Кастро и его взрывающаяся сигара, Горбачев и его боязнь 'Звездных войн' и откровенный разговор с Моникой Левински. В последней части своей автобиографии Джон Сноу рассказывает о нескольких памятных встречах.
О Кинноке... и Кастро
В ноябре 1984 года мы были в Манагуа (Никарагуа) - наблюдали за наиболее радикальными мировыми лидерами, приехавшими даже из Мозамбика и Анголы на инаугурацию первого избранного президента страны, Даниэля Ортеги (Daniel Ortega). Нил Киннок (Neil Kinnock), новый лидер лейбористской партии Великобритании, приехал вместе с помощником Джоном Ридом (John Reid), который позже сам стал весьма бойким министром. Меня послали в Никарагуа, чтобы установить контакт с Кинноком и узнать о нем побольше, но основное внимание привлекала на удивление невысокая фигура президента Кубы Фиделя Кастро (Fidel Castro).
Как-то вечером Киннок сообщил, что Кастро согласился на встречу, и спросил, не хочу ли я со своей съемочной группой присоединиться к нему. Встреча была назначена на 10 часов следующего вечера. После назначенного времени прошло пять часов, а мы все еще ждали великого лидера. То, что Киннок желал встретиться с ним не меньше, чем мы, весьма расположило нас к нему. 'Как долго, по вашему, лидеру оппозиции Ее Величества следует ждать президента Кубы?' - спросил он меня наполовину в шутку.
'Много часов', - с энтузиазмом ответил я.
Кастро появился не раньше 3 утра. Борода была более жидкой, чем на фотографиях, но несмотря на это, обаянием он обладал огромным. Было очевидно, что пик его активности приходился где-то на 3.30. Он был очень шумен.
'Говорят, вы можете стать следующим премьер-министром Англии, - сказал Кастро Кинноку. - Обычно у меня хорошие отношения с вами, политиками, пока вы не в правительстве, но как только вы туда попадаете, я вас уже не вижу'. За этим последовали шутки о бороде и облысении, и Кастро заявил, что не бреясь, он экономит 80 часов в год.
Я спросил его о сигарах.
'Мне пришлось от них отказаться - доктора настояли', - печально сказал он.
'Разве американцы не пытались убить Вас при помощи сигары?' - поинтересовался я.
'Да, они пойдут на все. Они пытались подложить мне сигару с взрывчаткой, думали, от нее у меня загорится борода'.
О Тэтчер
Брать интервью у Маргарет Тэтчер (Margaret Thatcher) было все равно что идти на казнь. Чаще всего это происходило на различных европейских саммитах, больше напоминавших цирк. Она часто прибегала к имиджу 'Железной леди', когда заходил вопрос о делах Европы. Президент Франции Франсуа Миттеран (Francois Mitterrand) и канцлер Германии Гельмут Коль (Helmut Kohl) пытались и уговорить ее, и очаровать, и запугать. Но запугать Тэтчер было непросто.
Закрытые встречи часто продолжались далеко за полночь, но редко приносили конкретные результаты. В конце концов она появлялась, и мы, журналисты, следовали за ней в британские помещения. Кто-нибудь наливал ей виски, и она падала в кресло. В такие моменты она была почти соблазнительна. Закидывала ногу на ногу, и в ночном воздухе раздавался едва уловимый скрип новомодных колготок с лайкрой.
'Ну, Джон, как Вы?' - спрашивала она, и хотя было очевидно, что ответ ее не интересовал, вы приходили в восторг уже от того, что она помнит ваше имя. 'Я правда считаю, что эти европейские заседания просто ужасны', - продолжала она. Затем следовала небольшая светская беседа, а потом мы приступали. Когда включалась камера, в ее поведении опять появлялся отблеск металла. Стоило задать какой-нибудь безобидный вопрос, как она выпрямлялась и рычала: 'Как можно спрашивать такие глупости?'
'Черт возьми, - думал я, - неужели я сморозил глупость? Какой же я дурак... мне так жаль'. Затем я брал себя в руки и вспоминал, что вообще-то задавать вопросы должен был я, а она - отвечать на них. Интервью всегда превращались в приправленные тестостероном стычки и великолепные съемки, в которых она неизменно выглядела победителем.
О Горбачеве
В 1987 году я был на заснеженной Красной площади, готовясь к первому визиту 'Железной леди' за 'железный занавес'. До этого Кремль был практически недосягаемым местом для журналистов, но за два дня до приезда Тэтчер кучку британских писак провели по роскошным садам и церквям с куполами-луковками, огороженными Кремлевской стеной.
Наконец, пройдя по мозаичному паркету огромного Георгиевского зала, мы очутились в кабинете Генерального секретаря. Мне предстояло несколько минут интервью с Горбачевым. До тех пор мне приходилось лишь выкрикивать вопросы к нему из толпы журналистов, а теперь у меня была возможность посидеть напротив него, пусть и недолго. Я был взволнован и нервничал. На его столе было много телефонов, один из них красного цвета - прямая связь с Рейганом? Или ядерная кнопка? - задумался я.
Вдруг вошел Горбачев. Родимое пятно на лбу, затушеванное на советских фотографиях и бросавшееся в глаза на западных, в жизни лишь добавляло ему обаяния. Словно человек, непривыкший давать интервью, он смотрел мне прямо в глаза, и создавалось впечатление, что он понимает все, что я говорю, хотя его переводчик утверждал, что по-английски он не знает ни слова.
Сначала мы говорили о Рейгане. 'Он убежденный консерватор, - сказал Горбачев, - но с такими предпосылками ему гораздо проще пойти нам навстречу. Я настолько же левый, насколько он правый, и ни одна из этих позиций не настолько правая или левая, насколько вы думаете'. И о Маргарет Тэтчер: 'Очень сильная личность, очень сильный политик. И хотя мы спорим на каждой встрече, мы уважаем позицию друг друга'.
Когда я уже уходил, он вновь усадил меня и положил руку мне на плечо. 'Г-н Снег, - сказал он, - ядерная гонка вооружений ни в коем случае должна распространиться на космос. Ее достаточно трудно сдержать на земле'.
Вот оно, подумал я. Рейган со своими 'Звездными войнами' подействовал ему на нервы; Горбачев заглянул в бездну и испугался того, что увидел.
О Левински
В 1998 Channel 4 первой из иностранных телекомпаний получила право на интервью с Моникой Левински (Monica Lewinsky). Дверь квартиры на 34 этаже дома по 57й Западной улице открыла не Моника, а ее мать, Марсия (Marcia). Марсия была очень зла - из-за того, что 'они' сделали с ее дочерью, и того, что с ней сделали СМИ. Она просто лопалась от желания рассказать все, но не забывала, что это был звездный час Моники, а не ее.
Наконец, в комнату, словно дервиш, вошла Моника - несомненно, та самая молодая женщина, чья фотография в берете, с рукой на плече президента, появлялась во многих газетах по всему миру. Сначала я заметил только лицо - прерафаэлитское, с ясными глазами и розовыми губами. Монику нельзя не заметить в толпе, будь вы хоть президент. На ней были свободные джинсы и свитер, который был ей явно велик. Я внезапно сообразил, что мы с президентом ровесники.
Когда включилась камера, Моника честно рассказала, что она думала о Билле Клинтоне (Bill Clinton) до того, как познакомилась с ним: 'Мужчина старше меня, с вьющимися седыми волосами и большим красным носом. Я не считала его даже отдаленно привлекательным, пока не приехала в Вашингтон. Но когда я попала в Белый дом, о нем очень много говорили. Многие практикантки о нем сплетничали, словно он был звездой футбольной команды'.
- Так каков он в жизни? - спросил я.
- Контраст поразительный - когда я впервые увидела его, у меня перехватило дыхание. Он обладает каким-то магнетизмом, он очень чувственный и привлекательный, притягивает тебя своей энергией, в самом деле.
Рассказывая, она казалась гораздо моложе своих 25. В какой-то момент она остановила интервью и, заправляя складки жира под широкий ремень джинсов, пояснила, что 'следит за фигурой'.
- Он просто смотрит на тебя, - продолжила она, - притягивает твой взгляд и словно снимает с тебя оболочки, глазами и темпераментом. Это очень сильно.
Но хотела ли она продолжения на том этапе? Может, она его преследовала? Нет, она это отрицает, говоря, что просто была открыта возможности того, что 'что-то произойдет'.
Так что все-таки подталкивало ее, любовь или желание? 'Желание', - признается она.
О Манделе
В 3.30 утра накануне выборов 27 апреля 1994 года я оказался в отеле 'Карлтон' в центре Йоханнесбурга, разливая виски Табо Мбеки (Thabo Mbeki). Мы проговорили всю ночь. Было странно видеть Мбеки, с которым незадолго до этого мы ели спагетти в Сохо, в качестве главного заместителя Манделы. Благодаря ему, на следующий день Мандела (Nelson Mandela) дал мне эксклюзивное интервью. Это было его первое интервью в качестве президента ЮАР.
Волшебный момент был несколько подпорчен поздним потреблением алкоголя. Просмотрев недавно запись интервью, я отметил, что глаза у интервьюера несколько припухшие.
Будущий президент появился в 8 утра, улыбаясь во весь рот. У него были на удивление мускулистые руки. Уолтер Сисулу (Walter Sisulu) рассказал мне, что это от молодости, проведенной в тюрьме, где приходилось дробить камни тяжелым молотом.
Как и Горбачев, Мандела смотрел вам прямо в глаза и, возможно, потому, что как и российский лидер, до зрелого возраста он не имел дела с прессой, он отвечал с искренностью и открытостью, какую вряд ли можно увидеть у закаленных западных политиков.
Мы начали, и Мандела дал волю нетипичному гневу - имела место 'массовая фальсификация выборов', заявил он. Освободившись от этого груза, он вернулся к теме, которую проводил всю неделю: 'Что было, то прошло, мы должны простить, но мы не можем забыть'.
Полчаса спустя - еще одно рукопожатие, и мое общение с одним из величайших людей двадцатого века закончилось. Забудьте о бесстрастном журналисте: заключенный стал президентом, а мне позволили с ним поговорить.
Даже наиболее выдержанные из нас не могли поверить, что это действительно произошло. ЮАР стала свободной!
