Sunday, March 20, 2005; Page B02
После того, как уходит со сцены лидер повстанческого движения, всегда возникает вопрос: изменит ли его смерть ход истории? Похоже, что смерть Ясира Арафата три месяца назад изменила. Точно так же, смерть три года назад лидера ангольских мятежников Джонаса Савимби изменила развитие событий в этой стране. Смерть Арафата сделала возможным возобновление мирных переговоров между израильтянами и палестинцами. Смерть Савимби внезапно положила конец кровавому повстанческому движению, которое он возглавлял более четверти века. Она свела его движение на нет.
Теперь возникает вопрос: к какому варианту последствий приведет смерть лидера чеченского сопротивления Аслана Масхадова? Даст ли его кончина возможность рационально мыслящим людям сесть за стол переговоров, или она будет означать конец 14-летнего новейшего чеченского движения за независимость? Когда русские две недели назад нашли его труп в селении Толстой Юрт, их эйфория давала повод думать, что здесь будет применим вариант Савимби.
Возможно, они правы. Кампания за чеченскую независимость, которая вызывает у всего мира смешанные чувства восхищения и резкого отвращения, оказалась настолько же безжизненной, насколько и ее лидер, которого, по сообщениям Москвы, выдали русским за 10 миллионов долларов. Объявление о том, что безвестный протеже Масхадова, не имеющий независимой позиции, станет чеченским 'президентом', предполагает прекращение, по крайней мере, на ближайшее время, организованного сопротивления российскому господству. Если великий герой первой чеченской войны 1994-1996 годов Масхадов не смог навязать свою волю непокорному чеченскому народу, как это сможет сделать виртуальный и неизвестный никому лидер?
Возможно, что теперь России надо готовиться к новым актам чеченского терроризма, поскольку движение сепаратизма утрачивает симпатии мировой общественности. Однако такой исход не был неизбежным. Как и многие движения за независимость малых народов, чеченское сопротивление просто не смогло признать важнейший для любой освободительной борьбы момент: что насилие необходимо отвергнуть.
В последнее время способность Масхадова влиять на события в Чечне стала все более сомнительной. Жестокие акты насилия, поразившие весь мир - захват московского театра в 2002 году и школы северокавказского города Беслана в сентябре прошлого года - были настолько преступно бессмысленны, что заставили сомневаться в здравом смысле Масхадова.
Чеченское движение за независимость, которое никогда не отличалось высокой дисциплиной, постепенно превратилось в сговор бандитствующих, страдающих от мании величия полевых командиров, для которых стремление к независимости снимало любые моральные запреты. В этом смысле чеченские повстанцы, хоть и характеризующие свою борьбу современными терминами, такими как самоопределение, на деле оказались гораздо ближе к корням своих предков из эгалитарных, свободных и анархичных военных 'обществ' - не отвечающих ни перед кем, подозревающих всех и каждого, ревностно защищающих свой уклад жизни, который существовал в горах задолго до того, как русские обратили в конце 18 века свои жадные взоры на Кавказ.
Чеченцы всегда были самыми неохотными подданными России. В течение 230 лет они неоднократно поднимали восстания, терпели ужасные поражения, но всегда через поколение возвращались к своей борьбе. Но никогда прежде они не были так близки к победе, как в 1996 году, когда победили российскую армию на поле боя - чего никогда не совершала ни одна покоренная нация России.
Русские убили первого лидера чеченского восстания советского генерала Джохара Дудаева еще до того, как его силы одержали победу. Масхадов был начальником его штаба и опытным советским полковником. Один чеченец, хорошо знавший его, описал мне Масхадова как 'редкого военного интеллигента'.
Однако в политике он не преуспел. Когда российские войска ушли из Чечни, Масхадов одержал победу на свободных и демократических президентских выборах в 1997 году, но не смог или не захотел установить власть над своим народом. Ему не удалось разоружить мужское население республики и избавить Чечню от иностранных исламских эмиссаров, которые задумали создать на Кавказе мини-государство по образцу талибов.
Его провал наиболее очевиден в отсутствие серьезных усилий убедить Россию в том, что Чечня не превратится в рассадник политической подрывной деятельности и преступности, находящийся всего в двух часах лета от Москвы. Такие усилия могли бы иметь крайне важное значение, как и в других движениях за независимость. А Масхадов лишь выиграл бы, присмотревшись к другим движениям сопротивления и познав ценность отказа от насилия.
В постколониальную борьбу за независимость порой включаются малые народы, иногда очень малые. Они стремятся стряхнуть свою зависимость не от далекой заморской империи, а от соседа. Обычно этот сосед больше, намного сильнее и абсолютно убежден в том, что, позволив стремящимся к независимости уйти из-под своего крыла, он поставит под вопрос собственное выживание. Россия, конечно же, убедила себя и ряд других стран внешнего мира в том, что независимая Чечня скоро спровоцирует другие этнические меньшинства - от никому не известных сибирских якутов до волжских башкир, каспийских лезгинцев и кавказских балкаров - на крики о собственном освобождении. И тогда Российская Федерация последует по пути бывшего СССР, приказав долго жить.
При таких же обстоятельствах Индонезия долгое время отказывалась предоставить независимость крошечному Восточному Тимору, бедной португальской колонии, вошедшей в ее состав в 1975 году. Джакарта полагала, что любое послабление Восточному Тимору воодушевит прочие недовольные национальные меньшинства на борьбу за независимость, что приведет к неконтролируемому разрастанию центробежных тенденций.
Самой главной задачей для движения Восточного Тимора за независимость, как и для чеченского сопротивления, было убедить державу-оккупанта в том, что оно не представляет угрозы ее существованию. Однако, как и в Чечне, искушение поддаться революционной браваде было непреодолимым. Целое поколение лидеров освободительного движения погибло в борьбе, прежде чем данное движение, создавшее альянс с радикальными марксистами-ленинцами, смогло стряхнуть с себя стремление к революционной позе.
Поэт Тимора Занана Гусмро, возглавивший в начале 80-х борьбу своего народа за независимость, рассказал мне недавно в интервью, как он начал понимать наличие альтернативы вооруженной борьбе. Он сказал, что на своем коротковолновом приемнике слушал новости о том, как ненасильственные движения народовластия свергали режимы тирании в разных концах света: в 1983 году в Аргентине, в 1986 году на Филиппинах и в 1989 году в Восточной Европе. В результате этого он начал переосмысливать свою стратегию, постарался привлечь внимание Запада и убедить индонезийцев в том, что, обретя независимость, Восточный Тимор может стать дружественным и неопасным соседом.
После ареста и заключения в тюрьму в 1992 году Гусмро в 1999 году из своей тюремной камеры в конце концов объявил о полном и безусловном прекращении насилия - несмотря на то, что поддерживаемые Индонезией боевики поджигали города и поселки Восточного Тимора, убивали священников и прихожан в церквях. В октябре того же года ООН направила для его спасения специальную миссию, а в 2002 году Восточный Тимор получил независимость.
Отказ Гусмро от насилия стал квинтэссенцией учения о ненасильственном сопротивлении, которое теоретики такой борьбы называют важной мерой для лишения противника равновесия. Остановив своих бойцов, Гусмро лишил индонезийских генералов возможности изображать тиморское движение сопротивления в качестве террористической группировки, не заслуживающей сочувствия мирового сообщества. Добровольный отказ восточных тиморцев от силовой борьбы стал их важнейшим достижением, он усилил их позиции, продемонстрировав, что они являются жертвами в этом противостоянии.
Другие движения за независимость - на Кавказе, на Ближнем Востоке, в юго-восточной Азии - могли бы последовать примеру Восточного Тимора, признав, что самоограничение может пойти на пользу делу национального освобождения больше, чем самоубийственный героизм, не говоря уже о страшном и отвратительном терроризме. Сомнительно, что чеченцы надолго откажутся от своих политических устремлений - в прошлом они от них никогда не отказывались. Но может быть, в следующий раз они найдут в себе силы, чтобы проявить дисциплину и сдержанность, чего не смог добиться от них Аслан Масхадов.
Автор статьи Йоав Карни является также автором книги "Highlanders: A Journey to the Caucasus in Quest of Memory" ('Горцы: Путешествие на Кавказ в поисках воспоминаний' / издательство Farrar, Straus and Giroux). Он занимался изучением проблем насильственной и ненасильственной борьбы малых народов за независимость в Американском институте мира
