Я никогда не был поборником подписания петиций. Однако я поставлю свою подпись под призывом тех, кто бьет тревогу, опасаясь, что проект европейской Конституции не будет принят на референдуме. По крайней мере, эти опасения понятны. Речь не идет о том, чтобы превозносить этот проект, это всего лишь конституционный договор. Этот договор не означает ни в коей мере, что будущее Европы будет безоблачным. Вопрос состоит в том, чтобы решить, следует ли ожидать худшего при неуверенности в лучшем исходе? Каждый сам должен решать, будет ли лучше, если проект не пройдет.
С убежденностью, которая, как я надеюсь, станет заразительной, я выступаю против ответа 'нет' проекту Конституции. Преимущество такой позиции - смирение. Накал страстей в дискуссии высок, но я отказываюсь присоединяться к хору критиков и посылать проклятия в чей бы то ни было адрес. Я отказываюсь осуждать кого-либо и бросать обвинения тем, кто придерживается противоположной точки зрения, я не обвиняю их в слепоте и во всех грехах. Откуда такая убежденность? В первую очередь я исхожу из того, что идея создания единой Европы - французская, Франция выдвинула ее, и поэтому несет ответственность. И хотя, быть может, не все еще согласятся с этим, - эта идея - одна из редких идей, если не единственная, которая может спасти XXI век от бесчестья.
Европейская идея - это не наследство. Это выражение доброй воли. Благодаря тому, что такая идея существует, мы порвали с наследием войн, мы готовы проявить волю к миру.
Создание единой Европы - вопрос динамики. Это вопрос смелости, это своеобразное пари. Если проект Конституции не пройдет, это будет символической победой регрессивных сил. Если враги проекта возьмут верх, Франция перестанет быть нацией- проводником. Франция тогда окажется обществом 'благоразумным', боящимся будущего, и в мире уже не будут так прислушиваться к Франции.
Еще раз повторюсь, я ограничиваюсь рассуждениями самыми простыми, самыми элементарными, самыми практическими. Если мы отвергнем проект Конституции, что произойдет тогда? Можно ли в данной ситуации требовать большего, чем заложено в тексте проекта? Представится ли иная возможность? И если такая возможность представится, как мы, французы и европейцы, сможем достичь единства? Почему даже Лоран Фабиус (Laurent Fabius), несмотря на все свои таланты, не может дать простого ответа на этот вопрос?
Должен признаться, что в своих убеждениях я следую за Жаком Делором (Jacques Delors), одним из великих европейцев. Мне скажут, что мое мнение зависит от мнения других. Не обязательно. Мне случалось не соглашаться с теми, кем я восхищался: я не был согласен с Камю (Camus) в алжирском вопросе, с Мендес-Франсом (Mendes- France) в его понимании голлизма, с Миттераном (Mitterand) в вопросе иммиграции, и так далее. И сегодня я не согласен с Солженицыным в чеченском вопросе. Но когда, взвесив все за и против, я обнаруживаю истину в себе при свете поданного мне фонаря, когда во тьме этого скорбного мира я вижу свой путь поверх барьеров, тогда я счастлив прибегнуть к помощи проводника, который доказал свою прозорливость в других обстоятельствах. В отношении Европы, я согласен следовать за Жаком Делором.
Петиция в поддержку чеченцев
Нет, я никогда не был ярым петиционером. Идея высказаться обо всем сразу и ни о чем конкретно, не важно когда, и не важно вместе с кем - эта идея всегда казалась мне вызывающей и поверхностной. Тем более что, по мере того, как петиции накапливаются, они теряют смысл. Но я вынужден констатировать, что петиции так же легко входят в моду, как и подвергаются дискредитации. И, как и в других случаях, здесь можно ограничиться самыми банальными рассуждениями: это зависит от обстоятельств, бывают различные ситуации. Может так случиться, что петиция будет составлена хорошо, все в ней будет взвешено, и она будет подписана людьми сдержанными, и тогда она будет иметь значение и достигнет цели. Так было в случае дела Дрейфуса, так было после Освобождения в 1945, когда была подана петиция против чисток. Так было и во время войны в Алжире, когда составлялись петиции против пыток, или в пользу уклонения от военной службы, и затем, когда собирались подписи за право на аборты.
Но никогда нельзя сказать, с какой целью собираются подписи. Рассмотрим случай Чечни. Если нужна простая причина, или причина, кажущаяся таковой, то это как раз искомый случай. Вот уже более века идет оккупация. Есть население, которое отказывается смириться с тем, что у него отбирают право на суверенитет, которое сражается за свою независимость. Но вот вопрос. Где борьба, там и жестокость, причем с обеих сторон. И, как показало массовое убийство школьников в Беслане, жертвы также могут стать палачами. Остается отметить, что силы слишком не равны, каким бы варварским не выглядело сопротивление.
Если я подпишу петицию, в которой выдвинуто требование, чтобы британцы, немцы и французы заставили американцев предъявить ультиматум Владимиру Путину, есть ли у меня шанс быть услышанным? Американцы нуждаются в поддержке русских на переговорах, которые они ведут вместе с европейцами, и цель которых - помешать Ирану получить ядерное оружие. Владимир Путин, подобно израильтянам год назад, сказал представителям Запада, что не видит причин тому, чтобы борьба с исламским терроризмом остановилась у ворот Грозного. И он использует все аргументы, чтобы доказать, что чеченское сопротивление все больше подвергается влиянию исламского фундаментализма. Это не убедительно? Конечно, нет. Но это важно с точки зрения общественного мнения в России, и это следует знать.
Так, Солженицын, великий борец против тоталитарной системы, которого некогда превозносил Андре Глюксман (Andre Glucksmann) - призывающий нас подписать петицию по Чечне - Солженицын утверждает, что у России есть исторические права, исходя из которых, и следует рассматривать отношения с Чечней. Великий человек, переживший Гулаг, здесь ошибается. В его рассуждения закралось заблуждение. Но мнение такой знаковой фигуры не может быть проигнорировано россиянами. И как тогда быть? Конечно, нужно любой ценой проявить солидарность с чеченцами. Не следует надеяться, что петиция может изменить мир, но нужно, по крайней мере, чтобы чеченцы знали о том, что мы с ними солидарны. В этом нет патетики и категоричности, но это добавляет ясности. Разве Пеги (Peguy) не говорил о 'братской ответственности'?
