'Они продукт нашего общества, это наши дети', - писал в конце 1988 г. восточногерманский правозащитник Конрад Вайс. Его эссе было первым, поднявшим проблему распространения праворадикальной молодежной культуры в ГДР.
Это заявление не принесло ему больших аплодисментов. Его анализ, каким бы горьким он ни был, все же звучал осторожно, скорее, ища объяснение, которое тогда не могло опираться на точные исследования. Уже тогда Вайс говорил об образах врагов, которые и поныне остались неизменными: ненависть к иностранцам, антиамериканские настроения, предубеждения в отношении западной демократии, антисемитизм. И он поставил под вопрос то утверждение, что с осуждением тысяч нацистских преступников и спущенным сверху антифашизмом немцам в ГДР действительно удалось преодолеть свое прошлое.
Дискредитированный антифашизм
Напротив, он считал, что антифашизм как государственная идеология позволил слишком многим попутчикам нацизма переметнуться к новой идеологии, ни разу публично не задумавшись о вине и соучастии. К тому же сталинский террор морально дискредитировал антифашизм, скрытая готовность к отречению от него обернулась для части граждан новым фанатизмом. Эти 'возвращающиеся фашисты', приспособленцы из числа граждан ГДР, передали, в конечном итоге, свои настроения поколению своих внуков, - предполагал Вайс.
Он описал ту будничность, с которой закрывалась тема этих 'молодых фашистов', как он их называл, хотя последствия их жестоких выходок были непредсказуемы. Государственная власть, демонстрировавшая свою антифашистскую направленность, вместо этого занималась преследованием всех, кто выступал за мир без насилия, за охрану окружающей среды, за права человека и достойное обращение с иностранными рабочими, но против милитаризации школьного образования. Тем самым антифашистская государственная власть преследовала всех, кто мог бы в этом замкнутом обществе противопоставить что-то этому тупому национализму, ненависти ко всему иностранному.
Время для серьезного спора пока не настало
Призыв Конрада Вайса, в конце концов, заняться этими заблудшими детьми и выявить причины, не был тогда оставлен без внимания. Но к открытой дискуссии в обществе он не мог тогда привести, тогда было еще слишком рано. Теперь же, почти через 16 лет, праворадикальные партии сидят в ландтагах восточногерманских земель и на этом они не собираются останавливаться.
Формируются новые избирательные блоки, цель которых получить еще больше влияния. И уже становится очевидным, что время для серьезного спора о причинах и традициях социального движения этого типа все еще так и не настало. Возможно, что эти партии через несколько созывов снова покинут парламенты, как это до сих пор случалось в Западной Германии. А возможно, что партии Немецкий народный союз (ННС) и Национал-демократическая партия Германии (НДПГ) из восточных земель добьются того, чего сегодня никто не может себе представить, - попадут в Бундестаг. Поэтому недопустимо упрощение этой проблемы, изображение ее лишь как одно из различий между Восточной и Западной Германией. Нельзя пускать на самотек ее решение, полагаясь на возможности самостоятельного исцеления сильной демократии.
Праворадикальные силы в Восточной Германии представляют собой проблему, дискутировать по которой следует, прежде всего, самим восточным немцам - тем, кто еще точно помнит, как это было на самом деле, нужно спорить с теми, кто считает, что никогда не сталкивался с этим.
Дети мифа
Ведь молодые избиратели праворадикального толка являются детьми тех детей, об антидемократическом потенциале которых предупреждал Конрад Вайс еще во времена ГДР. Тем временем каждый мог убедиться, что мифы и доктрины исчезнувшего государства ГДР составляли питательную почву для разрушительного процесса, с которым мы сейчас столкнулись во многих регионах на востоке Германии. Есть достаточное количество исследований, подтвердивших гипотезы Вайса. Почти все они опубликованы, но не вызвали почти никакого интереса общественности.
Кто еще помнит, что в одном промышленном городе на востоке Германии уже в конце октября 1989 г. на одной демонстрации появился первый плакат, требовавший: 'Германия для немцев. Черные - вон из ГДР!'. Тогда это требование почти потонуло среди призывов к свободным выборам и лозунгом 'Мы один народ'. Тогда в этой местности было очень мало 'черных', но и там, как сейчас в Саксонской Швейцарии или Верхнем Лаузице, школьники и молодые избиратели кричали, что кругом 'засилье иностранцев'. Некоторым непосвященным, возможно, покажется непонятным, как может так распространиться ксенофобия в районах, где практически отсутствуют иностранцы. Но изнутри все воспринимается совсем иначе.
Особый избирательный округ 'Восток'
Внутри, в особом избирательном округе 'Восток', едва повзрослев, они ставят свой крестик напротив партий, которые потакают их чувствам. Опасность их заблуждений не могли разъяснить им ни учителя, ни родители. Вместо этого, они нашептывают друг другу, что иностранцы составляют от 20 до 60 процентов населения, даже если реальная их доля составляет всего от 2 до 6. Они сами вряд ли помнят о том, как еще во времена ГДР бесцеремонно обращались с 'черными', вьетнамцами, которых уже тогда некоторые презрительно называли 'фиджийцами', со всеми иностранцами, причем совершенно официально.
Но их родители хорошо это помнят. Они видели, где размещали наемных рабочих из тех дальних стран, которые были не в состоянии оплатить свои долги перед ГДР. Эти иностранцы жили, отгороженные от общества, в общежитиях, нередко в бараках на заброшенных заводах. На высказанную как-то претензию с их стороны один директор завода среагировал так: 'эти', - речь шла о кубинцах, - уже забыли, что до этого были в Анголе, на войне.
Иностранцы как люди второго сорта
Иностранные рабочие, закрывавшие бреши на конвейерах и за станками 'народных' промышленных предприятий, зарабатывали меньше, чем их немецкие коллеги, они не обязаны были учить их язык, у них не было возможностей карьерного роста. Но если это все же происходило, то немцы отказывались работать под началом иностранцев. Конечно, не все были такими, но каждый помнил, что может произойти, если беспрепятственно обращаться с иностранцами как с людьми второго сорта.
Ходили завистливые слухи, что 'черные' получают западную валюту или даже имеют возможность ездить на Запад, что не соответствовало действительности. Кто бы эти слухи ни распространял, возможно даже Штази - служба госбезопасности - в целях поддержания запрета на братание, но они оказывали свое воздействие. На вьетнамцев или поляков, которые на свои жалкие зарплаты покупали швейные машинки или велосипеды, чтобы отправить домой, писали доносы послушные руководители торговых точек. Они заботились о благополучии своего, немецкого населения, которому иначе могло бы что-то не достаться в стране антифашизма и дефицита.
Глухая подковерная возня
Если над коврами раздавались громкие слова о солидарности, то внизу шла тихая подковерная возня. Иностранные рабочие подписывали с государством договор о целомудрии. Против смешанных браков шла активная борьба. Беременных женщин-иностранок сначала отправляли делать аборт, а затем уже на родину. Государство опасалось 'негативного влияния' иностранцев на население, мирясь с тем, что привнесенные из пагубных времен представления об иностранце как об угрозе равенству и самобытности могут снова распространиться. Даже в 90-х годах учителя на Востоке Германии защищали такое отношение: ведь оно было рекомендовано 'свыше'.
Когда появилась угроза, что польское движение 'Солидарность' вызовет подражание и в ГДР, то по стране стали снова бродить высказывания о 'польской экономике', а некоторые даже осмеливались вслух произносить то, что они думали о своих братьях по классу, называя их 'Polacken'. Кто внимательно прислушивался, мог услышать подобное и в последние годы. Местная полиция слишком долго беспомощно и бездеятельно наблюдала за этим шумом плохо воспитанных молодых националистов. И только очень немногие учителя поняли, что же все-таки, на самом деле, происходит, и очень немногие что-то предпринимали против этого.
Фатальное молчание педагогов
Те неуемные, пытающиеся бороться с этим процессом в Восточной Германии, рассказывают о фатальном молчании большого числа педагогов, которые хотя и относят себя к левым силам, но ничего не предпринимают против праворадикального, антидемократического и враждебного к иностранцам вздора своих учеников. Они лишь обвиняют в этом ситуацию, которая сложилась в стране. Но положение усугубляется еще и тем, что многие учителя в их 'патриотизме плохого настроения' даже не понимают, что они поддерживают молодежь в ее ослеплении.
Миф об антифашистском государстве, в котором жили победители истории, в то время как нацисты безнаказанно жили на Западе, этот миф продолжает жить. Ни в одной публичной дискуссии после падения Берлинской стены не поднимался вопрос о нацистском прошлом предков, внуки которых в ужасающем множестве ставят сегодня свои крестики напротив партий, идеологию которых они разделяют.
Об этом позаботилась волна ностальгии, прокатившаяся по стране; никто не нарушил восторг прессы от любимых соленых огурцов из Шпреевальда или от солидарности дачников, раскрашенной в цвета любимой ГДР. Эта собранная из разрозненных кусочков картина, возникшая всего за несколько месяцев до последних выборов еще раз с успехом заретушировала темные, оборотные стороны 'тихой' Восточной Германии. Но все же она дала трещину. Настало время, основательно ее переделать. Причем в самой Восточной Германии, самими восточными немцами. Потому что речь идет, действительно, об их детях.
