Войну против террора выиграть невозможно, сказал, размышляя, Джордж Буш (George W. Bush). В связи с предвыборной борьбой он эти слова взял обратно. И вот теперь беспрецедентная волна террора, кажется, подтверждает сказанное президентом США. В Ираке убиты двенадцать непальцев, в Израиле -16 человек, в Москве в результате террористического акта погибают восемь человек. Кошмар, который находит свое продолжение в массовом захвате чеченскими террористами заложников в одной из школ в Северной Осетии.
Террор, словно многоглавая гидра, поднимает свои головы. Начинаешь почти верить в то, что акции скоординированы, что за ними стоит в качестве главного их организатора Усама бен Ладен (Osama bin Laden), задающий тон террористическому интернационалу. Даже если 'Аль-Каида' активно и вмешивается в происходящее в Чечне, то бен Ладен стоять за каждым террористическим актом не может. Конечно, те или иные террористические акты удивительно схожи между собой: терроризм исходит сегодня по всему миру, прежде всего, от фанатичных мусульман. Их отличительной чертой стало то, что совершаются они террористами-смертниками. Эта специфическая форма террора была придумана в 80-е годы в ливанской организации 'Хизболла'. Через палестинцев такая техника исполнения терактов нашла позднее путь на оккупированные территории. Сегодня террористы-смертники стали отличительным признаком воинствующих исламистов. Он говорит: мы превосходим вас, поскольку готовы идти на крайнюю меру. 'Вы любите жизнь, мы любим смерть' - их лозунг.
Есть защитники террора, видящие в нем восстановление военного равновесия между превосходящим в силе эксплуататором и уступающим ему в военном отношении народом, стремящимся к свободе. И ведь террористам действительно удается оказывать давление на Израиль или на Россию, сея смерть не только среди испытанных в боях солдат, но и среди представителей гражданского общества. Международная общественность намного реже обращалась бы к теме страданий палестинцев или чеченцев, если бы террористы не попадали регулярно в сводку вечерних новостей.
Тем не менее, тот кто ищет в терроре политическое рациональное зерно, сути феномена, в конечном счете, не затрагивает. Наиболее показательным в этом плане является убийство непальцев в Ираке: бедных мигрантов, приехавших в страну, чтобы немного заработать в качестве поваров и уборщиков. Тот, кто видит в этих беднягах 'оккупантов', следует не политической программе, а наполнен истеричной ненавистью по отношению ко всем 'неверным'.
В районах проживания палестинцев или в Чечне террор тоже не является продолжением политики иными средствами. Оно не только средство войны, но и неотъемлемая часть тоталитарного мышления. Террористов-смертников трудно рекрутировать, говоря о том, что, мол, есть стремление к справедливому политическому компромиссу с другой стороной. Наоборот, история террористических актов, совершаемых палестинцами, показывает, что они в большинстве своем служили недопущению политического решения.
Компромисс с исламистскими террористами вряд ли возможен. И когда государство, например, в случае взятия заложников, идет на уступки, чтобы спасти жизни людей, оно одновременно поощряет новые попытки шантажа. Бывший мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани (Rudolph Giuliani) обвинял в этом отношении Германию на съезде республиканцев, говоря, что в 1972 году она совершила большой грех. Спустя несколько недель после террористического акта в Мюнхене, правительство Брандта (Brandt) обменяло трех террористов на захваченный самолет. Это послужило в 70-е и в 80-е годы началом серии подобных акций в Европе.
Впрочем, политика может и обязана воздействовать на тех, кто еще не поверил в лозунги радикалов. Поэтому одной твердой руки Путина и Шарона (Scharon) недостаточно. Если при этом отсутствует предложение в адрес тех, кто еще готов к компромиссу, конфликты воспроизводят сами себя.
