Сумятица царила на протяжении всей болезни 'раиса' Ясира Арафата (Yasser Arafat): палестинские руководители появлялись и исчезали; возникали сомнения, смогут ли они увидеть своего лидера, и зачем им надо было появляться в Париже всем вместе - неужели недоверие между ними достигло таких приделов? Рождались слухи об интригах и даже возможном государственном перевороте в государстве, которое формально им все еще не является. . . Откуда эти периодически раздававшиеся лаконичные заявления врачей - он жив? мертв? его отключат? Обвинения, что его хотят похоронить живьем. . . Странная роль его жены Сухи (Suha) и миллионы евро на банковских счетах: намеревается ли она оставить все эти деньги себе? принадлежат ли они Палестинской Национальной Автономии? Слухи, противоречия, замешательство. . .
И посреди всей этой неразберихи - пухлячок Ариэль Шарон (Ariel Sharon) потирает руки и простирает свою власть за признанные границы управляемой им страны. Он занимался этим всегда: и когда строил Стену, и когда удерживал оккупированные территории. Теперь же он вмешался в решение совсем постороннего для себя вопроса о месте захоронения умершего человека. Если ничего не изменится, это произойдет в Мукате. И уж точно он не разрешит хоронить его в Иерусалиме. Не согласятся на это и израильские соколы, которые хотят чтобы вся святость города принадлежала исключительно им и не принимают, что для мусульман этот город тоже священен.
Не имеет значения. Когда-нибудь останки Арафата будут покоиться на площади Мечетей. Он уже стал легендой, закаленной в лагерях для беженцев, мечтающих о родной земле, и сохранившейся на протяжении всей его долгой борьбы. В конце пути легенда стала еще мощнее, чему помогла и твердолобость Шарона. Тот, кто стал легендой, выигрывает сражения и после своей смерти.
