МЮНХЕН. - Чтобы понять какую пропасть придется преодолеть президенту Бушу во время его визита доброй воли в страны Европы, можно начать с подсчета слов.
В своем инаугурационном обращении Буш 27 раз произнес слово 'свобода'. Еще 21 раз он украсил этим словом свое послание "О положении в стране", адресованное Конгрессу.
В субботу речью канцлера Германии Герхарда Шредера была открыта Мюнхенская конференция по политике в области безопасности - ежегодная встреча 'больших шишек' из Европы и США, руководящих обороной и внешней политикой.
Шредер (его речь зачитал министр обороны Германии, поскольку канцлер был болен) остановился на многих вопросах, затронутых Бушем: на мирном ближневосточном урегулировании, на терроризме, на угрозах 21-го века и на мерах противодействия этим угрозам. При этом Шредер использовал слово 'свобода' 0 (ноль) раз. В то же время он восемь раз использовал вариации слова 'стабильность': 'нестабильность', 'стабилизация', 'стабилизировать'.
Сегодня официально санкционированная тема в отношениях США и Европы одна: восстановление и налаживание отношений. Говорят, европейские лидеры понимают, что могут использовать себе во благо непостижимый (для них) отказ американских избирателей отдать голоса за Джона Керри. Госсекретарь Кондолиза Райс очаровала европейскую прессу. Министр обороны Дональд Рамсфельд в субботу в Мюнхене шутливо высмеял 'старика Рамсфельда', который насмехался над 'старушкой Европой'.
Новоизбранный Буш должен будет поесть на официальных обедах в эпицентре еврогордости Брюсселе не один, а целых два раза: один раз с НАТО, другой - с Евросоюзом.
Но насколько реально потепление в отношениях? Вежливость между союзниками лучше, нежели грубость, и сенатор-республиканец от Аризоны Джон Маккейн, вместе с сенатором-демократом от Коннектикута Джо Либерманом возглавлявший делегацию Конгресса на конференции в Мюнхене, заявил, что Райс и Буш правильно делают, стараясь протянуть руку Европе после первого, не совсем гладкого, срока пребывания у власти. Но после встреч с рядом германских официальных лиц Маккейн также сказал: 'Насколько я вижу, они не сдвинулись ни на йоту. Ни по Ирану, ни по Ираку, ни по продаже оружия Китаю. . . .Я не увидел ни капли желания с их стороны помочь нам в Ираке'.
Публично немцы стараются опровергнуть такое впечатление, приводя в качестве примера списание долга, на которое они пошли, а также обучение некоторого количества иракцев за пределами страны. Но в частном порядке они и другие 'старые европейцы' говорят, что нереально ожидать, будто двухнедельное 'наступление очарования' может смыть многолетние оскорбления. И они также хотят знать, где тут собака зарыта, они хотят знать, будет ли дружелюбный Буш продолжать евроконсультации, или, отобедав в Брюсселе, он вернется к своей старой тактике.
Но этот подсчет слов дает ключ к разгадке, которая состоит в том, что Буша от старушки Европы отделяет нечто большее, чем ее уколы по поводу его заносчивости. Там, где Буш говорит о демократии, европейцы хотят говорить о развитии. Там, где он цитирует всеобщие ценности, они проповедуют понимание между разными культурами. Там, где он требует перемен, они настаивают на осторожности.
Таким образом, что касается Ирака, европейцы избирательной непредсказуемости предпочитают посредничество в разделе полномочий и власти. Что касается Ирана, они упрекают Буша за то, что тот выражает солидарность с защитниками демократии, заявляя, что его риторика только заставляет иранских клерикалов нервничать и отбивает у них охоту отказываться от своей ядерной программы. Для Шредера упоминание об авторитаризме российского президента Владимира Путина кажется неуместным: ведь Россия достигла 'значительных успехов', и в любом случае 'безопасность на нашем континенте не может быть достигнута без России и в ущерб ей'.
Много говорится о 'корнях терроризма'. Это словосочетание стало эвфемизмом, используемым для критики воинственности и агрессивности Буша. А сейчас, когда Буш тоже начинает говорит об этих корнях, европейцы заявляют, что он пользуется неправильными словами, говоря о тирании, а не о бедности.
А в действительности президент Германии Хорст Келер (Horst Koehler), говорящий о том, что 'свобода по желанию' должна стать главной целью Запада, заявляет, что слишком большая свобода может спровоцировать рост терроризма: 'Молодежь из трущоб Карачи, Каира, Лагоса или Джакарты постоянно сталкивается с тем, что вначале кажется восхитительным образом жизни, свободой в миниатюре. Однако во многих отношениях такой образ жизни совершенно несовместим с их собственными культурными нормами и ценностями. В результате возникает взрывоопасная смесь восхищения, отчаяния и неприятия, которая во многих случаях порождает ненависть и насилие'. Как и Шредер, Кехлер к этой смеси не относит фактор тирании.
Чувствительное отношение европейцев к культурным различиям позволяет им потакать своим предрассудкам против наивных американцев, которые настаивают на демократии для всех и каждого. Предпочтение, отдаваемое европейцами развитию, а не демократии, кажется Америке эгоизмом, поскольку Америка направляет меньшую долю своих средств на помощь другим государствам.
Но пренебрегая стремлением других народов к свободе, европейцы зачастую выглядят циниками, а не утонченными и умудренными опытом людьми. Это не значит, что Германия и США не могут сотрудничать, они успешно делают это сейчас в Афганистане. Но с окончанием объединявшей Европу и Америку холодной войны, по словам Маккейна, он все чаще ощущает возврат к 'многолетнему столкновению между вильсоновскими принципами и европейской политикой реализма'. Даже двойной обед в Брюсселе не может слить эти взгляды воедино.
