему заставить кого-то верить, что он в это верит? Это возможно. Сводит ли он, таким образом, личные счеты с Францией? Я в этом убежден.
В недавнем прошлом, президент Израиля, Моше Кацав (Moshe Katsav), по ходу своего визита в Париж в феврале месяце, дважды торжественно заявил, что Франция - не антисемитская страна, и воздал должное французскому правительству за все декларации, что были сформулированы и за все меры, что уже были приняты. Два израильских министра вторили ему. Наконец, окружение Ариэля Шарона сочло нужным сказать, что оно 'смущено' словами премьер-министра. Смущено!
Итак, Шарон не верит в опасность антисемитизма. Но быть может на деле ему необходимо, чтобы думали (и особенно думали в Америке), что он искренне верит в такую опасность. Прекрасный случай, чтобы дискредитировать Францию в глазах американцев, которые и так с удовольствием вспоминают нам наше вишистское прошлое. Затем, это только поможет представителям Еврейского Агентства, призванного облегчить эмиграцию евреев в Израиль изо всех стран, или быть вдохновителем такой эмиграции. В Израиле - серьезные демографические проблемы.
Остается еще и третье объяснение, на деле наиболее убедительное. Ариэль Шарон всегда считал Ясира Арафата (Yasser Arafat) самым опасным из своих личных врагов. Он всегда приходил в ярость, когда раз за разом Джимми Картер (Jimmy Carter), Франсуа Миттеран (François Mitterrand) и Билл Клинтон (Bill Clinton) наделяли Арафата международным статусом, о котором он не мог даже и мечтать в арабском мире. Долгое время Арафат считался неприкасаемым всеми американскими, европейскими и российскими дипломатами, дававшими ему 'зеленый свет'. Поэтому для Шарона стало наваждением - добиться падения Арафата. Счеты стали настолько личными, что он угрожал уничтожить Арафата точечным ударом. По мнению Билла Клинтона, эта ненависть тем более удивительна, что Арафат, отказавшись подписать соглашение в Кемп-Дэвиде, и развязав вторую Интифаду, стал настоящим предвыборным агентом Шарона.
Ибо, несмотря на бесконечные дипломатические предосторожности, Мишель Барнье (Michel Barnier) посчитал, что его первый визит на Ближний Восток должен начаться на Западном берегу реки Иордан, а точнее, встреча с Ясиром Арафатом должна открыть этот визит. Очевидно, что Шарон должен был счесть подобную инициативу неприемлемой, и никак иначе. К тому же Франция, на его взгляд, даже не имела повода для этого посещения, поскольку представитель ООН публично выразил тревогу, констатировав бессилие палестинского лидера перед хаосом и коррупцией в Автономии. Когда его обвиняют даже 'свои', кому он нужен? По мнению Шарона, Францию следует наказать. Мог ли Мишель Барнье поступить по-другому? С юридической - а не политической - точки зрения его инициативу легко обосновать. Для Европейского союза Арафат остается единственным законным представителем Палестинской автономии. Но новый министр не мог игнорировать (или не должен был игнорировать) то, что означает этот визит в сложившейся ситуации, в которой все козыри у Шарона, и он может применить свое 'искусство' использовать худшие средства.
Ибо речь действительно о худшем. Атака на Францию практически беспрецедентна. Оскорбление, нанесенное руководителям еврейской общины во Франции - нестерпимо. Наконец, Шарон внес немалый вклад в разжигание розни между сообществами. Ариэль Шарон осмелился сказать, что мусульманское население Франции склонно к насилию против евреев. Для мусульман это - ничто иное, как провокация. Нельзя лучше поспособствовать возникновению зла, которое он пытается осудить.
II. - Быть может, если бы наш еженедельник вышел раньше, мы не смогли бы быть более бдительными, чем другие издания, в разоблачении мифоманки, которая притворялась жертвой расистской агрессии в пригородной электричке. Но мы не хотим никого учить. Я даже не буду подчеркивать того ляпсуса, который допустил Ширак (Chirac), чтобы мое перо не написало той известной глупости о французах, которые якобы родились во Франции 'случайно'. Но как я могу не проявить солидарности с мусульманами, которых столь поспешно начали 'бичевать''?
Вопрос вопросов: почему так происходит, что никогда нет времени для того, чтобы рассудительно взглянуть на вещи? Да, именно времени как раз и не хватает. Нужно первыми узнать, первыми вынести суждение, и первыми передать информацию. Соревнование в скорости царит в нашей профессии, тем более, что у нас есть возможность практически мгновенно передать информацию. Другой вопрос: ужасный сценарий, который нарисовало воображение нашей выдумщицы, не был неправдоподобным, поскольку в нашем мире нет ничего неправдоподобного, и воображение артистов как раз и отличается тем, что преподносит больше ужасного, чем есть в обычной жизни. Нет, дорогая Симона Вайль (Simone Veil), рассказ оказался правдоподобным не только потому, что речь шла об арабах, скорее потому, что это случилось в такой момент. Поскольку нет ничего неправдоподобного, все можно принять за истину.
Нужно перестать играть в испуганных девиц. Журналистика часто осуждается за то, что довольствуется правдоподобным. И этот подход к правдоподобию приносит успех почти всегда, поскольку отталкиваясь от правдоподобия, есть шансы уловить истину. Школьникам можно давать сочинения на тему, что 'правда может иногда не быть правдоподобной', но ведь правдоподобное так часто бывает правдой. Нужно быть героем, чтобы ничего не публиковать, когда не уверен на сто процентов. Поскольку отныне все правдоподобно, правду все труднее отыскать.
Другой аспект этой мистификации - дух времени, ибо наша дорогая Мари-Леони не с потолка взяла свой рассказ. Она собрала все необходимые составляющие, которые используют режиссеры детективов: электричка, предполагаемое место любой агрессии; африканцы, черные или кто-либо еще, символизирующие опасность; тот факт, что ее приняли за еврейку, тогда как она ей не является (другими словами, любого могли принять за еврея); но особенно, по крайней мере на мой взгляд, весом аргумент 'антикапитализма', с тех пор как антисемитизм называют 'социализмом дураков', и с тех пор как Маркс и Фурье связали иудаизм и деньги.
Мари-Леони заявила, что хулиганы обнаружили в документах сведения о том, что она живет в 16 округе Парижа. И это самый значимый момент. В своем лживом воображении она учла социальную конкуренцию, зависть между сообществами. Благодаря ее лжи, мы приблизились к некой истине.
