Предложение президента Владимира Путина по дальнейшему сосредоточению власти в руках Кремля - хороший повод, чтобы вновь обратиться к спору между Ричардом Пайпсом (Richard Pipes) и Александром Лукиным на страницах 'Moscow Times' (их статьи вышли, соответственно, 6 и 21 июля). Предмет спора - почему Россия поворачивается спиной к демократии.
У Пайпса такое развитие событий удивления не вызывает: для него это очередное доказательство органической несовместимости России и свободы, связанной с давней исторической традицией патерналистского государства в этой стране. Он приводил данные недавних опросов общественного мнения, свидетельствующие о том, что россияне 'отдают предпочтение порядку, а не свободе, с подозрением относятся к демократии и рыночной экономике, проявляют ностальгию по Советскому Союзу'. Контраргумент Лукина состоял в том, что нынешние 'антидемократические настроения' в России связаны не с древней историей, а представляют собой 'не совсем адекватную' реакцию на слабость и коррумпированность государства в постсоветский период.
Утверждение Пайпса, что в этом проявилась семисотлетняя история несвободы в России, носит 'настолько общий характер, что фактически теряет смысл'.
Интуитивно я становлюсь на сторону Лукина: трудно представить себе менее благоприятную среду для взращивания демократии, чем чрезвычайно болезненный опыт политического и экономического развития страны в 1990е гг. Восстановление функций государства и экономики, обуздание коррупции неизбежно должны были стать приоритетными задачами для любого преемника Ельцина. Однако набирающая силу тенденция к всеобщей централизации и контролю, переходящая пределы любых разумных мер по укреплению государства и борьбе с терроризмом действительно позволяет предположить, что в процессе задействованы и исторические факторы.
Вероятнее всего, таких факторов три. Первый заключается в отсутствии в российской политической традиции каких-либо доктрин, сдерживающих произвол властей. В большинстве стран подобные традиции существуют.
В Китае роль такой доктрины играет конфуцианство. Согласно этому учению, правитель должен ограничивать себя сам. Хороший правитель - это благородный муж. 'Беседы и высказывания' Конфуция в основном посвящены правилам добродетельного поведения. Первое место среди них занимают правила приличия: возвышенный муж всегда ведет себя достойно. 'Богатство и почет - вот чего желают люди, - учит Конфуций. - Если их нельзя добиться достойным образом, значит их не следует добиваться. Нищета и убожество - это то, что не нравится людям. Если их нельзя избежать должным образом, значит, их не следует избегать'. Конфуций постоянно предостерегает об опасности страстей, эксцессов, преувеличений, риторики, спешки. Одно из конфуцианских изречений - Дэн Сяопин, в отличие от Мао Цзедуна, несомненно принял его как руководство к действию - гласит: 'Не стремитесь делать все быстро: Стремление все делать быстро мешает делать все тщательно'.
Конфуцианство - чрезвычайно консервативное учение. На более динамичном Западе возникла особая философия управления - политическая теория - основанная на принципе сдерживания произвола правителя извне. Важен не характер самого правителя, а внешние противовесы, призванные ограничивать его - всегда несовершенные - действия. Этапами эволюции подобной философии можно считать конфликты между церковью и государством в средневековье, идеи 'общественного договора', появившиеся в 17 веке, и, наконец, теорию конституционного разделения властей.
Тем не менее, обе модели сдерживания - восточная и западная - преследуют одну и ту же цель: не допустить, чтобы люди превращались в простые орудия для осуществления воли правителя.
Однако бесполезно искать в российской истории столь же развитую философию сдерживания произвола. Бунт патриарха Никона, выступившего в 17 веке против царского абсолютизма, провалился. 'В обществе, обеспечивавшем уникальные возможности для роста государственного аппарата, не оставалось пространства для развития идей о политической и экономической независимости господствующей конфессии', - пишет Виттфогель (Wittfogel). Не возникла в стране и светская, юридическая традиция ограничения власти. Таким образом, противопоставить традиции абсолютного деспотизма было просто нечего.
Важнейший вопрос, так и оставшийся без ответа - смог бы хрупкий российский либерализм 'серебряного века' сломать оковы деспотизма, если бы не помешала первая мировая война? Однако случилось так, что на фундаменте царского самодержавия было возведено ленинское большевистское государство. Величайшие правители России - одновременно и самые жестокие: Иван Грозный, Петр Великий, Сталин.
Существование в стране грандиозного, неимоверно раздутого министерства иностранных дел подсказывает, в чем состоит вторая причина 'антилиберального' характера российской истории. 'Пережитки империи', - как сказал мне один чиновник. Сам Пайпс пишет: 'демократии препятствовало и то, что России приходилось управлять слишком большой территорией при слишком ограниченных ресурсах'. Но, как указывает Лукин, демократии препятствовали не сами размеры территории и бедность населения, а имперский характер государства. По мнению историка Джеффри Хоскинга (Geoffry Hosking), Российская империя ('Россия') всегда препятствовала политическому развитию русского национального государства ('Руси'). Подобное истолкование основывается на проверенном временем тезисе о прямой связи между национализмом и демократией. Прежде чем стать демократическим государством, России необходимо было стать государством национальным.
Казалось, именно это и должно было произойти, когда Россия в 1991 г. вышла из состава СССР. Однако сейчас становится ясно, что крах советской империи не означал автоматически исчезновения имперского государства. Причина в том, что в Российской Федерации и ее 'ближнем зарубежье' сохранилось слишком много 'пережитков' имперской системы. Чечню, глубоко 'вросшую' в российское государство, нельзя просто отделить от метрополии, как это сделали со своими колониями западноевропейские империи. Кроме того, сырьевые ресурсы - некогда принадлежавшие России, а теперь оказавшиеся 'за границей' - и наличие 'соотечественников' - русскоязычного населения в Прибалтике и на Украине - служат постоянным искушением для восстановления имперской власти. Все это будет и дальше оказывать негативное влияние на внутриполитическое развитие страны.
Третий фактор, способствующий возрождению 'самодержавия', связан не столько с историческим прошлым, сколько с диалектикой революции. Этой теории придерживается экономист Владимир Мау. Крушение 'старого режима' (в данном случае - коммунистического) приводит к такому ослаблению государства и расколу общества, что все больше людей начинают поддерживать идею о восстановлении порядка насильственными методами.
Таким образом, 'режим личной диктатуры, будь то Кромвеля, Наполеона или Сталина, естественным образом вытекает из логики революционного процесса'. Последует за нынешней путинской фазой укрепление диктатуры или построение либеральной демократии - на этот вопрос история еще не дала ответа. Таким образом, точка зрения Мау чем-то напоминает взгляды Лукина.
Однако, на мой взгляд, слабостью всех этих интерпретаций является недостаточное внимание к роли субъективного фактора в историческом процессе. Не нужно быть большевиком или ницшеанцем, чтобы признавать большое влияние политических лидеров на развитие событий. Не только будущее, но и настоящее, еще не предрешено. Его характер во многом определяет то, что думают, и как действуют люди сегодня. Демократическая оппозиция все еще дряблому путинскому бонапартизму ни в коей мере не обречена на неудачу. Однако, учитывая характер российской истории, для такого противостояния потребуются мудрость, смелость и выдающиеся политические лидеры.
Роберт Скидельский - член Палаты лордов британского парламента, профессор политэкономии Уорвикского университета (Англия)
