Юрий Шмидт (родился в 1937 году), один из самых уважаемых и выдающихся российских адвокатов. В советские времена консультировал диссидентов, в 1988-1989 защищал армянских лидеров Нагорного Карабаха. В 1991 году по его инициативе был создан Российский комитет адвокатов по правам человека. Представлял семьи убитых российских депутатов - Галины Старовойтовой и Сергея Юшенкова. Шмидт - лауреат многочисленных российских и международных наград и премий.
Кароль Врубель: Как случилось, что вы стали одним из защитников Михаила Ходорковского? Это процесс, по мнению власти, касающийся экономических махинаций, а вы известны в России, прежде всего, по делам связанным с правами человека.
Юрий Шмидт: Я даже не мог себе представить, что кто-то типа Ходорковского, олигарха, миллиардера мог бы стать моим клиентом. Я уже не молод и какое-то время назад решил приниматься за дела, исключительно важные для общества. В современной России много хорошо образованных адвокатов, их хватает для всех, поэтому я часто отказываюсь, когда люди обращаются ко мне по менее важным вопросам. Совесть меня не мучит, ибо знаю - они не останутся без защитников. Когда арестовали Ходорковского, интуиция сразу подсказала мне, что его защита - это мое дело.
Откуда возник ваш интерес к этому делу?
Я сразу понял, что это беспрецедентная атака власти на бизнес, на общество. Она ведет к значительному ограничению экономической свободы, диктует предпринимателям произвольно принятые властями правила игры. Приговор в процессе Ходорковского не может не оказать влияния на нашу жизнь, на форму российской демократии. Мой приятель Алексей Симонов, председатель фонда Защиты гласности, предостерегал меня, что это корпоративный скандал, что дело касается налогов, приватизации, подчеркивал, что я не разбираюсь в этом. Меня в свою очередь волновал материальный статус шефа 'Юкоса', так как никогда раньше я не защищал настолько богатых людей. Мои клиенты - журналисты, научные работники, военные в отставке - как правило, были бедными. Никогда у меня не было возможности встречаться с российскими олигархами, миллиардерами, и - как сказал сам Ходорковский - он обо мне тоже никогда раньше не слышал. Несмотря на это, я сразу осознал, что дело Ходорковского связано с защитой прав человека в России.
Ходорковского защищает многочисленная группа адвокатов. . .
Среди нас не только специалисты по налогам или финансовому праву. Мое участие в процессе означает, что он существенен также с точки защиты прав человека. Поэтому меня поддерживают люди из среды, занимающейся такого рода деятельностью. Конечно, хотелось бы, чтобы защита подчеркивала больше этот аспект дела, однако, по желанию самого Ходорковского, мы избегаем прямой критики власти и президента.
Вы познакомились с материалами дела, изучили документы. Вы профессиональный юрист с многолетним опытом. Вы убеждены в невиновности главного акционера фирмы 'Юкоса'?
Этот процесс от начала до конца сфабрикованный. Современный большой бизнес не для прекраснодушных идеалистов, здесь играют твердо, жестоко, иногда на грани фола. В этом отношении бизнес мало отличается от современных футбола или хоккея, где без применения физической силы, в рамках определенных правилами, мечтать о победе бессмысленно. Бизнес нуждается в новинках, новых технологиях, финансовых и организационных решениях. Если в правилах появляются даже малейшие пробелы, бизнес пользуется ими. Протискивается через них, опасаясь конкурентов. Кто пытается играть иначе, обречен на поражение. Именно в этой области нужна четкая, точная юридическая регламентация. Во время наших встреч в тюрьме Ходорковский несколько раз повторил, что никогда не пересекал границ, определенных правом, действующим в России в первой половине 90-тых. Наверное, многие из разрешенных в то время правил функционирования бизнеса не соответствовали общепринятому чувству справедливости. Но в то время тоже, как подчеркивает Ходорковский, он и его сотрудники сознательно отказываясь от применения особо спорных методов ведения бизнеса. В конце 90-х и в начале нового столетия ему удалось реорганизовать всю философию компании. Ставка была сделана на открытость, гласность, корпоративный порядок. Я проанализировал все, в чем его обвиняют, и все это необоснованно.
Даже обвинения в уклонении от уплаты налогов?
Я разговаривал с ним и о 'неуплаченных налогах'. 'Это не так, - говорит обвиняемый. - Тогда существовали правила о льготах, согласно которым мы зарегистрировали фирму в закрытой территориальной зоне, там, где они действовали'. Прокурор с ним полемизирует, по его мнению, фирма Ходорковского работала в Москве, а в налоговом рае основали фирму подставную, липовую, чтобы отмывать деньги. Я считаю, что это обвинение не имеет смысла, велась нормальная, легальная деятельность по торговому и финансовому посредничеству, такие методы применяются во всем мире. Никому не хочется платить более высокие налоги, если можно платить меньше. С Ходорковским все ясно - он оказался финансовым преступником только тогда, когда стал политическим противником. В материалах дела указаны настоящие события, однако не нужна особая квалификация, чтобы сделать вывод, что они не имели черт сознательного преступления. В случае Ходорковского и его сотрудников можно лишь говорить об обычной бизнес-деятельности огромной корпорации.
У вас была возможность долго и многократно разговаривать со своим клиентом. Как сегодня шеф 'Юкоса' объясняет свои политические взгляды?
Оценки, сформулированные им в наших беседах, почти идентичны тем, которые можно было найти в тексте, опубликованном газетой 'Ведомости', а потом и десятками газет в мире. Ходорковский подчеркивает, что не собирается подражать ни Борису Березовскому, ни бывшему сопредседателю Союза правых сил Ирине Хакамаде и объявлять Путину тотальную войну. У него не было планов призывать к свержению президента или к акциям гражданского неповиновения. Он признается, что хотел влиять на политику, но легальными методами. Ему было небезразлично, каким окажется состав Думы, или какой будет политика либеральных партий и правых сил. Многим экспертам текст Ходорковского показался капитулянтским. Но я с этим не согласен.
Читателей манифеста Ходорковского удивила острая критика российских либералов.
Российская либеральная элита несет ответственность за патологии нашей постсоветской жизни. Макроэкономический анализ, глобальные категории осложняют реальный взгляд на народ и его жизнь. Но черт с этим макроэкономическим анализом. Цифр не извратишь. Все-таки меня изумляет эгоизм либеральной элиты, заинтересованной, прежде всего, в своем благополучии. Я хорошо присмотрелся к нашей новой элите, людям, которые при Горбачеве кричали: 'Идите за нами, мы знаем, как устроить вашу жизнь'. Среди этих людей я нашел в основном деятелей 2-й и 3-й лиги, только немногие из них могли рассчитывать на переход в 1-ю. Когда же пришли к власти, то были не в состоянии воздержаться от соблазнов. Я был близко знаком с 'наставником' нынешнего президента, бывшим мэром Санкт-Петербурга Анатолием Собчаком. В демократической среде эпохи перестройки этот профессор права еще с советских времен был одним из самых лучших и был достоин уважения. Его выбрали мэром Санкт-Петербурга подавляющим большинством голосов. Однако сразу же в его административной работе появились проблемы. Один раз я посоветовал ему надеть шапку-невидимку и погулять по городу, чтобы узнать, как живут люди и какие у них заботы. 'Зачем? - ответил. - Каждое утро в мой кабинет приносят точные отчеты обо всем, что происходит в Санкт-Петербурге'. Эта стопроцентная вера в отчеты российских бюрократов позже довела его до политического поражения. Российские либералы заболели кессонной болезнью, типичной для ныряльщиков, которые слишком быстро всплывают на поверхность. Все заканчивается коллапсом, потерей сознания. Такие симптомы нетрудно было заметить у наших либералов, действующих в политической жизни.
Вы более суровый критик либеральной России, чем сам Михаил Ходорковский. . .
В жизни невозможно иметь все. Если политик снискал доверие общества, люди возлагают на него определенные надежды. Из уважения к себе и этим людям он должен беречь как зеницу ока свою репутацию. Я дружу с Сергеем Ковалевым, диссидентом, безусловно, честным и бескорыстным защитником прав человека с огромными заслугами. Но я тоже обратил его внимание на то, что за границей он пребывает больше времени, чем в России. Я объяснил ему, что люди из ближайшего круга критически относятся к его частым путешествиям, так как считают, что у него еще много работы в самой России. 'Беспрерывно меня куда-то приглашают, трудно отказаться', - ответил Ковалев. Но согласился, что в этом отношении я частично прав.
Какими были суды в советские времена, когда диссидентов высылали в лагеря?.
Суды прежде всего поводили политику партии. Этого у них требовали. Систематически присылали им указания, с какими типами преступлений надо усилить борьбу. Один раз принималось решение усилить борьбу с разбазариванием общественного имущества, другой раз с хулиганством, либо со взяточниками, либо валютчиками, либо фальшивомонетчиками.
Кто занимался защитой диссидентов? .
Тут нужно разделить Москву и другие регионы страны. Парадоксально, но в столице режим был более либеральным. В Москве в первых диссидентских процессах в 60-, 70-х годах участвовали адвокаты - например, Борис Золотухин - готовые на определенной риск. В провинции, даже в Ленинграде, все выглядело по-другому, делами диссидентов занимались исключительно лояльные адвокаты, утвержденные председателем нашей коллегии. В 70-е годы я хотел защищать Сергея Ковалева, но не разрешили. Дома мой отец, старый зек, не скрывал своего удовольствия. Потом я консультировал диссидентов, их жен, однако все время мне не разрешали участвовать в процессах. Это изменилось при Горбачеве.
После крушения Советского Союза в российских судах также многое изменилось.
В наших судах сегодня происходят настоящие процессы, особенно когда дело рассматривается в суде присяжных. Права обвиняемого и его защитника расширились. Сегодня люди уже не боятся так сильно, что навлекут на себя гнев власти и вылетят из номенклатуры. Старая дилемма советских времен - либо совесть, либо судейское кресло - уже неактуальна. Опасное другое явление - судейское начальство становится все более реакционным.
В последнее годы, еще до того как началось расследование против Михаила Ходорковского, произошла серия тревожных процессов по обвинению в измене Родины или шпионаже. Можно ли, ссылаясь на дела Никитина, Пасько, Сутягина, говорить о возвращении к судебной практике прошлой эпохи?
Лучше всех знаю дело Александра Никитина. Его арестовали в 1996 году, признали невиновным три года спустя. Я посвятил этому делу несколько лет. Инициатором расследования было руководство Северного флота. Руководство флота боялось Никитина, потому что он вскрыл случаи скандального беспорядка на Кольском полуострове. Вдобавок, его материалы уничтожили монополию некоторых людей на продажу информации об экологической ситуации в регионе. ФСБ с энтузиазмом включилась в дело Никитина. Это организация, которая беспрерывно пробует доказать смысл своего существования. Она неспособна ловить настоящих шпионов и диверсантов, но зато прекрасно умеет вести расследования сфабрикованных дел собственного производства. В этом отношении истории Никитина, Пасько и Сутягина идентичны - посадили в тюрьму невинных людей, чтобы сотрудники ФСБ могли выпятить грудь для получения орденов, присуждаемых за заслуги в деле обороноспособности страны. Однако дело Никитина рассыпалось в суде - материалы расследования оказались халтурой. То же самое с делом Ходорковского. Три четверти томов из этого дела - макулатура. Согласно директиве сверху прокуроры работали второпях. За несколько месяцев они справились с расследованием по делу гигантской корпорации и ее шефа, хотя здравый смысл подсказывает, что это невозможно.
Однако дела Ходорковского и Никитина ни в чем не напоминают друг друга.
Это правда. В случае Никитина нет оснований подозревать, что люди из администрации президента старались повлиять на ход процесса. Как раз было наоборот. Несколько раз у меня появилось впечатление, что ФСБ ведет антикремлевскую интригу. Как иначе объяснить арестов Никитина, обвиняемого в сотрудничестве с норвежской организацией, за несколько дней до отъезда президента Ельцина в Норвегию? С Ходорковским иначе. Со дня завершения процесса Никитина Россия сильно изменилась. Сегодня ФСБ наверняка не будет интриговать против власти, потому что ее бывший шеф сейчас президент России.
Суды по делу Ходорковского без малейшего сопротивления, почти в каждом случае, принимают решения соответствующие желаниям прокуратуры. Там принимались решения об аресте Платона Лебедева и Михаила Ходорковского.
Это процесс имеет свою специфику. Теоретически судьи могут и должны принимать решения и выносить приговоры согласно своей совести. Однако, иногда они вынуждены выносить такие приговоры, какие хочет от них исполнительная власть. Она, к сожалению, до сих пор располагает соответствующими инструментами давления на независимых судей.
