3 вопроса к Женевьев Декро (Genevieve Decrop) - политологу, автору предисловия и послесловия к книге 'Рудольф Хесс. Комендант Освенцима рассказывает'. (Rudolf Hoess. Le commandant d'Auschwitz parle'. Эта книга - автобиография коменданта Освенцима, которую он написал в тюрьме в ожидания начала судебного процесса.
Что привносит свидетельство Рудольфа Хесса в представление о нацистских порядках?
- Это свидетельство высокопоставленного исполнителя, не того, из высших сфер, кто принимал решения, а работника верховного исполнительного аппарата нацистской индустрии уничтожения. Начиная с 1933-1934 годов, он делает карьеру в администрации лагерей и в 1940 году назначается начальником лагеря Освенцим, а с 1943 года становится инспектором лагерей.
Он наблюдает как бы сверху за всем, что происходит, он непосредственный свидетель уничтожения, поставленного на промышленную основу, он находится в точке пересечения депортаций, концлагерей и геноцида. Перед его глазами проходила череда депортированных и череда идущих в газовую камеру. Таким образом, он - один из столпов планов нацистов и осуществления расовой политики.
Что, на мой взгляд, важно в этом свидетельстве, это то, что оно показывает, как этот порядок занял свое место в череде обычных действий, в то время как, говоря об Освенциме, кажется, будто столкнулся с чем-то сверхъестественным. Нацистский геноцид не был убийством во время военных действий, он был индустрией, поразительно переплетенной с обыденностью. Это свидетельство необычайно ценно, так как в нем содержится немало данных об этом аппарате, о его начальниках и коллегах. Но, кроме того, он свидетельствует о планах нацистов. Оставив в стороне все многообразие судеб и 'текущую' депортацию, становится понятно, что существовал лишь один единственный план и единственный порядок, и что необходимо связать между собой эти два измерения. Однако эта мысль сегодня еще принимается с трудом.
Почему эта работа памяти сегодня все еще так нелегка?
- Прежде всего, по историческим причинам. При освобождении лагерей сразу не заметили масштабов и ужаса геноцида. В первую очередь вспоминали об отправке в концлагеря. В 1946-47 годах знали не так уж много, и начали узнавать только в 60-е годы, с появлением работ Рауля Хильберга (Raul Hilberg).
Позже, в 80-е годы, память столкнулась с размахом геноцида, но также и с непреодолимостью воспоминаний и пережитого опыта. В то время как геноцид являлся 'всего лишь' краеугольным камнем 'утопии', вращавшейся вокруг расовой идеологии. По мнению нацистов, еврей был врагом рода человеческого, нечеловеком. И лагеря были задуманы как фабрики по производству 'недочеловеков'. Согласно этой идеологии сверхчеловек закалялся в столкновении с недочеловеком и нечеловеком. Именно по этой причине элитные нацистские войска не находились на театре военных действий, а были приписаны к лагерям уничтожения.
Сразу после освобождения, ощущалась пустота, в то время как теперь память скорее переполнена, и следовало бы поработать над тем, чтобы переизбыток памяти не стал опасным. И какой памяти? Ведь если память не работает во многих направлениях, она замутняется, выключается. Необходима настоящая работа сознания. И во Франции это больное место. Создается впечатление, что написано немало работ, но по всем нацистским фабрикам уничтожения написано очень мало, большая часть историографии по этому вопросу не принадлежит французским авторам, а переведено очень немного. Разве подсчитано точно, сколько людей было депортировано по всей Европе? Система нацистских концлагерей в целом не изучалась во Франции (со времени публикации трудов Ольги Вормсер-Миго [Olga Wormser-Migot], относящейся еще к 50м годам). Внимание сконцентрировалось на депортированных по политическим мотивам, прочие категории депортированных просто не изучались. Я, например, считаю удивительным то, что так мало говорится об убийстве 2,5 миллионов советских военнопленных. Разве доведено до конца изучение экономической стороны системы? Ханна Арендт (Hannah Arendt) говорила: 'Мы еще не дошли до конца того, что творилось в Освенциме'. Я считаю, что и сегодня это так, и понадобится еще не одно поколение.
Много ли стоит свидетельство того, кто должен предстать перед судом?
- Ревизионисты попытались усомниться в его воспоминаниях, поскольку речь идет о единственном непосредственном свидетеле того, как функционировали газовые камеры. Наоборот, первые издатели, со своей стороны, заявляли, что Рудольф Хесс пытался преуменьшить свою роль. Но дальнейшие труды доказали, что его свидетельства, похоже, довольно правдивы. Например, в какой-то момент он пытается подсчитать количество жертв, что не так-то просто, поскольку те заключенные, которых сразу отправляли в газовые камеры, не регистрировались. Рудольф Хесс остановился на цифре 1,2 миллиона погибших, которую его первые издатели сочли заниженной. Однако последующие труды историков подтвердили эту цифру. Зато они уточнили кое-что другое. Например, он относит к августу 1941 года принятие решения о полном уничтожении, но некоторые историки считают, что он ошибся на год. Хотя в основе своей его свидетельство не вызвало споров.
Если его свидетельство ценно и точно, то можно все-таки возразить, что речь идет о самозащите. Рудольф Хесс и в самом деле словно пытается обвинить всех и вся - от собственных начальников до жертв. Однако я считаю подобный аспект очень интересным, т. к. в таком случае он представляется чиновником, функционирующим как идеальный механизм. И все, что идет вразрез с его 'функциями', приводит его в ярость. С моей точки зрения, чиновник смерти, каким мог быть Хесс, страшнее серийного убийцы. Он отлично демонстрирует, что нацисты запустили фабрику смерти, которая идеально работала, благодаря участию в ее работе профессионалов, к сожалению, небесталанных.
