'Оранжевая революция' на Украине показала, что и социальный перелом приспосабливается в своей форме к текущему моменту. В отличие от борцов 'Солидарности' революционеры Киева ни одной секунды не были в одиночестве: включенные в сети телекоммуникаций и поддержанные зарубежными специалистами в области PR, они пошатнули господство Кучмы.
Была только одна группа людей, которые в революционные дни в Киеве могли понять молодых пламенных украинских революционеров: это поляки. Сотни польских студентов отправились туда, чтобы поддержать своих братьев по оружию, и на их лицах была написана убежденность в своей избранности. Но среди них постоянно встречались также пожилые господа, активисты бывшего независимого профсоюза 'Солидарность', горевшие желанием поделиться своим опытом. Впрочем, рядом с молодыми, энергичными студентами университета Mohyla они выглядели как-то беспомощно. Конечно, к ним проявляли уважение, поскольку вежливые революционеры из Киева, видимо, понимали, что именно 'Солидарность' своей широкой народной оппозицией вбила клин в оплот коммунистической тирании. Тем не менее, здесь сталкивались два мира, и некоторым старым бойцам втайне хотелось немного поспорить с судьбой. Ведь в Данциге было по-другому!
Ежесекундная и повсеместная информация
В то время как сегодняшние революционеры, будь то в Белграде, в Тбилиси или в Киеве, пользуются самыми современными средствами коммуникации, Интернетом, сотовыми телефонами, считают обычным делом фотокопировальную аппаратуру или факсы и получают масштабную поддержку с Запада, активисты 'Солидарности' находились в международной изоляции и были вынуждены преодолевать немыслимые проблемы, связанные со средствами коммуникации. Техническим идолом во время борьбы против Ярузельского (Jaruzelski) и его товарищей был множительный аппарат, подрывным алкогольным духом которого прогрессивное поколение опьянялось и на Западе. В основном же приходилось пользовать системой распространения информации 'из уст в уста' и стационарным телефоном. К тому моменту, когда указания из координационного центра профсоюзов достигали активистов, проходило много времени.
Когда в ноябре что-то происходило в Донецке, об этом знали в Киеве уже через несколько секунд. На обычные средства массовой информации обращали внимания мало. Со времени убийства журналиста Георгия Гонгадзе символом неподкупности для украинской молодежи стал Интернет. Газеты, контролируемые правительством, скверно лгали, они и до сегодняшнего дня остаются дискредитированными. Правду находят в виртуальном пространстве.
Идея, придать перевороту, как товару, окраску, была эффективной. На Украине увидели первую 'корпоративную революцию'. Шарфа было достаточно, чтобы показать язык коррумпированному режиму. Тот, кто носил оранжевые цвета, открыто демонстрировал свою принадлежность, в каждом его движении чувствовалась сила, а все, что до этого было оранжевого цвета: фирменные логотипы, автобусы, одежда дорожных рабочих, - хочешь не хочешь, превращалось в рекламу. Современная революция демонстрирует себя просто и со вкусом: похожие на леших бородатые демонстранты тех времен теперь надевают одежду с внешними отличительными признаками, а у лагерного костра вряд ли еще кто-то берется за гитару.
Разумеется, на вопрос о том, почему в Киеве удался переворот, нельзя отвечать, ссылаясь лишь на изменившиеся формы коммуникации и вкусы. Намного важнее политическое окружение: важнее тот факт, что дело пришлось иметь с постсоветским государством, находящимся в состоянии хаоса, но крайне плюралистичным, в то время как люди Валенсы (Walesas) еще противостояли коммунистической тирании, которую мало заботило сохранение демократического фасада, на что столько усилий тратил Кучма. Революция в Киеве добилась успеха по той причине, что Украина, вопреки всем недостаткам и упрямству, уже далеко ушла от тоталитарной системы, что в соответствующем авторитаризме Кучмы, как в политическом, так и в экономическом отношении, было несколько властных центров, и поскольку оппозиция завоевала сильные позиции в парламенте и в обществе. На этом поле исключительно мирные и практически всегда законные действия оппозиции оказались неоценимым преимуществом. К важнейшим этапам развития процесса в Киеве приводили не штурмы дворцов, провокации и кровавые схватки, а вердикты судов и решения парламента. 'Корпоративная революция' была также исключительно законной революцией. Ющенко из этого извлечет выгоду.
Переворот был тенденциозным, он был современным, он был дерзким, но не был он, разумеется, одним: антикапиталистическим. И поэтому европейские левые даже не питали к нему никаких теплых чувств. Пуристы столкнулись с либеральными лозунгами оппозиции, с их деловым тоном и еретической веселостью, но, прежде всего, с их хорошими зарубежными связями. За что выступали Ющенко и его демократические сторонники в ходе избирательной кампании, социал-демократов Европы нисколько не интересовало. Из пренебрежительных, свидетельствующих об отсутствии интереса слов социалистов Проди (Prodi) и Соланы (Solana) летом можно было понять следующее: не злите Россию! А когда все началось, у левых тут же возникло подозрение, и имя ему в очередной раз было - 'Америка'. Вместо того чтобы увидеть восставших, настроенных добиваться свободы, и идеалистически настроенную молодежь, видели лакеев США в действии, оплаченных агентов банальной революции, потребителей Кока-Колы, даже агентов ЦРУ. Старая, левая лживость снова вошла в моду. Если сам вынужден проносить еще в Бад-Годесберге покаяние и объявлять себя сторонником капитализма с тем, чтобы быть избранным, тогда о социализме, должны продолжать мечтать, по крайней мере, другие: где-то вдали, бедняки. О том, что либерализм возвратил себе свое право на революцию, замалчивается. У правителей на постсоветском пространстве, от Лукашенко до Назарбаева, перемены в Киеве вызвали, разумеется, еще большее недовольство. Эти правители - в среднеазиатском регионе - все без исключения бывшие генеральные секретари Коммунистической партии - боятся за свою власть и за шаткую легитимность своих 'управляемых' демократий. И понимание ими ситуации, что абсолютно логично, сводится к одной мысли: не допустить повторения. Оппозиции в этих странах необходимо готовиться к трудным временам. Но нигде нет столь большого замешательства относительно революции в Киеве, как в Китае. Происходит это по той причине, что ни одна другая страна в последние 25 лет не верила так в то, что экономический и технический прогресс может иметь место и без неприятных общественно-политических последствий. Господствующая клика в Пекине преклоняется перед последовательным аполитичным модернизмом, в условиях которого приветствуется любая форма прогресса, но не несущие на себе печать эмансипации автомобили, акции, зарубежные поездки, то есть приветствуется все, но только не демократия и принципы правового государства. Коммунистической партии Китая до сих пор с этой стратегией везло. Конечно, росли социальные противоречия, но массовых протестов в стране после бойни на площади Тяньаньмынь не было, а у Запада началось умственное и нравственное брожение, он в связи с перспективами гигантских прибылей в Срединной империи отказывается критиковать тиранию в Китае по причине неправильно понимаемого этнического уважения.
Недовольство в Пекине
В принципе правители в Пекине могут утешаться. Сотовые телефоны и Интернет становятся революционным средством не сами по себе, они в таковые превращаются только в руках свободных от страха людей, которые уже обладают минимумом прав. Но Китаю до этого еще далеко. Тянтаньмынь глубоко засел в коллективном сознании, от этого выгадывает власть. Но надо видеть, как немыслимо быстро покорные советские люди могут превращаться в уверенных в себе граждан, и как они используют все эти современные средства массовой коммуникации: все это не может крайне не раздражать КП Китая.
Разве можно не заметить, сколь сильно похожа жизненная позиция молодых людей Шанхая с позицией их сверстников в Киеве? И при этом считалось, что сегодняшние дети падки на удовольствия и аполитичны. Теперь познакомились поближе. В Киеве, как и в Пекине, правители вызвали дух технического прогресса с тем, чтобы он заботился о благосостоянии и, таким образом, обеспечивал им минимальный уровень легитимности. О демократии при этом никто не думал. Однажды этот дух окажется ближе, чем предполагали - и в Пекине от него тоже будет больше не избавиться.
