МОСКВА, 21 октября - Она пережила в качестве заложницы три дня кошмара и разрушение школы, в которой провела почти всю свою 72-летнюю жизнь. Сейчас Лидия Цалиева направляется домой, и ее жизнь снова может оказаться в опасности. Только на этот раз угроза исходит от соседей.
После окончания осады в южном российском городе Беслане Цалиева проходила лечение в больнице в Москве, страдая от ран и душевных переживаний. Но здесь, в Беслане, за время ее отсутствия она была превращена из школьного директора в злодейку, став козлом отпущения за гибель сотен детей, родителей и учителей.
Цалиева была директором школы N 1, учащихся которой в первый день нового учебного года захватили в заложники боевики в масках, требующие независимости Чечни. В гневе, который охватил Беслан после трагедии, многие указывают на Цалиеву, обвиняя ее на основании слухов в том, что она летом для ремонта школы нанимала чеченцев, позволив им, сознательно ли или по незнанию, спрятать в здании оружие для нападения.
Однако Цалиева не нанимала для работы в школе чужаков, что подтверждают местные власти и многие свидетели. Сами учителя и технический персонал школы с помощью своих сыновей и племянников красили здание, ремонтировали пол и заменяли часть балок, поддерживающих крышу. Но фамилии племянников завхоза школы - дагестанцев по национальности - приняли за чеченские, что добавило масла в огонь слухов о преступном сговоре. Дагестан и Чечня - соседние российские республики.
"Это глупо, это нелепо", - сказала в четверг находящаяся пока в больнице Цалиева. Она говорит, что у школы никогда не было денег, чтобы нанимать для ремонта чужих людей. По ее словам, разговоры о том, что она могла пустить в школу чужаков, чтобы те спрятали там оружие, доставляет ей боль: "Даже не говорите мне об этом. Это просто отвратительно. У меня болят уши, когда я это слышу. Это невозможно".
Она родилась в столице Чечни Грозном, и в девятилетнем возрасте вместе с семьей переехала в соседнюю Северную Осетию, в город Беслан. Она закончила школу ?1 и позже стала там работать. Последние 52 года она работала в школе учителем и директором.
Члены ее семьи были в школе в день, когда начался захват. Двое внуков, ее сестра и внук ее сестры. Цалиева была настолько серьезно ранена при первом взрыве, после которого начался бой между боевиками и военными, что ее отправили на самолете в Москву, где она прошла через две операции.
Готовясь к выписке из больницы и к возвращению в Беслан, Цалиева не обращает внимания на ожидающую ее дома угрозу гибели. Многие друзья советуют ей не возвращаться или, по крайней мере, обратиться за защитой. Но она упорно говорит, что в родном городе ей нечего бояться и что она постарается побывать в каждой семье, где погибли люди, чтобы разделить их боль.
Со спокойной уверенностью опытного педагога она говорит, что гнев, направленный на нее, это просто результат страданий. "Это горе, - сказала Цалиева, - когда у людей горе, они должны быть вместе. Так легче пережить его. Я не понимаю, зачем мне чья-то помощь, зачем меня от кого-то защищать, почему я должна перед кем-то оправдываться. Это выше моего понимания. Что произошло? Неужели люди совсем изменились? Я знаю, что такое горе, это наше общее горе. И я хочу разделить их скорбь".
Но Цалиева еще не видела угрожающих надписей на оставшихся стенах выжженной и взорванной школы. За семь недель после взрывов и перестрелки, которыми завершилась 52-часовая осада, стены покрылись злобными фразами, щедро пересыпанными бранью. "Смерть директору. Она предательница", - гласит одна. "Все будут мстить тебе, все, включая детей", - говорит другая.
Ее действия во время осады остаются предметом оживленных обсуждений в Беслана. Одна женщина, беседовавшая с другой в то время, как они проходили по разрушенному школьному зданию, сказала: "Если она ни в чем не виновна, почему же они позволили ей есть и ходить в туалет?"
С Цалиевой обращались так же, как с другими, о чем свидетельствуют бывшие заложники. Но боевики общались с ней больше, чем с другими взрослыми, потому что она была директором школы. Ее три раза выводили из спортивного зала, где держали заложников, но не для того, чтобы освежиться, а чтобы позвонить представителям властей, находившимся вне здания школы. Цалиева отрицает, что ела или пила чай с боевиками. Она говорит, что люди, думающие, будто она вела себя слишком тихо, как будто была во всем этом замешана, ошибаются. Она просто пыталась избежать распространения паники.
"В спортзале вокруг меня всюду были дети, - говорит она, - чтобы успокоить их, я притворилась, что не боюсь. Когда ко мне подходили охранники, я смело шла вперед. Представьте себе, каково идти под прицелом двух вооруженных людей по темному коридору, а затем по лестнице".
Она говорит, что если люди хотят развеять свои подозрения, она готова ответить им. "Я думаю, это просто разговоры, сказала Цалиева, - я хочу, чтобы они увидели меня, посмотрели мне в глаза. Моя совесть чиста".
