'Berliner Zeitung': Господин Ковалев Вы наблюдаете за конфликтом в Чечне с самого начала. Как повлияет захват заложников в Беслане на войну?
Ковалев: Война станет более жестокой, в Чечне и не только там. Путин и его команда не только из-за террористического акта, а и вообще не хотят искать мирного решения.
'Berliner Zeitung': А почему?
Ковалев: Есть много причин, в том числе очень примитивные, психологического характера - и их нельзя считать несущественными. В 1999 году Путин объявил жесткий курс, сформулированный на воровском жаргоне: он собирался врагов 'мочить в сортире'. Тогда такой жесткий курс ему был нужен, чтобы быть избранным, как воздух.
'Berliner Zeitung': Это было пять лет назад. Сегодня, наверное, иначе.
Ковалев: Путин постоянно заявлял, что с бандитами не может быть никаких переговоров, и называл президента Масхадова и других представителей законного чеченского руководства бандитами. Что теперь делать? Говорить, что я тогда ошибался? Ельцин в свое время так сказал, даже если я считаю, что он не заблуждался, а совершил преступление.
'Berliner Zeitung': Когда Ельцин это сказал?
Ковалев: Это было после подписания соглашения в Хасавюрте, которое положило конец первой чеченской войне. Но Путин другой человек. Добавьте сюда то, что армия - и по словам Ельцина - никогда не рассматривала свою чеченскую авантюру как ошибку, не говоря уже как преступление. Для руководства и офицерского корпуса чеченское бесчестие превратилось в комплекс. В конце 1994 года, когда началась первая война, армия по-боевому настроена не была. Но чем больше было неудач, жертв, обвинений в жестокости, тем больше росла в ней ненависть. В конце концов, существуют надбавки за участие в боевых действиях, немного, но намного больше, чем получают военные в центральной части России. И научились подрабатывать, за счет воровства, насилия, хищений, торговли людьми и трупами.
'Berliner Zeitung': Если бы Путин хотел мира, что он должен был бы сделать?
Ковалев: У меня иногда создается впечатление, что он думает и советуется. Но он от этого варианта решительно отказывается. Не случайно, что Путин бросил кость тем силам, которым приходится трудно с провозглашенным в России новым духом времени: демократией, контактами, даже дружбой с Западом. Возьмите символику: слабые гражданские лица получают триколор, но для армии есть красное знамя и там продолжают использовать форму обращения 'товарищ офицер'. Путин понимает, что возврат к хасавюртскому перемирию авторитет его в армии не поднимет. И он относится к числу тех, для кого поддержка вооруженных людей важнее, чем людей не вооруженных.
'Berliner Zeitung': Вы назвали психологические причины жесткости Путина. Существуют ли иные причины? Когда Чечня после первой войны стала фактически независимой, она оказалась повергнутой в хаос. Это для России было опасно.
Ковалев: Чем опасно? Эту ситуацию Москва создала сама. Президента Масхадова поздравляли с избранием, Ельцин подписал с ним мирный договор, предусматривавший проведение переговоров по выработке окончательного решения о статусе Чечни, но затем делалось все, чтобы Масхадова ослабить. Его не считали партнером ни в Москве, ни на Западе, хотя его можно было бы таким образом поддержать. Позор Западу за это! Масхадов вменяемый политик, конечно неопытный, да и откуда ему быть таким. Будучи бывшим советским полковником, он, собственно, вообще не политик. Но он владеющий собой, взвешенный человек, во всяком случае, намного выше, чем бойцы и частично бандиты, находящиеся в его окружении. А почему такие владеющие собой и вменяемые люди, как Ахмед Закаев (официальный представитель Масхадова) или Масхадов, являются с точки зрения российской юстиции самыми страшными бандитами? Очень просто: чтобы они прекратили требовать проведения переговоров. Переговоры хотят вести только с марионетками, такими, каким был посаженный Путиным чеченский президент Кадыров.
'Berliner Zeitung': Путин говорит, что борется не с сепаратистами, а с международным терроризмом. Верит ли в это среднестатистический россиянин?
Ковалев: Я хочу Вас несколько разочаровать: среднестатистическому россиянину наплевать, есть ли там международные террористы или нет. Он просто готов поддерживать Путина по причине духовного родства. Среднестатистический россиянин враг всему, что не является среднестатистически российским, он пропитан ненавистью к чужакам, недоверчив, завистлив, враждебен.
'Berliner Zeitung': А что Вы думаете сами?
Ковалев: Сегодня там есть всякие люди. Есть честные сепаратисты, и как бы к этому ни относиться, сепаратизм не является преступлением, чем-то противоправным. Есть внутренний терроризм. Есть бандиты, а они национальности не имеют. Существуют ли контакты с международными террористическими организациями? Я это считаю более чем возможным. Я не знаю, какие это контакты. Но поймите - все это является последствием войны. В Чечне не было мусульманского фундаментализма, немножко, может, в Дагестане. Чеченский ислам был очень терпимым, дружелюбным, частично радостным. Но на Северном Кавказе есть концепция коллективной вины, кровной мести и, разумеется, при наличии таких традиций терроризм развивается быстрее. Какими бы ни были его корни, он противоестественен и должен быть искоренен. Один только вопрос: как?
