Шумные демонстранты, вышедшие на улицы киргизской столицы на прошлой неделе обратили в бегство не только президента Аскара Акаева. Вероятно, они еще и распугали овец.
Я подумал об овцах, когда смотрел по телевизору репортаж о 'революции тюльпанов' - протестующие врываются в президентский Белый дом, швыряют камни в здание парламента. Овцы обычно паслись на клочке чахлой травы в паре кварталов отсюда, рядом с Национальной библиотекой и напротив Дворца бракосочетаний (коммунистической святыни периода, когда на смену церковным венчаниям пришла гражданская регистрация). Покрытые пылью овцы напоминали, что горожане-киргизы не забыли о своих крестьянских корнях. Сложно представить, что Бишкек с демонстрациями, разграбленными магазинами и сожженными машинами - это тот самый город, где я жил в середине 1990х и куда приезжал еще несколько раз.
Хотя Бишкек - столица страны, а его население составляет 800 тыс. человек, он больше напоминает сонный городок на американском Среднем Западе. Это город обсаженных деревьями бульваров и грязных переулков, где при каждом домике есть огород и яблоня. С заснеженных вершин Тян-Шаня стекают реки, питающие деревья и цветы в тенистых парках. На уличных базарах с крюков свисают мясные туши, старушки продают яблоки, малину и целебные травы, торговцы предлагают дешевые китайские часы и пиратские диски, а местные жители, расстелив покрывала на земле, пытаются сбыть старую одежду, бытовые приборы и замасленные автозапчасти. Этот город взял все лучшее и худшее от коммунистической архитектуры - внушительные здания государственных учреждений с чересчур величественными классическими фасадами и однотипные жилые дома.
От выцветших зданий, заросших садов и зияющих дыр на тротуаре слегка веет постсоветским упадком. Дети играют на ступеньках у Белого дома и катаются на роликах вокруг памятника Ленину на главной площади.
Этот памятник, как и овцы, может кое-что рассказать об обществе, где люди лишь одно-два поколения назад отказались от кочевнической жизни и где политические пристрастия определяются скорее семейными узами, чем идеологией.
После краха Советского Союза памятники Ленину стали первыми символами, подвергшимися разрушению. Восторженные толпы уничтожали их от Вильнюса до Владивостока. Но только не в Бишкеке, где никто не беспокоился о том, что символизирует Ленин, настолько, чтобы сносить его памятник, не говоря уже о том, чтобы возводить на его месте что-либо более политически корректное.
Хотя центральная площадь с памятником была символическим центром советской Киргизии, сердце страны находится не в Бишкеке. Но и не далеко от него. В получасе езды отсюда вы обнаружите почти нетронутый ландшафт - вздымающиеся к небу горы, прозрачные озера и ручьи, горячие источники, заросли орешника и можжевельника. Городские жители выезжают в горы по выходным, а некоторые и на все лето - ухаживают за овцами, яками и лошадьми и живут в юртах из животных шкур.
Сельские традиции живы даже в городе. Когда в моем доме умер старик-сосед, его родственники поставили во дворе юрты и два дня оплакивали покойного. Уходя утром из дома, я увидел, что к ограде привязана лошадь. Когда я вернулся, ее уже поджаривали на костре, а семья поминала умершего родственника кумысом - скисшим лошадиным молоком, любимым алкогольным напитком пастухов.
Кочевой образ жизни объясняет своеобразный характер политической жизни Кыргызстана. В отличие от хорошо организованной оппозиции на Украине и в Грузии, киргизское 'народное движение' оказалось разношерстным собранием региональных, местных и этнических групп, объединенных не идеологией, а социально-экономическими неурядицами, сопутствовавшими режиму Акаева, который пришел к власти после распада Советского Союза, когда широко раскинувшиеся республики стали независимыми государствами.
Главная политическая сила киргизского общества - не партия, а большая семья или клан. Спросите киргиза, откуда он, и вы узнаете о генеалогии столько же, сколько о месте.
Родственные связи, удерживающие этот кочевой народ, были перенесены в городские условия и в политическую систему. Для русских жителей Кыргызстана, населяющих городские районы, политика - это проблемы и стратегии, и русскоязычная пресса отражает это своим аналитическим освещением событий.
Но для киргизов это прежде всего связано с семьей. 'Когда производится назначение на политическую должность, - рассказал мне как-то коллега-киргиз, - киргизская пресса никогда не спрашивает о планируемом курсе. Они просто хотят знать, кто он, откуда, чей родственник и найдет ли работу в правительстве для своей семьи'.
Акаев так и делал - назначал своих ближайших и дальних родственников на ключевые правительственные посты. Это может показаться непотизмом, но в культуре, где люди тысячелетиями зависели от своей большой семьи в пропитании, убежище и защите, это более объяснимо. В Кыргызстане успешная карьера в политике или бизнесе заключает в себе моральный долг помощи родственникам.
Западные обозреватели уже не называют Кыргызстан 'островком демократии', но страна по-прежнему остается относительно либеральной по сравнению с авторитарными центрально-азиатскими государствами. Здесь расположены стратегически важные военные базы России и США, и присутствуют внешние признаки современной политической системы - исполнительная, законодательная и судебная ветви власти; политические партии; неправительственные организации и группы правозащитников. Но традиционные ценности остаются прочными.
Это общество, где считать овец - серьезное занятие, ведь от него зависит благосостояние и социальный статус, и где в центре города по-прежнему расположено пастбище.
Дэвид Моулд преподает массовые коммуникации и международные исследования в университете Огайо. Он был старшим научным сотрудником программы Fulbright в сфере журналистики и массовых коммуникаций в Кыргызстане и работал преподавателем и консультантом киргизских теле- и радиостанций.
