Не умирает ли двойная иллюзия - 'универсального человека', повсюду являющегося собственным подобием, и 'универсального общества' как продолжения западной модели? Не ждет ли нас в будущем размежевание, дробление, насилие, столкновение культур?
Грядут колоссальные перемены, вынуждающие нас пересмотреть свои идеи и методы. Франция не может оставаться в стороне. Если она не хочет отказаться ни от своих амбиций, ни от своих надежд, ей надо приспосабливаться к требованиям нового времени. Более того, она может, не оставляя мечты о Просвещении, стать лидером нового гуманизма. Покончив с иллюзией, облаченной в форму универсализма, она должна придумать что-то другое. Это для нее единственное средство остаться в истории.
В еще большей степени, чем век минувший, XXI век будет веком миграций. Относительное ослабление Запада ускорится. Отныне, как видно, народы выступают против его главенства, отказываются от той модели, которую он так долго пытался им навязать как единственно законную, единственно целомудренную. Это движение отказа все ширится, и его не остановить. Поскольку чувства доминируют над разумом, каждый стремится, прежде всего и вопреки всему, быть самим собой, чего бы это ни стоило другим. Конфликты все обостряются: бедные против богатых, 'угнетенные' против 'угнетателей'. Идеология распаляет чувства, делает их непримиримыми. Христианские в основе своей общества страшатся того ислама, который исповедует большинство мусульман, нашедших у них приют. Видя их непримиримость, они пытаются задобрить тех, кто не согласен с ними, кто пугает их. Они боятся даже напоминать о том, кто они есть, и ищут покоя в смирении, некой приниженности.
Международные организации, возникшие после окончания Второй мировой войны, будь то связанные с безопасностью, финансами, торговлей или культурой, находились под влиянием Запада, навязывавшего свои принципы и свой образ действия. Теперь Китай, Индия, Россия, Бразилия и многие другие страны в Африке и Азии освобождаются от этой политической и моральной опеки. Стремление американцев действовать в одиночку, где и когда им вздумается, менее чем когда-либо принимает в расчет состояние умов и соотношение сил. Ни одно государство, каким бы могущественным оно ни было, не может претендовать на то, чтобы в одиночку вершить судьбы мира. На сцене появились и другие, которые хотели бы, чтобы к ним относились с уважением. Потому что они тоже живут на этой планете, тем более что и тем и другим предстоит выработать и утвердить правила совместного существования и соблюдать их.
Международная модель разлетелась вдребезги. Необходимо придумать другую, основанную на равновесии между сообществами, на новых международных правилах, одновременно более амбициозных по своим задачам и более уважительных в отношении каждого в отдельности. Сделать так, чтобы культуры, вместо того, чтобы двигаться по первоначальному маршруту, где царит инстинктивная враждебность в отношении друг к другу, переплелись бы и сохранили мирное сосуществование.
Модель коллективной жизни, которую Запад пытался навязать всем народам, также потерпела крах. Ценится ли демократия повсюду в мире или она представляет ценность только для Запада? Европа сыграла такую роль, какую до нее не играла ни одна цивилизация. Она привнесла в мир уважение к правам человека, заложенным еще в древнегреческую, а потом и в христианскую эпоху, плюрализм, индивидуализм, культурную свободу, царство закона, гарантирующего внутренний порядок. Она претендовала на то, чтобы стать универсальной моделью, пусть даже ее успех оказался лишь временным. В материальном плане эта модель была довольно успешной, она привела мир в движение и заставила отступить нищету. Однако Запад оказался не способен донести до других народов духовный прогресс, дать им гарантии мира, основанного на учете законных интересов каждого. По мнению многих, ее кажущаяся универсальной мораль послужила всего лишь оправданием ее господства. Эта неудача повлекла за собой отступление свободы, нетерпимость в вопросах признания самостоятельности и уход в себя.
В то же время во Франции, как и за ее пределами, 'республиканская интеграция' не находит поддержки у многих иммигрантов, которые, приняв ее, теряют культурную самобытность. Оказавшись в другом обществе, они не желают терять ни собственные принципы, ни традиции. Светскость теперь утратила свою антихристианскую сущность, сами христиане приняли ее, поняв, что она означает для них избавление от ветхих пристрастий прошлого. Но именно поэтому ее не приемлют мусульманские экстремисты: по их мнению, светскость означает замаскированную возможность навязать исламу христианские ценности, чуждые и ненужные им.
Нависшая над миром угроза - это столкновение культур в форме гражданских или международных войн. Тяга к насилию захватывает умы. Удастся ли избежать подобных конфликтов, дать возможность культурам сосуществовать, сделать совместимыми интересы тех и других? Здесь на кон поставлена судьба мира.
Единообразие аборигенов? Задача не из легких, недостижимая мечта. Будущее в разнообразии. Должны ли во имя демократии и от щедрости душевной западные общества бесконечно открываться, для того чтобы остальные так и не могли освободиться от внешнего влияния?
Культурный диалог так же древен, как и сама история. Те, кто замкнулся на себе, уже давно мертвы. (. . .). Но у всякой игры есть определенные рамки. Слияние невозможно, на определенном этапе многокультурный уклад разрушает самобытность народа, подрывает его силы и приводит к результату, совершенно противоположному тому, к которому стремились. Внутри общества каждый запирается на замок и не впускает других, а дух государства находится под угрозой.
Что же делать? Не отчаиваться. Задача не так проста, как мы по наивности себе ее представляли. Но это не причина для того, чтобы отказаться от ее выполнения. Ничто не является столь тонким, как попытки манипулировать идеализмом. Мы создали себе иллюзии, мы поверили, что весь мир только и стремится к тому, чтобы стать похожим на нас, что это идет от почвы, что это свойственно природе вещей. Но истина как раз в обратном: уважение свободы других, соблюдение прав человека, отказ от немотивированного эгоизма, необходимые уступки для обеспечения мира появились не внезапно, и наша собственная история дает тому немало примеров. Наше стремление поучать других ничем не может быть оправдано.
Прошло то время, когда Запад мог считать, что он способен силой навязать народам свою модель. У него больше нет таких возможностей, если они вообще у него когда-либо были, и он уже не так уж и уверен, что имеет на это право. Ему необходимо оглянуться на себя, извлечь урок из пройденного. Устойчивый и справедливый порядок, к которому взывает мир, может быть установлен только на реальной основе: на понимании того, что каждый хочет оставаться самим собой, распоряжаться собственной судьбой, а также на мудрости и великодушии. В интересах Запада помочь бедным народам приобщиться к прогрессу, не рассчитывая при этом на то, что помощи в развитии будет достаточно для того, чтобы отпугнуть терроризм и добиться согласия.
Франции остается только способствовать этой перемене умонастроений. (. . .).Франция обязана перестать бояться признать различия между людьми, населяющими ее землю. Ее долг - придумать такую форму гуманизма, которая на сей раз шла бы в разрез с готовыми формулировками, создать такую концепцию человека, в которой каждый смог бы признать себя, которая основывалась бы не на пристрастии к абстракциям и якобинской уравниловке, а на терпимости, уважении различий, совмещении стремления к интеграции и понимания истории и убеждений, свойственных как тем, так и другим. (. . .).
В понимании деятелей Французской революции и эпохи Просвещения все люди были равны, то есть одинаковы, и их поведение должно было повсюду и при любых обстоятельствах подчиняться одним и тем же правилам. Это стремление к единообразию все же выражало идеализм и благородство, но одновременно и культурный империализм и интеллектуальную гордыню.
Революция, которая грядет в XXI веке, имеет другую основу. Если у всех людей одна и та же природа, если все они в равной мере достойны уважения, они стремятся уберечь собственную индивидуальность, сохранить свои корни. Люди, как и народы, стремятся к равенству, но хотят оставаться разными. Единство - это не единообразие. Разнообразие отнюдь не ставит под сомнение единство людей. До XVIII века Франция была живым тому свидетельством. Сегодня им являются Соединенные Штаты. Можно ли сказать, что следует согласиться на общинность в противовес любой из республиканских традиций? Скорее, это означает признать то место, которое она и так уже занимает. Разве не говорят повсюду о 'еврейском сообществе', о 'мусульманском сообществе', может быть, и о других сообществах французов различного происхождения? Этого не избежать. Важно то, чтобы все и каждый подчинялись общим законам, были бы терпимы, уважали обязанности, определенные государством, а взамен, государство прилагало бы все усилия к тому, чтобы люди добровольно соблюдали его принципы, социальные и моральные нормы, которые лежат в его основе. (. . .). Универсализм - это благородство, братское чувство, объединяющее всех людей, не смотря на присущие им различия. Он ни в чем не противоречит, скорее наоборот, способствует уважению к разнообразию.
Франция обязана поставить перед собой задачу всячески содействовать этому, если она стремится быть достойной того призвания, которое сделала своим на все времена: освещать дорогу в будущее.
Когда-то она подарила всему человечеству идеал, самый благородный наряду с христианским - универсализм. Чтобы сохранить его, чтобы дать ему выжить, ей необходимо сделать так, чтобы его не смешивали с единообразием. Добиться этого она сможет, только избавившись от чувства системы, от всяческого упрощения, а этот отказ требует больших усилий, чем возможность предлагать себя в качестве примера другим. И все же он куда более реален. Иллюзии развеялись, но амбиции должны остаться - сыграть свою роль в истории.
Эдуар Балладур - бывший премьер-министр. Этот текст является отрывком из последней главы книги 'Конец якобинских иллюзий', вышедшей в издательстве 'Fayard'.
