Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Куда идет Россия после Беслана?

Задача вернуть России то место, которое прежде на мировой арене занимал Советский Союз, кажется не просто трудной, а почти непосильной.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Какой действительно будет завтрашняя Россия? Традиционной и консервативной, как прежде, или же либеральной и современной? Вернется ли она к былому мистицизму и мессианству или же станет мирской и светской, в узком понимании этого слова? Скорее белой, чем красной, или же, наоборот? Настолько же европейской, насколько и азиатской? Той самой, о которой в 19 столетии Тютчев написал: 'Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать - В Россию можно только верить'? Или же другой, описанной в самый разгар революции Александром Блоком - 'кондовой и толстозадой'?

Мы увидели поникшую, убитую горем Россию, оплакивающую своих детей и свою судьбу. В момент захвата заложников я находился в Москве и сам стал свидетелем того насколько глубоко и искренне переживала вся нация. А сегодня пришло время действий и размышлений, хотя воспоминания о произошедших событиях еще достаточно живы. Можно ли было избежать подобной трагедии, и что необходимо сделать, чтобы она не повторилась впредь? Куда идет сегодняшняя Россия, встала ли она на верный путь? Эти вопросы возникли много раньше Беслана и будут возникать и впредь.

История России отягощена грузом советского наследия. Даже Путину, несмотря на все его уклончивые недомолвки, пришлось признать, что: 'Мы живем в условиях обострившихся внутренних конфликтов и межэтнических противоречий, которые раньше жестко подавлялись господствующей идеологией. . . (Мы) проявили слабость. А слабых - бьют'. И это наталкивает на мысль о том, что необходимо, наконец, проявить силу. Вопрос заключается лишь в том, каким способом ее использовать и какую цену за это платить. В этой стране гражданское общество зарождается с большим трудом, и крайне болезненное прошлое постоянно отражается на будущем. В подобных условиях было бы смертельной ошибкой проводить такую политику безопасности, которая приведет к серьезному ухудшению демократии; особенно, если эта демократия настолько молода и совсем недавно отметила свой 14 день рождения с момента окончательного провала перестройки. Прежние диссиденты умолкли и сегодня только иногда раздаются новые критично настроенные голоса, высказывающиеся по этой теме и бьющие тревогу: 'В сегодняшней России демократия не умерла, но она уже в гробу', - сказал совсем недавно возглавляющий российское правозащитное общество 'Мемориал' Сергей Ковалев. Мы в очередной раз стали свидетелями действия запретов, из-за которых некоторые свободные журналисты не смогли оказаться на месте трагедии и рассказать обществу об увиденном. Подконтрольное государству телевидение предложило своим зрителям в значительной степени искаженное и тенденциозное изложение событий.

Общий контекст, в котором развивается вся эта история, выглядит крайне симптоматичным: более чем десятилетний посткоммунистический переходный период и неокапиталистическая приватизация ослабили экономику и потрясли общество. Неизбежный отказ от 'плановой экономики' привел к возникновению практически непреодолимых проблем. Сохранившиеся с советских времен скромные привилегии пенсионеров были упразднены этим летом, что вызвало недовольство наименее защищенных слоев российского общества. Экономика отмечена безудержной инфляцией, которая отражается на стоимости товаров и услуг, состоянии рынка и образе жизни. К серьезным последствиям привели репрессии в отношении нового класса предпринимателей с их чудовищными накоплениями, что в результате отразилось и на доверии иностранных инвесторов. И, наконец, неоднократные обещания гарантировать безопасность граждан, по-прежнему не дают желаемых результатов.

Еще до Беслана популярность Путина упала более, чем на 20%. Задача вернуть России то место, которое прежде на мировой арене занимал Советский Союз, кажется не просто трудной, а почти непосильной. Разумеется, Чечня не является причиной всех упомянутых проблем. В сложившейся ситуации ставится под сомнение намерение гарантировать беспрепятственное прохождение нефти по территории неспокойного кавказского региона, что позволило бы России выдвинуться вперед в обстановке мирового топливного кризиса. Запад был готов многое 'понять' и простить российской политике, преследуя при этом цель, получить хоть какую-то выгоду в сложившейся неблагоприятной обстановке. Злоупотребление Путиным властью в отношении федеральных структур и возврат к извечному централизму вызвали критику как внутри страны, так и за ее пределами. Стали раздаваться голоса протеста против 'управляемой демократии', которую я более десяти лет тому назад в своей книге 'Le Monde ex' назвал 'демократурой'.

Несмотря на все, Путина беспокоит отношение к управляемой им стране, так что критика Запада небесполезна и обращает на себя внимание. Другой вопрос, насколько она может повлиять на политику российского президента. Солженицын неоднократно говорил, что Россия не сможет выйти из нынешней ситуации, не пройдя через период правления 'жесткой руки'. Более десятилетия назад Андрей Сахаров произнес слова, которые и сегодня кажутся бесконечно актуальными: 'Россия одновременно нуждается в поддержке и давлении'. Путина бы устроила поддержка без давления. Неизвестно до какой степени после всего случившегося Запад готов закрывать глаза на принимаемые российским президентом решения и предоставлять управляемой им стране поддержку. Путин весьма ловко играет с международным характером терроризма, но вызывающие с каждым разом все больше беспокойства происшествия не перестают ему противоречить: нет ничего, кроме терроризма.

Между тем, Россия стоит перед несколькими вариантами пути развития. С тот момента, когда перестройка позволила зародиться обещаниям, которым не суждено было сбыться, я попытался сформулировать некоторые вопросы. Какой действительно будет завтрашняя Россия? Традиционной и консервативной, как прежде, или же либеральной и современной? Вернется ли она к былому мистицизму и мессианству или же станет мирской и светской, в узком понимании этого слова? Скорее белой, чем красной, или же, наоборот? Настолько же европейской, насколько и азиатской? Коллективистской или же, на свой манер, популистской? Святой или опороченной, православной или еретической? Той самой, о которой в 19 столетии Тютчев написал: 'Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать - В Россию можно только верить'? Или же другой, описанной в самый разгар революции Александром Блоком - 'кондовой и толстозадой'? 'С Христом' или 'без креста'? Просто 'русской' или же 'всероссийской'? И повторю еще раз: истинной демократией или же вульгарной демократурой?

Какой бы Россия ни стала, ей всегда придется принимать в расчет то, что она унаследовала от Советского Союза и то, что она по его вине потеряла; возможно, и навсегда. Россия не сможет написать свою собственную историю, если пренебрежет всеми этими вопросами или недооценит их?