МОСКВА - В понедельник, 20 декабря, в России отмечали праздник - День тайной полиции. Когда-то об этой дате мало кто помнил, но в последние годы она сопровождается пышными торжествами - банкетами, речами высокопоставленных чиновников, праздничными транспарантами, развешанными по всей Москве. В этом году отмечался 83-летний юбилей создания ВЧК - организации, которая впоследствии не раз переименовывалась (на Западе она лучше всего известна под названием КГБ).
В тот же день на двух судебных процессах - в Москве и сибирском городе Красноярске - были вынесены приговоры подсудимым. Первый из них касался семи членов радикальной Национал-большевистской партии - в прошлом маргинальной организации, превратившейся сегодня в наиболее организованную оппозиционную группировку в стране - которые в августе захватили кабинет министра здравоохранения в знак протеста против законопроекта, обсуждавшегося в то время в парламенте. Все семеро получили по пять лет тюрьмы - и это за акцию гражданского неповиновения! В Красноярске еще один член той же партии, Андрей Сковородников, был признан виновным в использовании личного вебсайта для оскорбления президента Владимира Путина. Его приговор: полгода тюрьмы [так в тексте. На самом деле - полгода исправительных работ - прим. перев].
Второй вердикт в чем-то представляется даже более пугающим. Офицеры ФСБ (сегодня российская тайная полиция обозначается такой аббревиатурой) появились в квартире подсудимого в феврале этого года, в тот самый день, когда он создал персональный сайт - почти никто еще не успел его увидеть. Более того, обвинение строилось не только на материале, который он уже разместил на сайте - судя по всему речь идет о коллаже, где голова Путина приделана к телу голой женщины, сопровождавшемся подписью 'п. . .р Путин' - но и статьях с критикой Путина, найденных на жестком диске компьютера, конфискованного у Сковородникова.
Я - заместитель главного редактора независимого журнала 'Большой город', выходящего в Москве раз в две недели, где публикуются статьи как о городских событиях, так и об общенациональной политической жизни. На следующий день после вынесения приговоров мы с главным редактором обсуждали содержание первого номера в новом году - очень важного для нас, поскольку мы решили перекомпоновать журнал. И тут у нас возникла проблема: эти два приговора стали самыми зловещими политическими событиями за несколько месяцев, явным свидетельством того, что Россия вступает в новую полосу государственного террора. Как нам осветить их должным образом, и при этом так, чтобы наш журнал не закрыли?
Последние пять лет путинское правительство систематически искореняет целый ряд политических свобод, обернув вспять процесс построения демократии в России. В докладе, обнародованном 20 декабря - по случайному совпадению, именно в день вынесения приговоров - 'Freedom House', американская правозащитная организация, отстаивающая политические свободы и отслеживающая их состояние по всему миру, перевела Россию в категорию 'несвободных' стран: в этом году она стала единственным государством, чей статус был понижен. В России больше не существует обычных инструментов демократии: свободных СМИ (горсть независимых печатных изданий, распространяемых в большинстве случаев лишь в пределах Москвы, не в состоянии конкурировать с государственной монополией на телевидении); свободных выборов (с будущего года россияне уже не смогут напрямую избирать региональных губернаторов и депутатов парламента); или независимой судебной власти (по сути, судьи на всех уровнях сегодня занимают свои посты лишь по благоволению президента).
Эти два приговора говорят о том, что в каком-то смысле мы вернулись в последние годы советской эпохи - во времена Брежнева. В тот момент террор государства уже не был тотальным: многие люди читали и распространяли самиздат, еще больше - слушали 'Голос Америки' и другие зарубежные радиостанции, передававшие на коротких волнах информацию для советского народа. Но время от времени за подобные проступки кого-нибудь сажали. Поздний советский режим вел себя куда 'экономнее', чем сталинский: судя по всему, его лидеры понимали - для того, чтобы держать страну в узде, незачем отправлять в лагеря десятки миллионов людей. Достаточно просто периодически наугад выбирать несколько человек для примерного наказания.
Путинский режим придерживается той же стратегии. После прихода Путина к власти государство взяло под контроль все телеканалы. Какое-то время печатным и интернетовским СМИ, чья аудитория сравнительно невелика, дозволялось действовать беспрепятственно. Однако недавно по приказу Кремля был уволен главный редактор 'Известий' - крупнейшей ежедневной газеты в России. 'Закручивание гаек' в области распространения газет привело к существенному снижению тиражей. Отдельных журналистов запугивали, избивали, а порой, по крайней мере в нескольких случаях - вероятно, и убивали. Тюремный срок, полученный Андреем Сковородниковым - это предупреждение о том, что ни одно СМИ, даже самое незначительное, уже не гарантировано от неблагожелательного внимания Кремля.
Так что, повторяю - у нас возникла проблема. Как писать о двух приговорах, вынесенных в День тайной полиции? В конце концов, мы же хотим привлечь внимание к нашему первому номеру в новой компоновке! Вот только не внимание 'компетентных органов'.
О приговорах сообщили другие СМИ, в том числе как минимум один телеканал (самая либеральная из трех государственных общенациональных телекомпаний), а в одной газете даже процитировали слово 'п . . .р'. Но мы же издаем журнал, а значит, нужна статья с более глубоким анализом значения и мрачных последствий вынесенных приговоров. В то же время у нас возник соблазн несколько приглушить тон статьи - так, чтобы лишь внимательные читатели поняли значение произошедшего.
Таков механизм самоцензуры. Ты заключаешь сделку с самим собой. Чем я могу пожертвовать, не теряя самоуважения как журналист? Смогу я уважать себя, если из страха не обыграю новость должным образом? Смогу я уважать себя, если из страха не стану публиковать материал? Смогу я уважать себя, из страха вынуждая читателя искать правду между строк?
И так ли уж важно, перед кем я испытываю этот страх? Это может быть ФСБ, мафия, милиция. Можно бояться и того, что испугаются другие - например фирмы, которые могут отозвать заказы на размещение рекламы, или инвесторы, которые заберут свои капиталы, опасаясь, что связь с изданием, ведущим чересчур рискованную политику, может обойтись им дорого.
В этом году я написала статью о событии, которое показалось мне смешным и очень грустным одновременно. Российское издание мужского журнала 'GQ' проводило традиционный конкурс 'мужчина года'. В голосовании приняли участие около 26000 читателей, и победителем конкурса стал Михаил Ходорковский - нефтяной магнат, филантроп и общественный деятель: его нефтяная империя 'ЮКОС' была экспроприирована, а сам он уже больше года находится за решеткой по обвинению в уклонении от налогов (многие считают, что эти обвинения обусловлены политическими причинами). Широко освещаемый судебный процесс над ним стал предостережением для всех российских предпринимателей - о том, какая печальная участь их ждет, стоит им вызвать недовольство Кремля. Издатель российской версии 'GQ' запретил упоминать имя Ходорковского в связи с конкурсом, вынудив редакцию фальсифицировать его результаты. По словам сотрудников, одному из них пришлось специально слетать в Италию, где журнал готовился к печати, чтобы изъять из макета 'неподобающую' страницу.
Один из примечательных аспектов этой истории состоит в том, что издателем журнала является гражданин Германии Бернд Рунге (Bernd Runge), которому нечего опасаться гнева властей: он и в России-то бывает редко, поскольку его деловые интересы связаны и с другими изданиями компании 'Conde Nast', выходящими в Германии и Африке. Однако Рунге отлично понимает обстановку в новой России, ведь он родился в ГДР и учился в советском ВУЗе. В этом году два крупных немецких журнала опубликовали подробные разоблачительные статьи, где говорилось, что в советские времена Рунге был агентом 'Штази' (тайной полиции ГДР). Джонатан Ньюхауз (Jonathan Newhouse), председатель совета директоров 'Conde Nast International', выступил со специальным заявлением, отметив, что полностью доверяет Рунге и считает, что обвинения против него 'не имеют отношения' к сегодняшним реалиям.
Однако, как выясняется, интуиция бывшего агента 'Штази' имеет самое непосредственное отношение к сегодняшним российским реалиям. Не знаю пока, как мы справимся с проблемой освещения двух приговоров (до середины января, когда следующий номер уйдет в типографию, у нас есть время для размышления). Однако я точно знаю другое: еще несколько месяцев назад я сочла бы просто оскорбительным сам вопрос о потенциальных рисках для себя и своего издания, связанных с публикацией той или иной статьи. Тем не менее, решение, которое мы примем, затронет и меня лично: если я потеряю место, написав или пропустив статью, из-за которой журнал будет закрыт, мне возможно, вообще не удастся найти в России работу по профессии.
В конце советской эпохи некоторые просто отвергали подобный выбор и устраивались дворниками или истопниками в котельных. Большинство, однако, старались постоянно держать равновесие. Я несколько лет пыталась понять, как им это удавалось, и недавно написала книгу о том, как две мои бабушки пыталась, как тогда говорили, найти 'достойный компромисс'.
Одна из моих бабушек - Рузя - получила диплом учителя истории. Однако, закончив институт, она решила, что никогда не воспользуется своими навыками, знаниями и обаянием, чтобы говорить детям неправду. Поэтому она устроилась цензором, убеждая себя, что это просто механическая работа, и если ее не захочет делать она, всегда найдется кто-то другой. Вторая моя бабушка - Эсфирь - в двадцатилетнем возрасте отклонила предложение пойти работать в тайную полицию. Пять лет спустя, когда она осталась без работы, а ее маленький сын страдал от недоедания, она согласилась работать в НКВД (еще одна аббревиатура, обозначавшая тайную полицию) переводчиком. Правда, она не прошла медкомиссию, и это избавило ее от необходимости надеть форму офицера тайной полиции.
В результате у Эсфири была героическая биография, а Рузя, которой скоро исполнится 85 лет, до сих пор стыдится того, чем ей пришлось заниматься полвека назад. И все же, хотя моим бабушкам пришлось принимать очень трудные решения, продиктованные в первую очередь стремлением не сворачивать с нравственного пути, выбор, по сути, зависел не от них.
В книге я сделала вывод, что такой вещи как достойный компромисс попросту не существует. Лет восемь назад, когда я только начинала собирать для нее материалы, я и подумать не могла, что опыт моих бабушек может иметь прямое отношение к моей собственной жизни. Однако сегодня, после Дня тайной полиции-2004, передо мной тоже стоит выбор: пытаться найти достойный компромисс или устраиваться в котельную. Именно с таким выбором сталкивались люди в советское время, а теперь он все чаще встает перед гражданами сегодняшней России. Любое ваше действие - стоит вам просто отредактировать статью или отказаться поставить ее в номер - в какой-то степени превращает вас в пособника режима.
Ведь даже простой учет того факта, что свобода имеет ограничения, уже превращает вас в проводника этих ограничений. С другой стороны, если вы не желаете учитывать этот факт, отказываетесь играть по правилам, вас ждет несоразмерно жестокое наказание. Об этом вы можете спросить у того парня из Красноярска, что осмелился оскорбить президента.
Маша Гессен - московская журналистка, автор книги 'Эсфирь и Рузя: как мои бабушки пережили войну с Гитлером и мирные годы при Сталине' ('Ester and Ruzya: How My Grandmothers Survived Hitler's War and Stalin's Peace')
