Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Там, где крутятся деньги

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Один раз в неделю они встречаются, чтобы поделиться друг с другом своим несчастьем. Потом сидят, как когда-то диссиденты, на кухне и ругают городские власти, государство и эту богом проклятую коррумпированную Россию, благодаря которой когда-то они тоже неплохо зарабатывали. Они просто не знают, как отстоять этот дом, в который они вложили все свои деньги. Поднять прессу? Нанять новую службу охраны? Подкупить градостроительное ведомство? Провести экспертизу, которая докажет, что никакой угрозы обрушения здания нет? 'Мы должны начать политическую борьбу', - говорит белокурый председатель собрания собственников жилья

Москва совсем сошла с ума. Ну и что? Это нормально. Но сумасшествие приобретает новые масштабы - скоро будет взорван целый район.

Дом ей уже давно перестал нравиться, - рассказывает Людмила Вальтеровна. И не только потому, что он стал охраняться, как филиал какого-нибудь банка и что круглые сутки здесь стоит человек в форме с заряженным пистолетом, а между мусорных бачков паркуются внедорожники с затемненными стеклами. Она слышала, что у соседей с четвертого этажа камины с изразцами из голландского фарфора, и видела, как в квартиру над ней заносили громадный сейф. 'Вы мне можете объяснить, зачем нормальному человеку нужен такой большой сейф?'

Она качает головой, словно уже совсем перестала понимать этот мир. При этом большие сейфы в Москве, городе, притягивающем деньги, как магнит, самое нормальное, что может быть. Но в мир Людмилы Вальтеровны они не вписываются. Она пенсионерка, немного подрабатывает бухгалтером. В конце месяца она переводит государству 50 евро за аренду комнаты в огромной квартире на ул. Покровка, д. 29, где проживают еще две старые бабушки. 'Когда-то это был совершенно нормальный советский дом', - говорит она, проводя рукой по искусно сооруженной высокой прическе.

Звучит это немного грустно, хотя советская реальность, оставшаяся позади, не производит впечатления, что по ней вообще можно скучать: обшарпанные прихожие, болотно-зеленые облезлые стены. На веревке висят пестрые халаты обеих бабушек. Под ними свалка вещей, наследство от многих поколений: доски, сломанные столы, половинки шкафов, покрытые пылью еще с тех времен, когда Людмила Вальтеровна приехала в конце 80-х в Москву.

Тогда еще в огромных квартирах по 250 метров проживало до 10 семей. Этот дом в стиле модерн был построен семьей Бабушкиных в 1895 г. и сдавался офицерам царской армии. Расположен он был прекрасно: в 10 минутах ходьбы от Кремля, прямо за углом - Чистые пруды. Но Бабушкиным не долго пришлось попользоваться этим домом. После революции, когда царские офицеры погибли или бежали за границу, у домовладельцев дом отобрали. И до конца 80-х годов он являлся муниципальной собственностью.

В каждой кухне стояло по 10 плит, рядом 10 небольших тумб для личной посуды. Было грязно, стоял неприятный запах. Перед единственным туалетом по утрам собиралась длинная очередь, в коридоре и на кухне сушилось белье минимум 30 человек. Американо-российский писатель Иосиф Бродский, юность которого проходила в подобной, превращенной в 'коммуналку', квартире, вспоминает в своих мемуарах эту чисто советскую форму жизни, когда с самого детства у человека отбиралось право на глубоко личные чувства и личную жизнь. Но Людмила Вальтеровна считает, что это было не так уж плохо. 'Мы иного не знали'.

Бедность и нехватка жилплощади в разваливавшемся Советском Союзе были обычным явлением. И даже те, у кого были деньги, не могли себе ничего купить. Случались дни, когда было невозможно купить даже сахар. Но дефицит сплачивал людей, пока изобилие после перестройки снова не начало разделять их. Достаточно понаблюдать за домом 29 на улице Покровка, чтобы увидеть, как быстро раскололось московское общество. Да, в общем-то, достаточно и беглого взгляда на первый внутренний дворик.

Некоторые окна до сих пор закрыты от холода шерстяными одеялами, некоторые же имеют стеклопакеты и климатические установки. У одного господина, живущего здесь уже 90 лет и такого глухого, что с ним невозможно поговорить, на подоконнике стоят банки с вареньем, которое варила еще его жена, давно уже умершая. У его соседа там собираются пустые бутылки из-под водки. Оба эти человека сдались, не выдержав новый темп жизни. Над ними живет за плотными белыми гардинами руководительница московского отделения немецкого производителя нижнего белья Triumph, напротив, в квартире с голландскими каминами с изразцами, разместился менеджер одной британской нефтяной фирмы.

Время от времени срабатывает автомобильная сигнализация, иногда ругаются жильцы. И часто в этом бывает замешан некий Дима, один из жильцов, которого весь дом называет не иначе, как 'бандитом'. У него самый здоровый внедорожник, Крайслер Гранд Чероки, и его, как говорят, очень беспокоит тот факт, что его сосед, элегантный Андрей Станиславович - гомосексуалист. Однажды он публично обозвал его 'педерастом'. Члены православного братства, организовавшие в самом дальнем дворе Центр образования для взрослых, как рассказывают, при этом слове даже уши позакрывали.

Некоторое время спустя крест исчез из внутреннего дворика. То ли братья сами сняли его, чтобы он не был очернен, то ли кто-то другой стоит за этим, - сказать трудно. Нельзя теперь уже также выяснить, кто же вопреки всем постановлениям об охране памятников старины выложил мрамором первую лестничную клетку в доме.

'Дом 29 на Покровке - дом сумасшедших', - говорит Людмила Вальтеровна. Здесь просто каждый делает, что хочет. Но можно также сказать, что дом 29 на Покровке - совершенно нормальный дом в центре Москвы. У него великолепный фасад в стиле модерн, четыре внутренних дворика (чем дальше, тем более захолустные), 44 квартиры, 39 из которых за последние 10 лет были приватизированы. Почти 20 лет спустя поле начала перестройки здесь под одной крышей живут представители всех классов нового российского общества: люди, имевшие деньги еще при Горбачеве, и те, кто нажил состояние во время кризиса 1998 г., владельцы квартир и квартиросъемщики, а также и те, кто, как Людмила Вальтеровна, как был бедным, так им и остался.

Годами они ничего не говорили друг другу, кроме как 'добрый день' и 'до свидания'. Но после того, как случилось то, о чем никто не думал, они поневоле оказались снова в одной лодке. Дело в том, что совершенно обычному дому 29 на Покровке грозит совершенно обычная московская судьба: в конце года он должен быть освобожден, а в начале следующего его снесут.

Получат ли жильцы и владельцы материальное возмещение или же будут просто лишены своей собственности, пока неясно. Неясно даже и то, кто за всем этим стоит. Газета 'Известия' считает, что на этот участок, расположенный в центре, претендуют сами городские власти. Жильцы считают, что за этим стоит крупная предпринимательница Елена Батурина, супруга мэра Москвы и самая богатая женщина в России. Группа архитекторов MAPS в своем последнем электронном письме говорит даже, что это уникальный прецедент.

В том, что бедным людям трудно сохранить свои квартиры в центре Москвы, нет ничего удивительного. Но что теперь и средний класс должен задуматься, где ему жить, явление относительно новое. Оно связано с тем, что интересы московской клики все больше переплетаются, с личными вкусами мэра Юрия Лужкова и высокими ценами на нефть, что создает в Москве такой бум, по сравнению с которым лихорадочное предпринимательство последних лет кажется легкой простудой.

Нигде в Европе не строят так много, нигде в России так много не зарабатывают. Безработица равна почти нулю, заработная плата растет, экономический рост составляет 15%. Вечером, когда новая 'золотая молодежь' пьет в престижных клубах на Тверской, центр города переливается всеми цветами радуги. С высотных домов льется каскад света, Кремль с его красно-золотой подсветкой доминирует в историческом центре, новые лужковские постройки сияют сине-бело-красным светом.

Может показаться, что Москва многое переняла от Лас-Вегаса. Из серого центра мировой революции она превратилась в разноцветно блестящую капиталистическую метрополию. Но это, как говорит Барт Голдхоорн (Bart Goldhoorn), издатель архитектурного журнала 'Проект Россия', только кажется. 'Без согласия государственных структур здесь ничего не делается'. Он не хочет называть это коррупцией. Скорее это продолжение Советского Союза в условиях капитализма: город зарабатывает вместе со всеми. Кто принимает его условия, может строить где угодно и что угодно.

Результат красивым бывает редко: громадные офисные здания, неуклюже имитирующие напыщенный сталинский стиль, жилые здания, без всякого смысла втиснутые в ландшафт или загораживающие исторические виды. На Патриарших прудах, лучшем жилом районе Москвы, пару лет стоит желтое здание-башня, перенасыщенное эркерами, башенками, балюстрадами и фронтонами, с копией памятника Третьему интернационалу на белой крыше, созданного в 1920 г. советским скульптором Владимиром Татлиным. И на гигантское постмодернистское подобие так и не построенного сталинского 'Доврца советов' тоже нашелся инвестор. А чтобы освободить место для нового центра высотных зданий у третьего транспортного кольца в ближайшее время будет взорван целый район. На новорусском языке это любимое детище мэра Москвы будет называться 'Москоу сити'. Заместитель главного архитектора города Михаил Посохин сравнивает этот волевой акт градостроительства с 'созданием системы противоракетной обороны или с полетом на другую планету'. Москва перерастает саму себя. Но девиз остался прежним: выше, лучше, быстрее.

Николай Леонтьев, собственник единственной квартиры на чердачном этаже в доме 29 на Покровке, надевает очки. Он испек пирог, но не может найти тарелку, на котором можно его подать. 'И водка тоже кончилась'. У Николая своеобразный юмор перестроечной богемы, которая продолжает страдать от того, что из России не получилось того, что они себе представляли в конце 80-х. 'Тогда я был влюблен в эту страну'. Тогда было возможно все, - только найди свой путь. Бывший учитель начал заниматься живописью и открыл на Арбате, улице художников, первую свободную галерею России. Там он продавал за большие деньги вновь открытых российских примитивистов 60-х годов, а на улице у него процветала торговля сувенирами. Но затем тучи начали сгущаться. Мафия требовала все больше и больше денег, а когда он однажды отказался платить, то на другой день обнаружил свою галерею пустой. Торговля сувенирами тоже начала увядать. Наряду с оплатой рэкета с середины 90-х ему пришлось платить еще и налоги. 'Все это просто стало невыгодно'.

Леонтьев стал снова писать картины, но на искусстве и в России сегодня много не заработаешь. Иногда он выполняет заказы для новых российских богачей. Спальни в стиле рококо, коридоры с колоннами, ванны в форме сердца. Это и развлекает и унижает его. 'Больше всего мне хочется эмигрировать'. Но он не знает, куда. Германия для него слишком обывательская, в США он чувствует себя чужаком. А кроме того, он почти что банкрот. 'Эта квартира - единственное, что у меня осталось'. Она единственное произведение человека, который знал лучшие времена. Штукатурка на стенах сбита до красного кирпича, большая часть стен отсутствует, на полу и столах лежат пестрые узбекские ковры, мебель окрашена в темные, теплые цвета. Если российское телевидение снимает фильм, где события должны разворачиваться в Нью-Йорке, то для павильонных съемок арендует квартиру Леонтьева. 'Правда, некоторые находят ее слишком кричащей'.

На кухонном столе стоит грязная вчерашняя посуда, посреди нее статья из 'Известий' и один экземпляр выпускаемой городской администрацией газеты 'Тверская, 13'. Сергей Гилакин, друг и коллега по творчеству, еще раз читает сообщение, принесшее на Покровку беду: 'Дома с номерами 29, 31 и 33 находятся под угрозой обрушения', а посему жильцы 'для собственной безопасности' должны быть скорейшим образом выселены. 'Под угрозой обрушения', - Леонтьев смеется. Во всяком случае, заключения экспертизы, которое бы доказывало, что чердак прогнил, а стены обветшали, он никогда не видел.

Но план, по которому на Покровке, 29, уже на следующий год будет воздвигнуто прекрасное здание-атриум, его адвокат, как он говорит, уже видел. 'Elitnoje shiljo', - так называются с эстетической точки зрения весьма сомнительные жилые башни люкс, если в них имеется свой бассейн и автономное водоснабжение. Чем ближе к центру они находятся, тем привлекательнее они для инвестора. На улице Плющиха Константин Боровой, создатель первой российской биржи, купил в начале года трехэтажный пентхаус по цене 20 тысяч долларов за 1 квадратный метр, тем самым, создав совершенно новые масштабы в московской игре 'Монополия'. Мэр тут же объявил, что 'Москва теперь стала городом не для бедных людей'. Но кто же считается в этом 12-миллионном городе, где 30 человек владеют собственностью, составляющей четверть всего ВВП, богатым? 30 человек или 100? Во всяком случае, по сравнению с миллиардами таких, как Константин Боровой, все жильцы дома 29 на Покровке выглядят весьма бедными.

Один раз в неделю они встречаются, чтобы поделиться друг с другом своим несчастьем. Потом сидят, как когда-то диссиденты, на кухне и ругают городские власти, государство и эту богом проклятую коррумпированную Россию, благодаря которой когда-то они тоже неплохо зарабатывали. Они просто не знают, как отстоять этот дом, в который они вложили все свои деньги. Поднять прессу? Нанять новую службу охраны? Подкупить градостроительное ведомство? Провести экспертизу, которая докажет, что никакой угрозы обрушения здания нет? 'Мы должны начать политическую борьбу', - говорит белокурый председатель собрания собственников жилья. Элегантный Андрей Станиславович считает, что нужно создать партию, Дима, бандит, предлагает направить к мэру пару своих дружков. Православные верующие намерены, несмотря ни на что, искать правовое решение. Они уже подали первый иск, но слушание до сих пор не проводилось. Судья принял их бумаги, но больше о нем они ничего не слышали.