Свинцовое небо, порывы ледяного дождя. Из-за дверей-окон кафе 'Пушкин', сидя в тепле, наблюдаю поток москвичей, идущий по тротуарам Тверской. Эта толпа отличается от толпы, которая была несколько лет назад: она лучше одета, лица - менее мрачные и раздосадованные. Но, спрашиваю я себя, окружит ли она когда-нибудь дворцы власти, как это делают в эти самые часы десятки тысяч украинцев, для того, чтобы подтвердить, что им нужна демократия?
Да, в августе 1991 года москвичи встали бок о бок с Борисом Ельциным против переворота, устроенного старыми коммунистическими динозаврами. Но после этого - больше ничего. С тех пор толпа не делает политику в России. Либеральная оппозиция антидемократическим искривлениям режима, которая на Украине приняла форму массового движения, здесь остается весьма ограниченной. Чуть больше, чем клубом политиков и интеллектуалов, которые не соглашаются, протестуют, но не имеют никакой существенной народной поддержки.
И все же, политический регресс в России продолжается, становясь все более четким и несомненным. Может быть, прав Борис Немцов, один из либеральных политиков, когда говорит, что 'слишком мало русских пожертвовало жизнью за демократию'. В любом случае, если я попытаюсь суммировать то, что мне говорили, и то, что я понял в эти дни в Москве, первое заключение будет таким: те многие, кто называют сегодняшнюю Россию 'прекрасной копией советской системы', преувеличивают. Но преувеличивают не так уж сильно.
Нефтяные деньги
Понятно, что мы ведем разговор о системе власти. О природе, структуре, масштабе и концентрации власти, выстроенной Владимиром Путиным в последние четыре года. А отнюдь не об общественной жизни в целом. Потому что в сфере экономики, информации, свободы слова, различия с прошлым очевидны. Российская экономика сегодня в значительной степени управляется по законам рынка. Некоторые газеты, хотя их и немного и читают их мало, не прекращают критиковать действия правительства и даже президента. И хотя один мой друг, писатель Виктор Ерофеев, рассказывает мне, что в разговорах людей вновь появляется осторожность, с которой велись беседы во времена СССР, факт остается фактом, что никого не сажают в тюрьму за то, что он говорит.
Но, несмотря на эти различия с советской системой, очень много плохих сигналов. Сколько уже сделано шагов назад - к единственной партии и беспардонной монополии власти! Правительства Запада делают вид, что смотрят в другую сторону, потому что на фоне большого разрыва между Америкой и Европой и в то время, как растет всемирная жажда нефти, в Москву надо приезжать - Украина там или не Украина - сняв шляпу. Но меж тем в России демократические институты сведены до чистой символики.
Подчинение Думы желаниям Кремля, например, возрождает в памяти ту карикатуру на парламент, которой был в течение семи десятилетий Верховный Совет. В Думе так называемая 'президентская' партия, 'Единая Россия', контролирует две трети мандатов, если же распределить между депутатами немного денег, количество контролируемых мандатов может без особых усилий увеличиться и до трех четвертей".
Позавчера я пил кофе с Владимиром Рыжковым, молодым и смелым независимым депутатом. И Рыжков объяснил мне, что перед каждым важным голосованием из Кремля приезжает Владимир Сурков, одна из 'правых рук' Путина, для того, чтобы сказать депутатам 'Единой России', как они должны голосовать. Возражения не предусмотрены.
В начале ноября в Думу поступил законопроект, который отменяет всенародное голосование по выборам губернаторов в 89 российских областях, передавая президенту Путину право выбирать и назначать их, как это делала Екатерина Вторая и Александр Третий. Это - откровенное подтверждение поворота к авторитаризму. И вот один из депутатов 'Единой России' - Анатолий Ермолин - не послушался приказа и проголосовал против. Спустя несколько часов его исключили из партии.
Еще один пример. Администрация президента, примерно тысяча человек, работающих в Кремле, - это нечто большее, чем параллельное правительство: это - настоящее правительство, не больше, не меньше, чем Политбюро, которое существовало пятнадцать лет назад. Секретность и самоуправство ее решений - такие же, как и тогда. Следуя позорной советской традиции, суды все так же исполняют роль (как это видно по 'делу ЮКОСа) послушного инструмента исполнительной власти. И уж не будем говорить о культе личности, с вечерним тележурналом, который почти всегда открывается картинками с Путиным, сидящим за рабочим столом и озабоченным тем, чтобы сделать народ счастливым и восстановить былую российскую мощь.
Да, вот, - российская мощь. В последние три года казалось, что Путин и его люди поставили подъем экономики в центр правительственной программы. 'Экономика - прежде всего': этот лозунг стал самым популярным лозунгом постельцинского периода. И верилось, что туда польется огромная масса денег, притекавшая в Россию с постоянным ростом цен на нефть. В инфраструктуры, в модернизацию нефтяной промышленности, в помощь малому предпринимательству. И, может быть, также в здравоохранение, учитывая, что население России уменьшается на миллион человек в год: катастрофическая цифра.
Но такого не произошло. Своим заявлением в середине ноября Путин объяснил, что приоритеты - другие. Оружие, 'которого нет ни у какой другой страны', новое поколение ракет, способных нести четыре с половиной тонны ядерных зарядов, проникая сквозь противоракетные системы. И это - не единственный намек на возобновление гонки вооружений, который напоминает о временах Леонида Брежнева. Есть еще ни с чем не смешиваемая фразеология. Как, скажем, использование при любой катастрофе или провале правительства (трагедия в Беслане - один из примеров) старых ленинских припевов по поводу 'международных заговоров' против России.
И что же - Россия сползает к новой автократии? Я приехал в Москву в поисках ответа на этот вопрос, я задавал его группе людей, которых знаю давным-давно и которым доверяю. Лилия Шевцова - политолог из московского филиала 'Фонда Карнеги'. Георгий Сатаров - последний из большой группы интеллектуалов, поддерживавших демократический проект Ельцина, кто остался на политической сцене. Владимир Рыжков - депутат, о котором я уже говорил выше. Двое социологов - Игорь Клямкин и Борис Кагарлицкий, и писатель Виктор Ерофеев.
Что рассказали мне эти люди, которые день за днем следят из Москвы за ходом политики? Прежде всего, они подтвердили то, что я уже подозревал. Россия продвигается (а по мнению некоторых из них - скачет галопом) к системе личной власти и ограничению свобод. Послушаем, например, Шевцову: 'Год назад страна находилась на перепутье: она могла направиться к правовому государству и к по-настоящему свободному рынку, либо - ко все большей концентрации и персонализации власти. Теперь мы уже знаем, что выбран был второй путь. Есть фасад, который избирательный ритуал формально делает демократическим, а за ним - авторитарная структура'.
Все остальные согласны с мнением Шевцовой. И все они согласились с другой фундаментальной оценкой: чем более возрастают полномочия, которые Владимир Путин концентрирует в Кремле, тем мощнее нарастает инертность. Чем больше укрепляется вертикаль власти, тем более очевидной становится неэффективность системы.
Георгий Сатаров сказал: 'Представьте себе кукловода, который берет в свои руки нити от всех марионеток, думая, что он сможет управлять спектаклем самостоятельно. И спустя некоторое время понимает, что, имея в руках все эти нити, он не знает, за какую надо дергать. В этом - культура, тенденция Путина и других 'чекистов', как называют себя между собой те, кто пришел из рядов КГБ: забрать в свои руки все. И они это проделали со СМИ, лишив власти другие институты, а благодаря атаке против ЮКОСа шумно ворвались в мир экономики. Но результатом этих мероприятий стала власть, которую можно определить, как виртуальную. Подозрительная, нацеленная только на то, чтобы защитить себя, неспособная принять важных решений. Короче говоря, новая стагнация'.
Неподвижная власть
Это правда: стагнация, которая напоминает удушье умирающего СССР. Потому что, как это было и в другие периоды российской истории, несварение желудка у власти привело к застою. Правительственные механизмы кажутся бесповоротно застопоренными. По сути дела, ничего из обещанного мы не увидели. Нет реформы судебного аппарата. Нет большей ясности в законах, необходимых для гарантирования частной собственности и иностранных инвестиций, настолько, что российские капиталы - десять миллиардов долларов только в этом году - вывозятся за рубеж. Никаких серьезных мер в сфере здравоохранения. Никакой борьбы с коррупцией, хотя в классификации Всемирного экономического форума только Мадагаскар, Украина, Македония и Чад фигурируют как страны, более коррумпированные, чем Россия.
Итак - какие новости из Москвы? Во-первых, анкилоз (неподвижность сустава из-за патологических изменений - прим. пер.), который я попытался описать и который облегчается только огромными доходами от нефти. Во-вторых, страх по поводу того, что иллюзии некой российской демократии исчезают. Несколько дней назад Путин дал интервью руководителям трех крупнейших телеканалов. И когда один из интервьюеров спросил его, не предвещает ли закон, который отменяет выборность губернаторов всенародным голосованием, ограничение демократических свобод, он ответил: 'Не думаю'.
'Не думаю' в ответ на подобные вопросы - выглядит не очень успокоительно. Для иностранцев, которые занимаются бизнесом, особенно - нефтяным, это, за неимением чего-то лучшего, может и сгодиться. И действительно, глава Американской торговой палаты недавно приехал в Москву, чтобы сказать операторам, что пока беспокоиться не о чем. Но для россиян, которые хотели демократии, это выглядит по-другому. Эти россияне встревожены. 'Вопрос больше не в том, идем мы или нет к авторитарному режиму, - говорила Лилия Шевцова. - Эта тенденция уже более чем очевидна. Что сегодня пока еще не ясно, так это - каков будет характер нового российского авторитаризма. Будет ли он жестким или жесточайшим?'.
