После 11 сентября британцев неоднократно предупреждали о 'неизбежности' ужасающих терактов. Но, может быть, опасность преувеличивается? Авторы нового документального телефильма утверждают, что эта предполагаемая угроза - выдумка, порожденная политическими соображениями, а 'Аль-Каида' - не более чем мрачная иллюзия.
После терактов в США в сентябре 2001 г. выражение 'грязная бомба' упоминалось в британских общенациональных газетах более тысячи раз - фактически каждый день. Появлялись статьи, где объяснялось, как действует подобное устройство, позволяющее с помощью обычной взрывчатки распространить вокруг смертоносную радиацию, утверждалось, что в случае такого взрыва все население Лондона придется эвакуировать, цитировалось заявление министра внутренних дел Дэвида Бланкетта (David Blunkett) об угрозе терроризма, сделанное в ноябре 2002 г., где особо отмечалась большая вероятность применения 'грязной бомбы' именно против Британии, сообщалось об арестах нескольких групп - последний из них произошел в сентябре - занимавшихся якобы организацией такого теракта.
Со среды BBC-2 начинает трансляцию трехсерийного документального фильма, который можно назвать дальнейшим развитием темы о 'грязной бомбе'. Однако, как явствует из его названия - 'Власть кошмаров: воцарение 'политики страха'' ('The Power of Nightmares: The Rise of the Politics of Fear'), авторы фильма оценивают потенциал этого оружия совершенно иначе.
'Не думаю, что она ['грязная бомба' - прим. перев.]способна кого-то убить, - утверждает доктор Теодор Рокуэлл (Theodore Rockwell), авторитетный специалист в области радиации, у которого создатели фильма взяли интервью. - Вам будет очень трудно найти серьезное исследование, где утверждалось бы обратное'. Американское министерство энергетики, рассказывает Рокуэл, провело эксперимент, имитируя взрыв 'грязной бомбы', 'и они определили, что даже человек, оказавшийся в непосредственной близости от эпицентра, получил бы довольно высокую, но не смертельно опасную дозу [радиации]'. Однако реальность даже этой, не слишком значительной угрозы, вызывает сомнения. Ведь организаторы эксперимента исходили из того, что никакой эвакуации с места взрыва не будет проводиться в течение года.
За три года 'войны против террора' мало кто пытался всерьез оспорить ее основные постулаты. Похоже, само количество происшествий и предупреждений, связанных, или якобы связанных, с этой войной, не оставляло возможности для 'еретических' гипотез. В такой обстановке главная тема 'Власти кошмаров' выглядит чересчур провокационной, идущей наперекор инстинктивному мнению большинства. Сегодняшняя угроза терроризма, утверждают авторы фильма, во многом 'является надуманной: ее преувеличивают и искажают политики. Это мрачная иллюзия, которую без колебаний распространяют правительства многих стран мира, службы безопасности и международные СМИ'. Объяснение причин этого феномена, предлагаемое авторами фильма, кажется еще более дерзким: 'В эпоху, когда доверие к любым 'грандиозным идеям' утрачено, страх перед призрачным врагом - единственный инструмент, оставшийся у политиков для поддержания собственной власти'.
Адам Кертис (Adam Curtis) - сценарист и режиссер сериала - признает, что говорить такое сегодня совсем непросто: 'Вот чего я боюсь - если такая бомба все же взорвется, все скажут 'Ты полностью ошибался', даже если этот инцидент никоим образом не подорвет мою аргументацию. Это показывает, до какой степени мы попали в ловушку - даже я попал в ловушку абсолютно иррационального страха'.
Идеи фильма выглядят настолько неоднозначно, что в прошлые выходные его анонс не был показан в эфире из-за убийства Кеннета Бигли (Kenneth Bigley) [заложника-британца, казненного иракскими террористами - прим. перев.]. Кертис охотно признает, что на ВВС в этой связи существует 'озабоченность'. Но вместе с тем его работа вызывает на канале и немалый энтузиазм, отчасти благодаря репутации самого режиссера. За последний десяток лет, создав ряд столь же амбициозных документальных фильмов, таких как 'Ящик Пандоры' (Pandora's Box'), 'Мэйфэйрская клика' ('The Mayfair Set') и 'Век индивидуальности' ('The Century of the Self'), Кертис утвердился в качестве, пожалуй одного из самых признанных мастеров серьезного телевизионного кино в Британии. Его 'визитная карточка' - это тщательное изучение материала, выразительное использование архивной хроники, красноречивые интервью, и спокойный, настойчивый закадровый текст, раскрывающий незаметные на первый взгляд 'подводные течения' современной истории - фильмы озвучивает сам Кертис, и в его авторской манере серьезность, характерная для ВВС, сочетается с менее консервативной, скептической тональностью: 'Я хочу заставить людей по-новому взглянуть на вещи, которые они считают само собой разумеющимися'.
'Власть кошмаров' пытается во многом опровергнуть распространенные представления об Усаме бен Ладене и 'Аль-Каиде'. Последняя, утверждают авторы фильма, не является организованной международной структурой. У этой организации нет ни членства, ни лидера. Нет у нее и 'законсервированных ячеек' или общей стратегии. На практике она вообще почти не существует - разве что в виде идеи об очищении растленного мира путем религиозно мотивированного насилия. От доказательств, которые приводит Кертис в поддержку этих утверждений, так просто не отмахнешься. В его истолковании история исламизма - или стремления превратить ислам в неодолимую политическую структуру - это полувековая череда в основном неудачных, непрочных революций, и громких, но неэффективных с политической точки зрения терактов. Кертис указывает, что даже само название 'Аль-Каида' появилось лишь в начале 2001 г., когда американское правительство решило провести заочный судебный процесс над бен Ладеном, и вынуждено было использовать для этого антимафиозное законодательство, требовавшее наличия преступной организации с конкретным названием.
Кроме того, Кертис приводит статистические данные министерства внутренних дел Великобритании о количестве людей, арестованных и осужденных по обвинению в причастности к терроризму после 11 сентября 2001 г. По данным на конец сентября, из 664 задержанных лишь 17 были признаны виновными. Да и среди них большинство составляют члены Ирландской республиканской армии, сикхские боевики и представители других группировок, не связанных с исламистским терроризмом. Ни один человек не был осужден по доказанному обвинению в принадлежности к 'Аль-Каиде'.
Кстати, все это вызывает недоумение не только у Кертиса. Других наблюдателей, изучающих войну с террором, все больше одолевают аналогичные сомнения, только они не говорят об этом во всеуслышание. 'Основополагающую концепцию войны с террором не назовешь удачной, - отмечает Джонатан Эйял (Jonathan Eyal), директор Королевского объединенного института вооруженных сил (Royal United Services Institute) - британского военного аналитического центра. - С чисто военной точки зрения эта война выглядит неубедительно. . .как операция, осуществляемая 'на авось'. 'Аль-Каиде' удалось организовать чрезвычайно громкий теракт, но ее репутация, несомненно, поддерживается и за счет того, что мы достаточно бесцеремонно вешаем ярлык 'Аль-Каиды' на все, что происходит в Ираке, Индонезии, на Филиппинах. Это давняя традиция: если вы бросаете все ресурсы на борьбу с какой-то угрозой, вы начинаете ее преувеличивать'.
Билл Дюроди (Bill Durodie), директор международного аналитического центра по проблемам безопасности при лондонском Кингс-Колледже, утверждает: 'Реально [угроза Западу со стороны 'Аль-Каиды'] проявилась, по сути, только один раз. После 11 сентября в развитых странах произошел лишь один инцидент [теракт в Мадриде]. Нет никаких реальных доказательств, что все эти группировки связаны между собой'. Криспин Блэк (Crispin Black), до 2002 г. - высокопоставленный аналитик разведданных в правительстве, выражается осторожнее, но признает, что угроза терроризма в том виде, как ее преподносят политики и СМИ, выглядит 'несовременной и чересчур одномерной. Мы думаем, что существует определенный разрыв между стремлениями террористов, и их способностью осуществить эти намерения'.
Терроризм по определению предусматривает определенный элемент блефа. Однако, с тех пор как террористы в современном понимании этого слова (само понятие 'террор' было первоначально придумано для обозначения действий государства - авторитарного режима революционной Франции в 1790х гг.), начали в 19 веке убивать политических деятелей, а затем и мирных граждан, государственные власти, как правило, реагируют на это с чрезмерной жесткостью. Как отмечает Адам Робертс (Adam Roberts), правительства зачастую придают борьбе с террористами 'абсолютно космическое значение', а потому для победы в этой борьбе 'все средства хороши'. Историк Линда Колли (Linda Colley) добавляет: 'Государства и их правители считают насилие своей монополией, потому-то они так яростно реагируют на терроризм'.
Кроме того, британское общество, возможно, отличается особой чувствительностью к слухам об иностранных агентах, 'пятой колонне' и тому подобным угрозам. Несмотря, а возможно и благодаря тому, что в течение многих веков иностранные войска не вторгались на территорию страны, история Британии изобилует вспышками паники в связи с возможными нападениями испанских корсаров, подрывными действиями французских революционеров-агитаторов, анархистов, большевиков и ирландских террористов. 'Подобная паника редко возникает совсем беспричинно, - отмечает Колли, - но политики раздувают ее до небес'.
Впрочем, власти - не единственные, кто видит в этой ситуации выгоду для себя. 'Почти никто не подвергает сомнению этот миф об 'Аль-Каиде', потому что очень многие заинтересованы в его поддержании', - говорит Кертис. В доказательство он указывает на подозрительно ровные отношения, сложившиеся между спецслужбами и многими СМИ после 11 сентября, на то, как официальная информация о террористах, зачастую не проверенная журналистами или не поддающаяся проверке, превращается в драматичные статьи в прессе, которые - в обстановке 'пугливого' общества, манипулируемого СМИ - провоцируют новые брифинги и новые статьи. Подобные зловещие заявления редко опровергаются, даже если их необоснованность становится очевидной: 'Когда речь идет об 'Аль-Каиде', факты просто не проверяются'.
В каком-то смысле, конечно, и сам Кертис 'работает' на 'аль-каидовскую шоу-индустрию', Ведь начало 'Власти кошмаров' положило исследование совершенно другой темы - взлета современного американского консерватизма. Кертиса заинтересовала фигура Лео Страусса (Leo Strauss), политолога и философа, работавшего в пятидесятых в Чикагском университете, который отвергал послевоенный американский либерализм как нечто аморальное, и полагал, что страну спасет возрождение веры в уникальное предназначение Америки в борьбе с мировым злом.
Благодаря убежденности Страусса, и тому значению, которое он придавал использованию грандиозных мифов в качестве высшей формы политической пропаганды, его идеи привлекли группу влиятельных последователей, среди которых числится, например, нынешний заместитель министра обороны США Пол Вулфовиц (Paul Wolfowitz). Они выдвинулись на первые роли, всячески раздувая советскую угрозу во времена Холодной войны, и сегодня применяют ту же тактику уже в 'войне с террором'.
Прослеживая карьеру 'страуссианцев', Кертис пришел к выводу, который и лег в основу 'Власти кошмаров'. У 'страуссианского' консерватизма неожиданно обнаружилось немало общего с исламизмом: он момента зарождения (и тот, ти другой возникли в пятидесятых) и идейной основы (антилиберализма), до реального сотрудничества между исламистами и страуссианцами в борьбе против СССР в ходе войны в Афганистане в восьмидесятых (как оказалось, оба движения проявили и способность к поиску новых врагов, позволяющих им развиваться дальше). Хотя с тех пор исламисты и страуссианцы рассорились друг с другом, о чем со всей наглядностью свидетельствуют теракты 2001 г. в США, они, по мнению Кертиса, в косвенной форме продолжают сотрудничать, общими усилиями поддерживая 'выдуманную' войну против террора.
Кому-то, наверно, будет трудно переварить такое. Но Кертис настаивает: 'Я ни в коем случае не пытаюсь высказывать неоднозначные мнения ради самой их неоднозначности'. Не пытается он и вести полемическую борьбу против консерваторов, подобно Майклу Муру (Michael Moore): '[Мур] не скрывает, что преследует политические цели. Я же надеюсь, что вам не удастся понять, каковы мои политические пристрастия'. Несмотря на все головокружительные идеи, ошеломляющие изобразительные эффекты и черный юмор, свойственные его фильмам, утверждает Кертис, его намерения носят абсолютно трезвый, гражданственный характер: 'Стоит вам заглянуть в историю и продраться сквозь ее заросли, как пелена мифа спадает. Вы видите: это не новые ужасные чудовища. Это отрава страха в действии'.
Но, как бы ни встретили его фильм зрители, этот страх продержится еще долго. Британскому правительству понадобилось не одно десятилетие, чтобы демонтировать драконовские законы, которые оно само разработало против французских революционеров-диверсантов: Холодная война продолжалась почти полвека, несмотря на то, что Россия так и не вторглась на Запад, и не существует даже неопровержимых доказательств, что у нее вообще были такие намерения.
'Архивы теперь открыты, - говорит историк Дэвит Кот (David Caute), специалист по Холодной войне, - но в них нет никаких свидетельств об этом'. Опасность же, исходящая от исламистских террористов, каковы бы ни были ее масштабы, вполне конкретна. Один скептически настроенный сотрудник британских спецслужб, имеющий непосредственное отношение к 'войне против террора', утверждает: 'Им достаточно устраивать крупный взрыв раз в полтора года, чтобы все это продолжалось'. 'Война против террора' уже оставила глубокий след в политической культуре Запада. 'После трехсотлетнего спора о том, что важнее - свобода личности или защита всего общества, единственным приоритетом, похоже, осталась безопасность общества', - отмечает Эйял. Ему вторит и Блэк: 'Возможно, мы в Великобритании приближаемся к тому этапу, когда национальная безопасность станет одним из главных вопросов на выборах'.
Те, кто воспринимает эту ситуацию критически, указывают на потрясающую способность общества образца 1990х впадать в тревогу по любому поводу - будь то 'вирус миллениума', вредные последствия вакцинации детей от кори или генетически измененные продукты - как на своего рода 'питательную среду' для концепции 'войны с террором'. Пресса привыкла к публикации 'страшилок' без последующего опровержения; политики привыкли реагировать на предполагаемые угрозы, а не подвергать их достоверность критическому анализу; общественность привыкла ожидать некоего неминуемого апокалипсиса. 'Незащищенность превратилась в главную побудительную идею нашего времени, - отмечает Дюроди. - Политики преподносят себя в качестве специалистов по устранению рисков. Да и 'снизу' раздаются требования, чтобы государство защитило людей'. Подлинной причиной этого чувства незащищенности, утверждает он, стал упадок системы политических идей и социальных структур 20 века: люди чувствуют свою 'разобщенность' и испытывают 'страх'.
И все же аргумент о том, что 'политика, основанная на безопасности' представляет собой идеальное орудие для любого амбициозного государственного деятеля, от Бланкетта до Вулфовица - имеет и свои слабые стороны. Страхи, охватывающие общество, по крайней мере в Британии, отличаются неустойчивостью: по данным социологического агентства 'Mori', количество опрошенных, назвавших в качестве важнейших политических вопросов 'оборону и внешнюю политику' после терактов 11 сентября 2001 г. увеличилось с 2 до 60%, однако к январю 2002 г. этот показатель вернулся чуть ли не на прежний уровень. Кроме того, существует и двойной риск: ужасы, о которых политики предостерегают общество, могут либо не материализоваться вообще, либо материализоваться в куда более разрушительной форме, и в обоих случаях вина за это ляжет на политиков. 'Это весьма шаткая платформа для построения политической карьеры, - утверждает Эйял. По его мнению, 'война против террора' - скорее наспех слепленная импровизация, чем некий грандиозный замысел 'страуссианцев': 'В демократических странах для мобилизации общества на войну, необходимо, чтобы враг выглядел крупнее, отвратительнее и опаснее, чем на самом деле'.
Позднее я зашел на вебсайт влиятельной американской внешнеполитической лоббистской группы под названием Комитет по актуальным угрозам (Committee on the Present Danger). Во 'Власти кошмаров' он назван орудием алармистской пропаганды страуссианцев в годы Холодной войны. После крушения СССР, отмечается на вебсайте, 'считалось, что задача комитета выполнена'. Но затем его авторы продолжают: 'Сегодня безопасности американского народа угрожают радикалы-исламисты. Как и в Холодной войне, защита нашей свободы потребует длительной борьбы. Путь к победе только начинается. . .'
