Справочное пособие по современной политике может стать кошмаром для издателя. Однако выходящее во втором издании в издательстве "Rowman & Littlefield Publishers" пособие "Putin's Russia: Past Imperfect, Future Uncertain" (Путинская Россия: несовершенное прошлое, неопределенное будущее) под общей редакцией Дейла Херспринга (Dale R. Herspring) выдержало испытание быстроменяющимися событиями.
Неважно, комментируются ли в книге последние важные новости или описываются причины досаждающих нерешенных проблем, это делается с аналитическим размахом и интеллектуальной строгостью, нужными тем, кто задается вопросами "Кто такой Путин?" и "Куда идет Россия?".
Для большинства наблюдателей, интересующихся современной Россией, Владимир Путин остается непонятной политической фигурой. Представляется, что лейтмотивом этой книги являются два доминирующих вопроса о личности Путина: необходимость для России задуманных Путиным реформ (и надежда на то, что он сумеет их осуществить), а также растущая озабоченность, что его проект реформ может медленно, но верно отойти от коренных западных ценностей, касающихся важности демократических принципов, открытого и свободного гражданского общества, независимых средств массовой информации (СМИ) и конкурирующей рыночной экономики.
Ученые мужи, написавшие главы этого справочного пособия, затронули оба вышеназванных вопроса. Все они в той или иной мере имеют понятие о мотивах, которыми руководствуется Путин при принятии решений. Однако почти нет единого мнения по острому вопросу, хорошо ли путинское видение России для будущего этой страны и остального мира.
Тимоти Колтон (Timothy J. Colton) и Майкл Макфол (Michael McFaul) взялись за один из самых насущных в этой области вопросов, который волнует западную общественность, политиков и аналитиков: насколько демократической является Россия? В главе "Putin and Democratization" (Путин и демократизация) Колтон и Макфол не дают на этот вопрос четкого ответа, но явно придерживаются мнения, что Россия отходит от прежних тенденций, которые, как считают, являлись признаками демократического развития в период 1990-х годов.
Написанная Томасом Ремингтоном (Thomas F. Remington) глава "Putin, the Duma, and Political Parties" (Путин, Дума и политические партии) ставит тот же вопрос в плане институционализации демократии, которую можно или нельзя отыскать в парламенте России, Думе, и приходит к более или менее одинаковому выводу.
Николай Петров и Даррелл Слайдер (Darrell Slider) в главе "Putin and the Regions" (Путин и регионы) в еще более тревожных тонах высказывают свои опасения в отношении уловок Кремля, направленных на ликвидацию региональной автономии.
В своем, во всем остальном великолепном анализе Колтон, Макфол, Ремингтон, Петров и Слайдер проявляют тенденцию, как это всегда делают западные ученые мужи, чрезмерно идеологизировать то, чего следовало бы ожидать от российской демократии в период, когда направление экономического развития страны остается далеко не ясным. Путинская Россия - не такая страна, которую можно оценивать просто взятыми из учебника эдиктами или доморощенными надеждами на то, что ее форма демократии, в конечном итоге, станет похожей на демократию Соединенных Штатов и/или других западных стран.
Путин - явно не противник демократии. Однако он показал себя настолько безразличным к демократическим институтам и к демократическому этносу, что можно подумать, что он уверовал в то, что они станут помехой в претворении в жизнь его видения более динамичной и современной российской экономики.
Путина нередко сурово критикуют за его интервенционалистский подход к средствам массовой информации (СМИ) России, особенно электронным. Макфол и журналистка Маша Липман (Masha Lipman) в главе "Putin and the Media" (Путин и средства массовой информации) подробно описывают историю отношений между Путиным и СМИ (последние когда-то находились под контролем олигархов). Они также вносят долю скепсиса в ответ на вопрос, уважает ли Путин что-нибудь, близкое западному пониманию свободы слова в стране.
Однако обоих несколько заносит в сторону. Они высказывают весьма противоречащее фактам, интригующее мнение, которое ничем не подкреплено: "Путин мог бы привести к повиновению или отдать под суд российских олигархов, не разрушая их медиа-империй". В дополнение почти все критики подхода Путина к СМИ обходят стороной фундаментальный вопрос, касающийся роли СМИ в обществе: предоставляется ли гражданам достаточно информации о состоянии общества, чтобы они могли самостоятельно принимать решения? Фактически, ответом является "да". Если бы Липман и Макфол подошли к вопросу российских СМИ с этой позиции, их оценка не звучала бы такой катастрофичной, какой они, кажется, хотят ее представить своим читателям.
Джеймс Миллар (James R. Millar) в главе "Putin and the Economy" (Путин и экономика) и Питер Рутланд (Peter Rutland) в главе "Putin and the Oligarchs" (Путин и олигархи) обсуждают суть путинской экономической стратегии. Миллар постулирует, что Путин хорошо понимает причины экономических неудач при таких разных руководителях, как Никита Хрущев, Михаил Горбачев и Борис Ельцин, и сознательно стремится к альтернативной политике. (Наиболее вероятно, Путин при принятии экономических решений использует экономический хаос 1990-х годов как негативную модель.)
Сильная сторона этой главы заключается в понимании Милларом дела "ЮКОСа" с того момента, как оно началось. Он привлекает внимание к тому, что, пожалуй, является самым неприятным для компании "ЮКОС" и ее главных акционеров вопросом. Проводимая после свершившегося факта, и особенно по прошествии 5-10 лет деприватизация представляет подлинную дилемму для руководства: легитимность частного владения и защита прав собственности в целом против требования общественности равноправно распределить собственность, которая в годы советской власти считалась общественной.
Во многих отношениях Рутланд продолжает то, что не досказал Миллар. Рутланд, пожалуй, самый известный исследователь российского бизнеса, сначала дает панораму истории "экономической олигархии" в постсоветской России, а затем оценивает относительную полезность этого феномена с точки зрения экономических целей Путина.
Эта глава была написана без учета дела "ЮКОСа", однако она заканчивается на ноте, которая настолько близка к пророчеству, насколько это вообще возможно при исследовании России: "Не ясно, осуществляются ли перемены медленными темпами потому, что Путин не понимает необходимости продолжения реформ, или потому, что он все еще не обладает политическими полномочиями для их осуществления". Этот параграф, безусловно, не объясняет дела "ЮКОСа", но он объясняет вероятную причину того, почему это дело вообще имеет место.
Если бы в июле с.г. не произошли значительные перемены в высшем военном руководстве России, многие прочли бы своевременную главу Дейла Херспринга "Putin and the military reform" (Путин и военная реформа) c некоторым замешательством. Все еще очень советские военная машина и умонастроения реформируемой России всегда были важным пунктом повестки путинского президентства. В этой главе читателям представлена всебъемлющая "подспудная история" недавних перестановок среди российского военного руководства, которое все еще находится в стадии огромной неопределенности и страдает от неуверенности.
Примерно в том же духе Якоб Кипп (Jacob W. Kipp) делает обзор самого трагичного - и, кажется, бесконечного - элемента современной истории России в главе "Putin and Russia's Wars in Chechnya" (Путин и войны России в Чечне). Кипп в своей главе не открывает ничего неизвестного, как не предлагает он и никакой альтернативной политики, которой следовало бы придерживаться Кремлю, чтобы положить конец чеченскому кошмару. Однако его пересказ богат подробностями и показывает чеченские войны в международной перспективе. Но есть у него одно вопиющее упущение: эксперимент Кремля с "чеченизацией" при недавно убитом Ахмаде Кадырове, стороннике силовых методов.
Глава "Putin and Russian Foreign Policy" (Путин и российская внешняя политика), написанная Херспрингом и Рутландом, напоминает нам о том, как мастерски Путин разыграл те слабые карты, которые достались России в наследство от распавшегося Советского Союза. Дуэт Херспринг-Рутланд также описывает, как Путин избирательно (и чаще всего успешно) поддерживал отношения с Западом, не упуская из виду желание России утвердиться в быстроменяющейся международной обстановке. Путин - копируя свою внутреннюю политику - ценит возможности для маневра, которые неуверенность и переменчивость в международной политике способны дать России почти без всяких обязательств и бесплатно.
В этой книге освещаются также три важные области, которым редко уделяется внимание вне рамок специализированных журналов: культура, сельское хозяйство и демографическая ситуация.
В главе Бориса Ланина "Putin and Culture" (Путин и культура) много описаний и почти нет анализа того, что многие в России и на Западе стали именовать путинским "культом личности". Не приходится сомневаться в том, что Кремль и, скорее всего, сам Путин требуют позитивного имиджа президента в электронных СМИ. Однако нам так никогда и не объяснили, что же в этом плохого, или почему путинский "культ личности" является чем-то действительно новым, учитывая, что в России традиционно восхваляют своих лидеров.
Одной из самых сжато написанных и сфокусированных на единственной теме глав является "Putin and Agriculture" (Путин и сельское хозяйство) Стефена Вегрена (Stephen L. Wegren). Для тех, кого интересует сельское хозяйство России, глава Вегрена, безусловно, доставит большое удовольствие. Однако для всех остальных ценность этой главы заключается в ее подходе к теме: сначала описывается проблема, затем стратегии реформ и, наконец, результаты. В отличие от остальных глав книги, Вегрен рассказывает о путинском пакете реформ, успех которых остался незамеченным: Россия, вновь ставшая самодостаточной в сельскохозяйственной продукции и являющаяся сегодня ее чистым экспортером.
Большинство наблюдателей согласны в том, что при правлении Путина Россия начала убедительно выздоравливать от хаоса постсоветского коллапса. Однако Дэвид Пауэлл (David Powell) в своей главе "Putin, Demography, Health and the Environment" (Путин, демография, здравоохранение и окружающая среда) напоминает нам о том, что России еще далеко до того, чтобы выйти из дремучего леса. В этой главе прямо не затрагивается то, что автор вынес в ее заголовок. Скорее, автор дает самую крупную возможную картину продолжающегося демократического коллапса России, конца которому не видно. Читайте внимательно, эта глава заставляет остальные заботы в отношении будущего России казаться по сути своей поверхностными.
В заключение можно сказать, что в предисловии к справочному пособию "Putin's Russia: Past Imperfect, Future Uncertain", написанном бывшим послом в России Джеймсом Коллинзом (James F. Collins), содержатся такие персональные характеристики путинской России, равных которым очень мало. Коллинз в своей особенной, тонкой манере напоминает нам, что Владимир Путин говорит нам о переменах и постоянстве столь же много, что и его программа реформ для России.
С моей точки зрения, все авторы внесли важный вклад, однако я отдаю предпочтение взглядам на Путина, которые выразили Рутланд, Херспринг и Коллинз. Путин не руководствуется идеологическими соображениями, как не является он и простым оппортунистом или атавизмом советского прошлого. Он показал себя на удивление прагматичным.
