6 сентября 2004 года. Беслан вчера начал хоронить своих мертвых. Сегодня последуют десятки новых похорон, и от Смоленска до Владивостока будут приспущены флаги, когда на огромной территории Российской Федерации, которую президент Путин поклялся защищать, начнется первый день двухдневного национального траура. Россияне будут молиться за упокой души тех, кто погиб в кровавой бойне в прошлую пятницу, и за то, чтобы им была дарована передышка перед следующим злодеянием. Возможно, они ее получат, но г-ну Путину не следует на это рассчитывать. Ужас захвата школы и его последствий не только свидетельствует о самом серьезном кризисе за весь период его президентства, но и является моментом величайшей нестабильности на Северном Кавказе с тех пор, как 10 лет назад президент Ельцин впервые направил в Чечню русские танки.
Вне зависимости от военного ответа, который, возможно, планирует г-н Путин в отношении чеченских сепаратистов, перед ним стоит угроза новой и неконтролируемой гражданской войны. Это потому, что современный ужас самоубийственного терроризма, вполне возможно, оживил в катастрофических масштабах древнюю - но сравнительно сильную - традицию кровной мести. Любому наблюдателю, который сомневался в готовности жителей города Беслан взять правосудие в собственные руки, стоило лишь понаблюдать за тем, как они в хаосе полудня прошедшей пятницы вместе с российскими силами специального назначения вели огонь из автоматического оружия в направлении своей горящей школы. Несанкционированные вооруженные вылазки из Северной Осетии в Ингушетию и Чечню сегодня являются наименьшей из забот г-на Путина; он должен предусмотреть возможность всеобщего пожарища на всей своей южной границе.
Поэтому, когда он в выступлении по общенациональному телевидению предупредил о том, что целью террористов является развязывание "братоубийственной войны", это не было ни преувеличением, ни сюрпризом. Более примечательным был редкий для него тон неприкрытого сожаления. "Нам следует признать, - сказал он, - что мы не сумели распознать сложность и опасность процессов, которые происходят в нашей собственной стране и в мире". Из уст человека, который пришел во власть и в этом году легко выиграл переизбрание на президентский пост на волне пропаганды своего имиджа неустрашимой власти, это нужно воспринимать как признание, что Беслан представляет собой водораздел. Однако, возможно, он не станет тем водоразделом, на который надеются российские либералы и большинство западных комментаторов. Г-н Путин не послал сигнала о каких-либо переменах в стратегии, хотя его нынешняя стратегия явно провалилась. Г-н Путин намекнул только на усиление мер против подозреваемых в терроризме, на реформу системы управления кризисными ситуациями и на реорганизацию регионального аппарата безопасности. Такие реорганизации часто случались в последнее десятилетие. Они мало чего достигли.
Еще более поразительным, чем раскаяние г-на Путина, было использование им в выступлении исторических фактов. Гордо заявив, что в Российской Федерации "мы сумели сохранить того колосса, каким был Советский Союз", он тем самым выдал свои ностальгические чувства, которые руководят им больше, чем он готов признать. Его ностальгия по некоторым аспектам советской эпохи хорошо известна и политически прозрачна; ее разделяют миллионы его более пожилых избирателей. Но выбор им слов играет на руку тем, кто обвиняет его в фундаментальном непонимании природы современного мира, в который он, согласно его словам, хочет привести свою страну, мира, в котором демократия, при всем ее несовершенстве, демонстрирует тенденцию к управлению посредством согласия.
Десять лет назад были основания думать, что постсоветская Россия все еще может использовать компромисс, являющийся неотъемлемой составляющей демократии, , чтобы установить в Чечне правление на основе согласия. После двух войн подобные банальности звучат наивно, а г-н Путин стремится к тому, чтобы в своих высказываниях казаться сильным. "Мы проявили слабость, а слабых топчут", - сказал он. Никто не ожидал внезапной капитуляции, но он равным образом не может мечтать и о том, чтобы повернуть время назад, к дням "колосса". Российская цензура собственных телевизионных репортажей о Бесланском кризисе, из-за которой показ пятничных событий задерживался до одного часа, свидетельствует о том, что часы уже переведены обратно достаточно далеко.
