Недавний призыв Владимира Путина к укреплению авторитаризма в России - и чуть ли не единодушная поддержка предложений президента российским обществом - должны вызывать беспокойство не только у западных дипломатов, но и у лидеров демократической оппозиции по всей территории бывшего СССР. Для них в связи с откатом России от демократии встает основополагающий вопрос - даже вопрос жизни и смерти: способны ли жители 15 бывших советских республик к народоправству? Действительно ли они жаждут свободы? Или они по природе своей склонны обращаться к диктатуре, когда цена свободы - скажем, зверское убийство сотен школьников - начинает казаться чрезмерной?
Особое значение этот вопрос о постсоветской политической идентичности имеет в Беларуси - западной соседке России: 17 октября белорусы, еще десять лет назад отказавшиеся от свободы ради безопасности, отправятся к урнам для голосования, чтобы избрать депутатов парламента. Их президент-диктатор Александр Лукашенко не отличается склонностью к демократическим реформам. Тем не менее, активисты либерального движения, участвующие в предвыборной гонке - причудливая смесь социал-демократов, рыночников, сторонников 'реформированного' марксизма и др., объединившихся в так называемую 'Коалицию 'пять с плюсом'' - считают, что их время пришло.
Эта уверенность, по крайней мере на сегодняшний момент, вызывает большие сомнения. В Беларуси 'четвертое сословие' [пресса - прим. перев.] по существу является рупором режима Лукашенко, а выборы - просто спектакль; повсюду распространяются слухи о подделке бюллетеней или дисквалификации демократических кандидатов в самый последний момент. Прежде чем в Беларуси и России, на Украине, в Молдове или Грузии можно будет всерьез говорить о либеральных реформах, жители этих стран должны решить, кем они хотят быть - подданными ли гражданами, нужно ли им право - и обязанность - определять собственное будущее.
Американцам это может показаться странным, ведь большинство из нас считают, что все народы по определению стремятся стать хозяевами свой судьбы. Но сегодня, когда Соединенные Штаты занимаются, или пытаются заниматься, 'экспортом' демократии на Ближнем Востоке, самое время задаться вопросом - правда ли, что все хотят жить так же, как мы? Наш собственный опыт в Ираке и Афганистане, как и неопределенность развития событий на постсоветском пространстве, дает немало пищи для размышлений.
Станислав Шушкевич, бывший председатель Верховного Совета Беларуси, а ныне - лидер Социал-демократической партии, при всей своей приверженности идеям демократии, скептически оценивает шансы демократического движения на выборах в этом году. Он отмечает, что многовековое угнетение научило белорусов мириться практически с чем угодно; в 1930х - 1940х гг. советская власть и нацисты истребили почти четверть населения страны.
Для многих Лукашенко - лишь бледная тень Сталина и Брежнева, ничем не примечательный 'постскриптум' к социалистическому тоталитаризму. Действительно, Лукашенко по-прежнему пользуется поддержкой крестьян из деревень, где образ жизни не менялся со времен царя Гороха, а также пенсионеров и ветеранов второй мировой войны, чья биография определялась борьбой против фашизма, пятилетками и неуклонным продвижением по пути 'социалистического прогресса'.
В мае, когда я побывал у него в белорусской столице - Минске - Шушкевич (его возраст приближается к 70), говорил, что время для мирного перехода к демократии, возможно, уже упущено. Именно он - бывший физик-ядерщик - вместе с Борисом Ельциным и тогдашним президентом Украины Леонидом Кравчуком в конце 1991 г. официально 'распустил' СССР на встрече в белорусской охотничьей резиденции.
Десять миллионов белорусов, гнивших в 'пролетарском раю', преследуемых НКВД, чья страна после Чернобыльской катастрофы стала практически непригодной для обитания, получили свободу. К власти пришел либеральный режим во главе с Шушкевичем. Однако Запад, как утверждает Шушкевич, отказался предоставить Беларуси кредиты по льготным ставкам, и тем самым упустил наилучшую возможность помочь построению стабильной демократии в стране. По его словам, 'шоковая терапия' всеобщей приватизации оказалась для белорусов слишком сильным ударом. Лукашенко - в тот момент он был депутатом парламента - искусно воспользовался всеобщим недовольством.
Через три года после обретения независимости белорусы решили, что сыты демократией по горло. Избрав Лукашенко в 1994 г., они четко дали понять, чего именно хотят: порядка, предсказуемости и всесильного государства, способного защитить их от наркодельцов, торговцев оружием, и иностранных инвесторов, уже примеривавшихся к собственности в центре Минска. Столь же ясно они дали понять, в чем не нуждаются - в свободе. Свободе определять собственную жизнь, выражать свое мнение, быть чем-то большим, чем простой винтик единого механизма.
Сегодня Лукашенко - полновластный диктатор: за десять лет он вытеснил лидеров оппозиции на обочину политической жизни, закрыл независимые газеты и почти полностью перекрыл кислород предпринимательству.
Шушкевич не видит возможности для мирного, эволюционного перехода к более демократическому обществу. Он считает, что свержение Лукашенко произойдет скорее по румынскому образцу, где в 1989 г. был казнен диктатор Николае Чаушеску, чем по чехословацкому, где в том же году коммунистический режим ушел со сцены в результате бескровной 'бархатной революции'. Долгосрочные перспективы Лукашенко он оценивает следующим образом: 'Мои отцы и деды сказали бы о нем: 'Этот человек своей смертью не умрет''.
Сегодня действительно наступил критический момент - и не только для Беларуси. 31 октября украинцы выбирают нового президента, и недавний инцидент с возможным отравлением лидера оппозиции Виктора Ющенко стал лишь одним из свидетельств того, что реформы на постсоветском пространстве не победят без трудной борьбы.
Во всем этом есть некая трагическая предопределенность. 'В 20 веке правящие режимы, войны, революции, ГУЛаги привели к истреблению наиболее активной, независимой, энергичной части населения, - говорит историк Роман Спорлюк (Roman Szporluk), до недавнего ухода на пенсию занимавший пост директора Украинского исследовательского института в Гарварде. - При Сталине, при коммунистах, чтобы выжить, люди должны были делать вид, что они дураки. Если это продолжается из поколения в поколение, то вырабатывается определенная модель поведения'.
Однако молодые реформисты - активисты из университетов, независимые журналисты, анархисты и адвокаты, специализирующиеся на защите прав человека - проявляют больше оптимизма, чем люди вроде Шушкевича. Они презирают Лукашенко за его отсталость и грубый мужицкий акцент. Они боятся местного КГБ, ночных арестов, 'идеологических инструкторов', управляющих их школами и предприятиями, глупости и произвола системы, лишенной всякой легитимности и смысла. Но они считают торжество свободы столь же неизбежным, как и утопическое бесклассовое общество, в которое верили их прадеды.
Валентина Полевикова - в прошлом профсоюзный лидер, а ныне демократический кандидат по минскому избирательному округу - называет реформистское движение попыткой изменить сам характер мышления белорусов в том, что касается отношений между государством и гражданским обществом. 'Я хочу объяснить им, что Лукашенко 10 лет лжет им точно так же, как 70 лет лгала советская власть', - заметила она в разговоре со мной.
По словам Полевиковой и других реформистов, предстоящие через две недели выборы покажут, был ли трехлетний эксперимент со свободой в начале 1990х для белорусов отклонением от нормы, или предвестником изменения политической идентичности. Пожалуй, они возлагают слишком много надежд на одну избирательную кампанию. Реформистская коалиция потратила целый год на подбор кандидатов, но они вряд ли завоюют даже небольшую часть из 110 депутатских мест, за которые идет борьба.
Однако в долгосрочной перспективе основания для оптимизма есть. Во-первых, Беларусь - не Ирак с его многовековой межэтнической враждой, разрушенными войной городами и радикальным духовенством, жаждущим уничтожить все, что в его глазах ассоциируется с Западом. Это европейская страна с церквами, газетами и интеллигенцией, породившая целую 'протестную прослойку', состоящую из студентов, профсоюзных активистов, ветеранов афганской войны и даже бывших сотрудников КГБ.
Еще важнее другое: национальное самосознание определяется географической, а не языковой, этнической иди расовой принадлежностью. 'По-моему, этническое происхождение не имеет никакого значения', - говорит поэт Николай Виняцкий, участник антиправительственных демонстраций, состоявшихся в Минске этой весной. В Беларуси живут православные русские, поляки-католики, даже небольшое число евреев. Межэтнические браки ничем не затруднены и считаются обычным явлением. Эту смесь создала советская власть в рамках плана по 'денационализации' пролетарских масс.
Однако сегодня, по мнению активистов, этот акт 'культурной инженерии' полувековой давности парадоксальным образом позволяет заложить основы постсоветской демократии. В Беларуси, как объяснил мне Ваняцкий, отсутствует трайбализм: межэтническая напряженность, омрачающая ситуацию в Прибалтике, а тем более взрыв, как на Кавказе, здесь просто невозможны. Большинство людей вполне устраивает разнообразие. Белорусское общество можно назвать 'постэтническим'.
С таким же основанием его можно назвать и 'постидеологическим' обществом. В Беларуси все понимают, что марксистский 'научный материализм' мертв. Эта мечта оказалась пустышкой, но за нее погибли десятки миллионов людей. Это научило белорусов относиться к происходящему с горькой иронией. На кухне, за бутылкой водки, они называют своего бесстрашного лидера клоуном, который любит давать указания национальной сборной по хоккею, вот только в Белом доме его на порог не пускают. Они гадают, когда же смогут присоединиться к мировому сообществу.
Все это можно назвать хорошими предзнаменованиями, даже при том, что октябрьские выборы вряд ли 'высекут искру' революции. В конце концов, в соседних с Беларусью восточноевропейских странах горечь и ирония часто служили движущей силой перемен.
Питер Саводник - зав отделом политики в газете 'Hill'. Его поездка в Беларусь финансировалась за счет гранта, полученного от американского филиала германского Фонда Маршалла.
