В интервью, данном весной этого года, сенатор Джон Керри дал ясно понять, что продвижение демократии за рубежом не будет приоритетным направлением в его президентской деятельности. Конечно, он верит в свободу и права человека. Однако в каждой стране для него, похоже, существовали гораздо более важные приоритеты внешней политики: сохранность ядерных материалов в России, борьба с терроризмом вместе с Саудовской Аравией, продвижение вместе с Египтом процесса ближневосточного урегулирования, контроль за пакистанской ядерной программой, интеграция Китая в мировую экономику.
Якобы прагматический подход Керри к внешней политике встревожил некоторых идеалистов в его собственной партии и позволил Джорджу Бушу перехватить инициативу в вопросах высокой морали внешнеполитической деятельности. 'Я верю в трансформирующую силу свободы, - заявил Буш, во второй раз принимая от своей партии номинацию на президентский пост, - самый мудрый способ использования мощи Америки - это продвижение свободы'.
Но здесь таится доля иронии: то, что Керри относит к приоритетам своей внешней политики, было явным слепком с приоритетов самого Буша в его первый президентский срок. Возникает интересный вопрос: перестроит ли президент Буш в свой второй срок внешнюю политику, чтобы она соответствовала его заявлениям? Действительно ли он верит, что демократия за рубежом соответствует национальным интересам США? Есть немало умных экспертов по вопросам внешней политики, которые сомневаются в этом.
В 2000 году Буш вел свою кампанию отнюдь не на платформе заявлений о свободе. И даже после того, как его красноречие резко взмыло вверх, внешняя политика республиканцев не претерпела особых изменений. В Афганистане и Ираке вопрос демократии постепенно стал главной целью американской политики после военного вмешательства. Однако в других частях мира, как и у Керри, у Буша были иные приоритеты.
Администрация считает, что ее взаимоотношения с Китаем и Россией можно отнести к крупным успехам первого президентского срока. Их отличали стабильность и сотрудничество в борьбе с терроризмом. Тот факт, что Китай по-прежнему препятствует свободе Гонконга и продолжает гонения на собственных диссидентов, журналистов и священников, не получил должного внимания. Буша также не особенно волновал откат России от норм свободного общества.
В отношении небольших государств картина схожая. Буш приветствует самовластного лидера Таиланда, называя его соратником в борьбе с терроризмом даже после того, как демократии в этой стране наносится удар за ударом. Под давлением Конгресса администрация немного побила по рукам узбекских мучителей и палачей, но сделала это достаточно мягко, дабы не навредить зарождающимся связям в военной сфере. Бессменный коммунистический лидер Азербайджана завещал власть в стране своему плохо подготовленному сыну; но в этом не было замечено ничего плохого: ведь Азербайджан богат нефтью и газом. Пакистанский диктатор так и не выполнил своего много раз данного обещания вернуть стране гражданское правление; однако он слишком ценен как союзник против "Аль-Каиды", чтобы администрация могла высказать ему претензии. И так далее, по всему свету.
Тот выбор, который делал и делает Буш, не является отражением зла и пороков, хотя даже при всех прочих равных условиях он не стал бы слишком активно продвигать демократию. 11 сентября напали на США, и стране для нанесения ответного удара понадобились базы в Узбекистане. Американская экономика нуждается в бакинской нефти, в венесуэльской нефти, а также во всей другой нефти недемократических стран. Альтернатива генералу, правящему Пакистаном, могла бы оказаться гораздо большим злом - к власти мог бы, например, прийти исламский фундаменталистский режим, бряцающий ядерным оружием.
Поэтому существуют довольно сильные аргументы в пользу сохранения хороших отношений со всеми этими диктаторами. Но дело в том, что такого рода аргументы будут существовать всегда. Если вы считаете, что демократия является чем-то второстепенным, этакой целью, которой 'было бы неплохо достичь, но и без нее прожить можно', если вы считаете, что в интересах получения сырьевых ресурсов можно воздержаться от отстаивания свобод за рубежом, то идеалы свободы всегда будут уступать место каким-то другим, более насущным приоритетам.
Можно было бы понять такие настроения Буша. В конце концов, именно демократическим путем избранные руководители Франции и Германии доставили ему больше всего головной боли в его первый президентский срок. Многие опытные дипломаты, в том числе, высокопоставленные чиновники из администрации Буша, считают, что национальные интересы в отношениях с Россией или с Египтом более важны, нежели размышления о том, кто и каким образом правит этими государствами.
Однако Буш заявляет, что убежден в обратном: 'Америка на деле станет более безопасной, если в мире появится больше демократических государств'. 'По мере продвижения вперед свободы, от сердца к сердцу, от нации к нации, Америка будет становиться все более безопасной, а планета более мирной', - сказал он в том же обращении после своего избрания.
Такое убеждение, будучи переведенным в реальную политику, не означает, что свобода автоматически и всегда будет превосходить по важности интересы создания баз, сотрудничества в борьбе с терроризмом и хорошие торговые отношения. Однако в первый срок пребывания Буша у власти продвижение демократии вставало на повестку дня внешней политики только тогда, когда это становилось выгодным. Так произошло в случае с Палестиной, когда такая тактика помогла Бушу избежать конфронтации с израильским лидером; с Кубой, когда эта тактика помогла завоевать голоса избирателей во Флориде. Если в следующие четыре года мы увидим, что президент рискует другими интересами США, чтобы отстаивать свободу, даже если это политически не выгодно, то мы сможем с уверенностью сказать: да, президент делает то, что он говорил во время предвыборной кампании.
