Не заблуждайтесь, нужно идти смотреть не 'Падение', а 'Прогулки по воде'. Не ошибитесь эпохой, это не Гитлер довлеет над нами, это отбрасываемая им тень, это последствие молчания. Комментарии вокруг 'Падения' пробуждают в душе тот же отголосок, пробуждают к жизни ту же полемику, что велась лет двадцать назад и больше: что имеет право на репрезентацию, а что такого права не имеет? Как в эпоху сериала 'Холокост', как в то время, когда 'Список Шиндлера' вышел на экран. А это знак того, что фильм ничего нового не принес нам.
'Прогулки по воде', лента Эйтана Фокса (Eytan Fox), - это, напротив, исследование того, в чем коренится настоящее, которое касается нас всех, даже если создается впечатление, что рассказывается история особенная. Агент 'Моссад' должен найти бывшего нациста, чтобы убить его. Он бунтует, не хочет выполнять свое задание, говорит своему заказчику (чья семья была уничтожена), что старик не замедлит сам уйти в мир иной, что повод не достоин внимания: это прошлое. Для героя, настоящее - это палестино-израильский конфликт, уничтожение терроризма путем физического, окончательного и бесповоротного, истребления террористов. Но поскольку у него нет выбора, он соглашается выполнить то, что от него требуют, пока нет более интересного задания: он соглашается войти в доверие к внуку нациста, чтобы получить информацию и, в конце концов, добраться до деда (которого внук считает умершим). Дед появляется в ходе семейного празднества, который напоминает фильм 'Торжество'. В тот момент, когда нужно вонзить в тело старика шприц с ядом, нашего героя, Эйаля, охватывают сомнения, он отказывается от своих намерений, он не может совершить убийство (по различным причинам, перечислять которые здесь было бы слишком долго). И это делает Аксель, внук, который присутствует при сцене, который входит в комнату своего деда, это Аксель убивает своего деда.
Я принадлежу к поколению, которое сознательно или неосознанно, отмечено печатью войны, нацизма, коллаборационизма, правительства Виши, и концлагерей. Нет недостатка в словах, чтобы обозначить эту тяжкую ношу, этот груз, что довлеет над нами во Франции, в Германии и во всей Европе (это можно считать одним из критериев принадлежности к Европейскому Союзу). И последующие поколения все еще живут под тенью нацизма, хотя у них и все по-иному. Это прошлое усвоено по-разному, больше в Германии, очень мало во Франции, наконец, оно известно каждому, но знают ли о нем на самом деле?
Но на дворе 2005 год, то есть с момента окончания войны прошло шесть десятилетий, 1945 год также далеко от нас, как 1914 год был далек в 1974. Ход времени неумолим, и сегодня важна не жалость к Гитлеру или к жене Геббельса, воображаемая или реальная - мы достаточно знаем о палачах, чтобы не принять их за жертв. И, к тому же, между нами говоря, какой смысл упрекать постановщиков фильма в отсутствии исторического контекста, если в этой киноленте Гитлер не устает повторять: 'я уничтожил 6 миллионов евреев и горжусь этим', или 'я уничтожил 6 миллионов евреев, и сожалею об этом, и прошу прощения, и поэтому я покончил с собой'. Это не изменит реальности самого уничтожения и это ничего не добавит к тому, что зовется работой памяти. Ни к чему рассматривать 'Падение' с этой точки зрения, поскольку не в этом предмет фильма, не в этом вопрос, и все дискуссии, вся эта полемика вокруг картины 'попадает в молоко'. 'Падение' - это фильм о последних днях Гитлера, не больше, не меньше, и ни о чем другом. Речь не идет о размышлении, о конце Рейха. Речь не идет о размышлении, о том, что зовется немецким прошлым, и даже если говорить о прошлом, то только о немецком.
Для нас, для тех, кто родились сразу же после катастрофы, или чуть раньше, или много позже, для нас, кто, так или иначе, оставил след в этом сложном мире, для нас, для тех, кто не играл ведущей роли в ту эпоху, - для нас важно, должно быть важным, - не глядеть застывшим взором на даты 1933-1945, важно не остаться в оцепенении перед гипнотическими словами и событиями той эпохи. Взгляд в прошлое обязывает нас смотреть и в настоящее, войти в воды настоящего, ведь в эту эпоху нам жить. Для нас, для тех, кто родились после катастрофы или были слишком молоды, чтобы совершить что-то в то время, важна тень, отбрасываемая лагерями, Гитлером, Петеном и другими, на нашу жизнь. В расчет нужно брать молчание, которое последовало за трагедией, молчание, с которым нам пришлось жить, - эти лживые речи, воспевание героизма сопротивления, - молчание, на смену которому приходит сегодня другие слова, их слишком много, они неуправляемы, это искаженная речь, сеющая смятение. Для нас важна, или должна быть важна истина вещей и справедливость времени - речь о фильме Эйтана Фокса, а не Оливера Хиршбигеля (Oliver Hirschbiegel).
В 55 главе четвертой книги Рабле Пантагрюэль отправляется за море со своими товарищами, на поиски оракула Божественной Бутылки, и он слышит голоса. Вокруг него - море, пустое пространство: никого. Панургу становится страшно, и он хочет бежать, но кормчий их успокаивает. Он объясняет героям, что в этом месте, на ледяном краю моря, зимой произошла жестокая битва. Холод заморозил воинственные речи в момент их произнесения, сковал их в пространстве и времени. Сейчас приходит весна, лед тает и слова вновь слышны, но море пусто, нет ни души, бояться нечего. Или скорее, нет повода бояться этих слов.
В 60-е годы ходили слухи, что Гитлер жив, что его нашли на Амазонке, в лесу, или в других невероятных местах (Джордж Стейнер (George Steiner) написал об этом прекрасный роман 'Как перевозили А.Г.'). Случайно ли это? Разве эти слухи не были средством заслонить воображаемой опасностью невозможного возвращения опасность реальную - ложь, молчание, отсутствие анализа того, что произошло, отсутствие подлинной трещины в обществе, разрыва, с помощью которого можно было бы дать новые основания для существования этого общества? И вот мы вновь повторяемся сегодня, мы продолжаем говорить то же самое. К чему кричать об опасности в связи с этим фильмом?
Кричать - значит верить в возвращение Гитлера, верить, что он еще жив. Гитлер давно уже мертв, но, как показывает фильм Эйтана Фокса, живо чувство вины, порожденное молчаливым сговором, жива ложь мира, возведенного на шатком основании, ибо и в Израиле царило молчание, молчание другой природы, и оно находит отголосок в поведении сторон в палестино-израильском конфликте. Вот почему Эйтан Фокс решил снять этот фильм, - настоящее интересует его. И во Франции, несмотря на все процессы, сколько еще коллаборационистов живут себе и в ус не дуют, заражая политическую, культурную и социальную атмосферу, молчаливо, из-под полы. Сколько еще среди нас тех, кто верит, что Жан-Поль Сартр (столетие со дня рождения которого мы будем отмечать) был участником сопротивления? Если можно считать сопротивлением то, как он попивал кофе во 'Флоре' при оккупации и обсуждал вопрос, может ли Симона де Бовуар принять Гонкуровскую премию 1943 года за свой первый роман 'Гостья', опубликованный в 'арийском' издательстве 'Gallimard'? (Итог дискуссии: она может принять премию, при условии, что не будет давать интервью открыто коллаборационистской прессе (sic!). Давайте успокоимся, честь была спасена, поскольку премия не была ей присуждена в конечном итоге).
Почти все наши послевоенные модели были, так или иначе, скомпрометированы пассивным поведением или открытым коллаборационизмом в течение войны, но еще больше - молчанием после войны, или успешным обращением бесславных поступков в храбрые деяния. Вот что трудно пересмотреть - гораздо проще возмущаться 'скандальным' (а на самом деле - безобидным) немецким фильмом.
А что если, отправившись на сеанс 'Прогулки по воде', мы наконец увидим зло - тень, довлеющую над нами, и молчание, если мы перевернем страницу, как внук нациста в фильме, если мы прекратим искусственно поддерживать жизнь в Гитлере, если мы отважимся заглянуть в будущее, спокойные духом, избавленным наконец от оцепенения прошлым? Какое успокоение, какое обещание будущего дарят эти волнующие кадры, на которых запечатлен Берлин, снятый камерой израильского режиссера. . .
Сесиль Вайсбро - писатель.
