Накануне злополучного вторжения Бориса Ельцина в Чечню двух российских генералов послали в библиотеку, чтобы они выяснили как можно больше о прошлых конфликтах на Кавказе. Долго они там не сидели. Ведь подробную информацию об этом можно было почерпнуть в любой досоветской энциклопедии.
Если бы генералы копали глубже, они бы поняли, почему чеченцы - один из самых несчастных народов в мире - так отчаянно держатся за свою историю и за вдохновляющие примеры своих предков. Они бы для начала могли прочитать о пастухе шейхе Мансуре, который возглавил борьбу чеченцев против экспансии Екатерины Великой в 18 веке, и портрет которого висел на стене чеченского президента Джохара Дудаева, возглавлявшего Чечню в 90-е годы во время конфликта с президентом Борисом Ельциным. Они также могли бы прочитать о человеке, которому подражает Шамиль Басаев - организатор кровавого захвата российской больницы в Буденновске в 1995 году, московского театра в 2002 году и, как говорят многие, школы в Беслане в сентябре прошлого года. Басаев относится к самым психопатичным 'борцам за свободу', которые отравляют жизнь простым чеченцам, однако его имя и его происхождение говорят о многом. Он происходит из старой династии воинов. Один из его предков отражал нашествие Тамерлана в 15-м веке, а его родной город Ведено был цитаделью лидера горцев, которые в середине 19 века в течение 20 унизительных для Российской империи лет сдерживали ее натиск. Это был имам Шамиль, и именно его имя с гордостью носит Басаев. Поскольку многие из современных почитателей Шамиля читали газеты викторианской эпохи, следует сказать, что главной летописью его подвигов стала книга английского журналиста Джона Бэддели 'Покорение Россией Кавказа' ('The Russian Conquest of the Caucasus'), написанная им 100 лет назад.
В предисловии к своей книге он пишет: 'Когда невоенный писатель пишет о военных вопросах, требуются некоторые пояснения'. Он объясняет, что за годы, проведенные в горах среди племен кавказских горцев, он проникся их кровавым прошлым, и что российские описания не дают точного представления об их истории. Но именно такое представление дает его книга на 660 страницах: великолепное исследование, отражающее огромные познания автора в области политики и антропологии, и являющееся в то же время романтически яркой и исключительно точной художественной прозой.
Бэддели описывает чеченские аулы, состоящие из одноэтажных домов с плоскими крышами, построенных из затвердевшей глины и усиленных деревянными балками и столбами. У каждого дома был фруктовый сад, а на общинных полях выращивали овес и ячмень. В моменты опасности женщины и дети собирали свои пожитки и бежали в леса. Как мужчины, так и женщины были грозными бойцами; кровная месть считалась семейным долгом и зачастую длилась веками.
После присоединения в 1800 году Грузии России нужно было устранить внутреннюю угрозу, исходившую из гор к северу. Эту операцию возглавил генерал Алексей Ермолов, который изложил свою стратегию в следующем виде: 'Я хочу, чтобы ужас, который наводит мое имя, защищал наши границы сильнее, чем крепостные линии, чтобы мое слово было для местного населения законом более неминуемым, чем смерть. Одна казнь может спасти сотни русских от уничтожения и тысячи мусульман от предательства'. Бэддели, равномерно распределяющий свои симпатии, восхищается той тщательностью, с которой Ермолов подошел к строительству крепости Грозный, несмотря на яростные ночные вылазки чеченских смельчаков. Но он также находит странным, что русские писатели 'пока' не нашли связи между жестокими репрессиями Ермолова, которые шокировали даже царя, и возникшей в результате партизанской войной. Пока? Бэддели писал в 1908 году, и тогда он отмечал относительный мир, царивший между богатой нефтью Чечней и ее тогдашними угнетателями. Он поразился бы, узнав, что спустя столетие этот урок был забыт.
Традиционное чеченское общество было основано на демократическом равенстве, однако радикальный ислам, разбуженный Ермоловым, выдвинул чеченского военного предводителя - имама Шамиля. Этот болезненный сын вечно пьяного отца превратил себя в атлета и всадника сверхчеловеческой силы, и его первым шагом с приходом к власти стало введение строгих законов шариата. Бэддели создает удивительный портрет этого противоречивого человека, который однажды уничтожил целую деревню лишь за то, что там был убит его друг (в строгом соответствии с обычаями кровной мести), и который всегда путешествовал вместе со своим личным палачом. Первоначальные победы, а также захват в качестве заложника 6-летнего сына Шамиля, привели к тому, что царь Николай I назначил в награду за его голову всего 30 фунтов стерлингов, будучи уверенным, что угроза миновала. Однако Шамиля, который сеял смерть как Сталлоне в 'Рэмбо', поражения только подстегивали. Бэддели сравнивает тактику его партизанской борьбы с тактикой буров, борьба которых была в то время свежа в памяти читателей, и описывает необычную драматическую историю, которая помогла Шамилю укрепить свою мощь.
Чеченский аул, попавший под перекрестный огонь, направил к Шамилю посланцев с просьбой - либо защитить жителей, либо дать разрешение на заключение мира с русскими. Жители убедили престарелую мать Шамиля быть их ходатаем. В ответ он в гневе удалился на три дня в мечеть. Через три дня он появился оттуда, чтобы со слезами объявить: аллах повелел ему наказать передавшего такую вопиющую просьбу сотней ударов кнута. 'Толпа вздрогнула от ужаса и восхищения', когда после первых пяти ударов пожилая женщина потеряла сознание, а Шамиль снял свой красный халат, дал палачам еще более толстые кнуты и лег под них сам, вынеся все оставшиеся 95 ударов. Затем, вместо того, чтобы казнить посланцев, как все ожидали, он отправил их обратно в аул, чтобы те рассказали об увиденном. Еще один подвиг Шамиля вызвал восхищение даже в гостиных европейских столиц - и в Санкт-Петербурге. На этот раз он дерзко похитил двух грузинских принцесс из их дворца на южной равнине. Эта история была опубликована в 1857 году в Лондоне под сенсационным заголовком 'Жизнь в неволе на Кавказе двух русских принцесс: история семимесячного пребывания в серале Шамиля, рассказанная ими самими'. Они перенесли жестокие мучения во время путешествия по горам; однако после прибытия жены Шамиля обращались с ними очень обходительно. Единственный запрет, нарушение которого повлекло бы к немедленному обезглавливанию, заключался в том, что они не должны были направлять тайные письма домой. Более того, российский автор этой истории на все лады расхваливает чеченцев за их 'благородную осанку, красоту и изящество', а также делает скидку их варварству: 'Горцы - люди, у них есть человеческие чувства, просто они не цивилизованны'. Например, он выделяет их обычай, состоящий в том, что вдова погибшего должна вновь выйти замуж в течение трех месяцев с момента смерти мужа. Автор говорит, что это здравый способ поддержания на должном уровне численности населения, поскольку постоянная война все время снижает ее. В конце концов, силы Шамиля иссякли, и он был захвачен в плен. Однако ему разрешили провести последние дни жизни в мусульманской Медине. Тот факт, что Бэддели считает это концом всей истории, нисколько не умаляет важности его книги, поскольку описанные в ней события поразительным образом созвучны событиям последних нескольких лет. В одном из своих пикантных отступлений Бэддели говорит о слухах, по которым Толстой якобы пишет повесть о Шамиле и его друзьях. И действительно, через четыре года на свет появилось последнее художественное произведение Толстого 'Хаджи Мурат'.
С самых первых дней своего назначения в армию на Кавказ молодой офицер Толстой был поражен отвагой чеченцев и столкновением двух великих цивилизаций. Эти впечатления позже нашли свое отражение в повести 'Казаки'. В ней есть эпизод, западающий в память и имеющий огромное значение. Казаки, у которых квартирует молодой герой повести, охотятся за своими врагами-чеченцами, как бы играя в войну. Однако когда одного из чеченцев, смело пытавшегося переплыть на занятый казаками берег, убивают, казаки замирают, пораженные красотой тела убитого. 'Коричневое тело в одних потемневших мокрых синих портках, стянутых пояском на впалом животе, было стройно и красиво. Мускулистые руки лежали прямо, вдоль ребер. Синеватая свежевыбритая круглая голова с запекшеюся раной сбоку была откинута. На тонких губах, растянутых в краях и выставлявшихся из-за красных подстриженных усов, казалось остановилась добродушная тонкая усмешка'. 'Тоже человек был!' - проговорил он (произведший фатальный выстрел парень), видимо любуясь мертвецом'. 'Хаджи Мурат', в котором полемическое воображение Толстого подкреплено его собственными исследованиями и живыми воспоминаниями, точно задевает нужные струны. Хаджи Мурат - военный предводитель, попавший в ловушку между двумя деспотами, которые в конце концов уничтожают его. 'Я поражен параллелями между двумя главными фигурами, стоящими друг против друга: Шамилем и Николаем I, - писал Толстой, - они представляют два полюса абсолютизма - азиатского и европейского'. Его описание царя - глупого, эгоистичного, распутного садиста - безжалостно. Он с презрительной усмешкой описывает судебную мораль. Более того, он представляет русскую армию как готовую поставить правду с ног на голову, когда реальные факты не соответствуют требованиям пропаганды. Солдаты из состава русской воинской колонны, попавшей в чеченскую засаду, превращаются здесь в героев, павших в ходе победного наступления: именно в таком ключе сегодня российские захватчики в Чечне сообщают новости.
Тем временем, толстовский Шамиль повелевает своими подданными как маккиавелиевский монарх: 'Вообще на имаме не было ничего блестящего, золотого или серебряного, и высокая, прямая, могучая фигура его, в одежде без украшений, окруженная мюридами с золотыми и серебряными украшениями на одежде и оружии, производила то самое впечатление величия, которое он желал и умел производить в народе'. Захватив семью Хаджи Мурата в качестве заложников и в наказание за неверность, Шамиль спокойно размышляет над тем, какие пытки для них придумать, и каким образом он может заманить в ловушку и убить главу семьи.
Сердце Толстого было на стороне обычных чеченцев. Его описание их страданий полностью затмевает описание журналисткой Анной Политковской сегодняшней Чечни. Маленький уголок ада. Автор дает нам возможность познакомиться с обитателями и вдохнуть мирный воздух чеченского аула, а затем показывает, что делают с ним русские в один из дней безудержного насилия при помощи огня, штыка и пороха. Они специально оскверняют мечеть. По словам Толстого, выжившие 'испытывали чувства, более сильные, чем ненависть. Это был отказ признавать в русских собаках людей. И стремление к их уничтожению, схожее с желанием уничтожать крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как и чувство самосохранения'. Хаджи Мурата символизирует чертополох, который когда-то так и не смог выкорчевать Толстой, несмотря на все усилия и мучения от его иголок: 'Какая энергия и жизненная сила! Как отважно он сопротивлялся, как дорого продал свою жизнь'.
Неужели Владимир Путин не читал 'Хаджи Мурата' в школе? Еще не поздно. Конечно, Бэддели он не читал, хотя стоило бы. Книга 'Покорение Россией Кавказа', недавно вновь изданная и продающаяся по умопомрачительной цене в 175 фунтов стерлингов, переведена на русский язык и может стать хорошим поучительным источником.
А тем временем Валерий Тишков, один из ведущих российских этнографов, может дать Путину и его хулителям паузу для размышления о Чечне. В своей книге 'Жизнь в разорванном войной обществе' он говорит о том, что историческим моментом, по-настоящему определившим политическое самосознание чеченцев, стала их массовая депортация Сталиным в Среднюю Азию в 1944 году. Евреи, направляемые в Освенцим, в пути страдали меньше, чем голодающие чеченцы, которых железнодорожными составами везли через степи. По мнению Тишкова, призывать к воспоминаниям о былом угнетении для оправдания насилия - значит неправильно обращаться с историей. Однако он тут же добавляет: 'Поиски утерянного идеала - который никогда не существовал - все еще являются движущей силой интеллектуальных споров в Чечне'. Такая настойчивость памяти заставляет вспомнить толстовский чертополох.
