Миллионы советских граждан жили на протяжении десятилетий в центре Европы: мужчины, женщины и дети, военные и гражданские, находившиеся на территории бывшей ГДР. Отрезанные от своей страны, они входили в состав крупнейшего контингента Советской Армии, когда-либо дислоцировавшегося за рубежом. В 1949 году, сразу после образования ГДР, Советская Армия, дислоцированная не территории страны, была сокращена с одиннадцати до 2,9 миллионов человек и получила название ГСВГ: 'Группа советских войск в Германии', позывной - 'Никотин'.
В 1990 году первый российский президент Михаил Горбачев дал согласие на полный вывод Советской Армии из Германии. 31 августа 1994 года страну покинуло последнее армейское подразделение, вывод завершился военным парадом и большим концертом в Берлине-Вульхайде. Празднично настроенный второй российский президент Борис Ельцин вырвал на сцене у дирижера из рук дирижерскую палочку и дирижировал далее сам. При этом он сильно качался.
Сегодня бывшие военнослужащие ГСВГ рассеяны по всему миру. Многие отыскивают друг друга по Интернету: 'Российский пионерский лагерь в Ютербоге, средняя школа в Коттбусе, спортивная секция из Хиллерслебена, отзовитесь!'
Некоторые продолжают жить или снова живут в Германии: в качестве гражданских лиц, нелегалов, предпринимателей. Я среди своих соседей нашел двух бывших военнослужащих ГСВГ, чтобы поговорить с ними о службе в армии.
Дима, 37 лет. Радиоперехват, Мальвинкель, 1986-1988 годы.
Каминер: Ты ведь учился в Москве, мог не идти в армию. Почему ты все-таки пошел, из патриотизма?
Дима: Ты что сумасшедший? Я прервал учебу, и у меня не было никакого шанса избежать службы в армии. Это значит: возможно, не было. Но было труднее добиваться, чтобы не служить, чем пойти в армию. А я был ленив, понимаешь?
Каминер: Почему в Германию?
Дима: О Германии сначала я ничего не знал. Меня привезли с одного сборного пункта на другой, последний находился примерно в 100 километрах от Москвы, на территории одной танковой дивизии. Там собрали всех молодых солдат, на вид крупных и сильных парней. Я тогда был в хорошей физической форме и подумал: дело дрянь, в Афганистан!' Потом нас заставили брить друг другу головы. Шапки сразу же стали велики. Ночью мы поехали в аэропорт. Нас ждал Ту-154. Теперь уже ни у кого больше не было сомнений. Раз летим - значит, заграница, то есть выполнение интернационального долга, а это означало - Афганистан. Пока, мама! Стюардессы нам потом выдали тайну, что летим мы в Германию: огромное облегчение!
Каминер: Что ты увидел в Германии первое?
Дима: Да сначала совсем ничего. Мы где-то приземлились и были вынуждены сначала ехать из аэропорта товарным поездом, везли как скот. Мы стояли в вагоне, в котором не было окон, и ничего не видели. Потом поезд неожиданно остановился, мы выгрузились посреди большого немецкого города и пошли по нему как нормальные люди. В каждом доме на подоконниках стояли лампы. Я подумал, что немцы делают так для того, чтобы не было видно их теней на гардинах, когда они чем-нибудь занимались в доме. Но в действительности лампы были выставлены по случаю Рождества.
Каминер: Где ты, в конечном счете, оказался?
Дима: В Мальвинкеле, в радиоразведке. У нас был выбор: или в воздушно-десантные войска: это подразделения, которые выбрасываются из самолетов без парашютов и разбивают головами бетонные стены. Одним словом, худшее, что можно найти в армии. Тех, кто шел в такие подразделения, отправляли сначала к психиатру. Другая возможность - радиоразведка. Я знал английский, и меня взяли.
Каминер: Что входило в твои обязанности?
Дима: Я сидел у радиоприемника и перехватывал сообщения НАТО. Самое важное мы были обязаны записывать на магнитофонную ленту и отправлять в Москву для изучения. Неделю - днем, неделю - ночью. Большой популярностью пользовалась ночная смена. Дело в том, что НАТО вела свою 'холодную войну' всегда точно с 8 до 18.30, после этого конец рабочего дня, и по радио шла только музыка. Моей любимой радиостанцией была BFBS - British Forces Broadcasting Service, специальный радиоканал англичан, по которому солдаты посылали друг другу музыкальные приветы. Сержант Смит (Smith) из Оснабрюка передает привет сержанту Уэссону (Wesson) из Бремена песней "Ring of Fire". Мы были обязаны в таком случае всегда записывать названия и номера подразделений.
Каминер: Кроме Мальвинкеля, ты в Германии что-нибудь видел?
Дима: Я и Мальвинкель-то не видел. Дважды мы проехали от вокзала до гарнизона: в начале службы и в конце. И один раз в месяц мы ездили из гарнизона на стрельбище в лес.
Каминер: У тебя были контакты с немцами?
Дима: Нет. Но раз все-таки мы ездили на работы на пилораму, чтобы заработать деньги для армии. Затем раз собирали у немцев урожай яблок и огурцов. Они были большие и желтые, как дыни.
Каминер: Ты тогда заработал какие-то деньги?
Дима: Понятное дело.
Каминер: Сколько.
Дима: 25 восточных марок.
Каминер: Что ты на них купил?
Дима: Ну, на первом году службы была традиция, что молодые солдаты отдавали свои деньги старослужащим, а на втором году мы эту традицию ликвидировали. Поэтому денег у меня не было все время.
Каминер: А у офицеров деньги были?
Дима: Да, они, думаю, получали по 1500 марок в месяц. Они покупали себе машины или мотоциклы. Кто после трех лет службы не имел даже мопеда, того считали дураком. Одним словом, они гоняли на своих мотоциклах, а мы два года сидели в лесу - без выходных и отпусков.
Каминер: Разве не было совсем светлых моментов, не было ничего хорошего, что можно вспомнить?
Дима: Собственно, нет. Правда, однажды в лесу один сержант, карьерист, решил подарить нашему прапорщику кабана. Сержант спрятался со своим Калашниковым на опушке леса и выстрелил по кабану, когда тот появился. Тот получил три пули. Мы сильно смеялись!
Каминер: Когда ты радовался чаще всего?
Дима: В начале декабря 1988 года меня демобилизовали. Мы вылетели из Цербста в Челябинск, оттуда я должен был сам ехать в Москву. В Цербсте на подоконниках снова стояли лампы, Рождество, одним словом.
Каминер: Ты что-нибудь взял с собой из Германии?
Дима: Свою парадную форму, пять пачек сигарет 'Kenton' и философский взгляд на вещи.
Каминер: И что ты понял здесь?
Дима: Что человек сильнее, чем он думает. Он может все осилить, в том числе и армию, и Германию, надо только не терять головы.
Денис, 33 года. Бывший солдат из 175 танковой дивизии, Пренцлау, 1990-1992 годы.
Каминер: Денежное содержание российского солдата составляло в Германии только 15 марок. Тебе их хватало?
Денис: Плохие солдаты получали по 15 марок, механик-водитель танка первого класса получал от 100 до 150. Кроме того, можно было продавать бензин местным жителям.
Каминер: А как это делали? Вы ведь не имели права оставлять ваши казармы.
Денис: Но в любом подразделении была своя собственная дыра в заборе. Когда я прибыл в Пренцлау, то уже прослужил шесть месяцев, до этого я был в Цайтхайме, несмотря на это меня считали молодым солдатом. Старослужащие, делавшие бизнес на бензине, искали нового переводчика. Прежнего демобилизовали. Ты был студентом, спросили они меня. У меня хватило глупости сказать 'да', и они сделали из меня нового переводчика.
Каминер: Ты в России немецкий учил?
Денис: Нет, только английский, но у меня не было выбора. Они меня вытащили ночью из постели: 'Вставай, студент, вот тебе разговорник, через две недели ты или изучишь немецкий или повесишься'.
Каминер: Через две недели? Так ведь не бывает.
Денис: Собственно, не бывает. Я каждую ночь сидел на толчке с этим проклятым разговорником и пытался найти общее с английским. Иногда это удавалось, иногда нет. Должен сказать, немецкий страшно сложный язык, чего стоят одни только артикли.
Каминер: Тебя не повесили.
Денис: Нет. Через две недели я все равно, что и не изучал ничего, немецкого не знаю, но и они его тоже не знают. Надо только нагло смотреть и все получится, - может быть.
Самое неприятное было то, что я должен был повышать цену на бензин, то есть торговаться. Последняя цена была четыре марки за десять литров. У солдат была назначена встреча с одним немцем на вокзале, его звали, кажется, Райнером (Rainer). Мы пошли втроем, два начальника и я в качестве переводчика. Сначала они послали меня купить пиво. Я сказал продавщице 'три пива', и она ответила 'четыре пятьдесят'. Потом пришел Райнер, пятидесятилетний человек с бородой, и я сказал ему: четыре пятьдесят. Он что-то ответил, но я упорно настаивал на четырех пятидесяти. Потом он мне еще что-то рассказал, постучал пальцем по лбу и, наконец, выложил деньги. Я добился своего, товарищи были довольны. Работал переводчиком почти до конца своей службы. Когда с этим было покончено, всучил разговорник одному молодому и сказал: 'Слушай, ты - новый переводчик, последняя цена на бензин четыре пятьдесят, у тебя две недели'.
