Давайте помечтаем, как предлагал Саша Гитри, или скорее представим себе некий кошмар, не апокалиптический, нет - один из этих маленьких, но весьма насыщенных и темных кошмарчиков. Я имею в виду провал референдума по Европейской конституции, который нам в последнее время настойчиво пророчат опросы общественного мнения. Похоже, что назревает сближение между тремя странами, которому пока еще мешают глубокие расхождения по некоторым вопросам, но внешний шок мог бы объединить их в новый блок. Это Англия (к которой обычно примыкает Голландия и, конечно же, Ирландия), Германия (к которой следует добавить Австрию и пять северных стран, которым социал-демократическая модель, развивающаяся с 1945 г. позволила превзойти самих себя) и Польша (а это не что иное, как одно общее имя для всех западнославянских стран, простирающихся от Рижского залива на севере до далмацийской Адриатики на юге).
Таким внешним шоком может быть отказ Франции - ввиду общего спада, лени и просто отсутствия воображения - от роли лидера на континенте. Рассмотрим этот катастрофический сценарий поэтапно. Решительнее всего настроена провалить Европейскую конституцию конечно же Польша - чтобы выйти на новые, более открытые и более гибкие отношения с США. Для поляков очень важно, чтобы Европа герметично закупорила свои двери перед носом России. Тот интерес, который она проявляет к сегодня к Украине, а завтра - к Белоруссии, имеет лишь одну подоплеку - максимально расширить антирусскую платформу в новом Европейском союзе и таким образом, ссылаясь на непрочность этого объединения, доказать абсолютную необходимость американского присутствия на континенте. Ведь достаточно открыто подключить Россию к европейскому строительству, как того все еще хотят Германия и Франция, и тогда исчезает угроза безопасности и одновременно пропадает основание для долговременного присутствия США.
А этого Польша хочет избежать любой ценой. Ясно, что, если конституцию не ратифицируют, не будет создан пост 'министра иностранных дел Союза'. И это прекрасно подходит полякам. Польша также опасается преждевременного введения евро, поскольку ей придется переоценивать свою валюту. Она знает и о том, что слишком большой процент сельского населения не позволит ей в полной мере использовать все преимущества общей сельскохозяйственной политики в том виде, в каком она существует сегодня. Соберите все эти причины, добавьте к ним болезненные воспоминания о Совете экономической взаимопомощи, которые все чаще используют в своих целях все более антиевропейские правые партии, и вы получите портрет в глубине души абсолютно антифедерального государства, которое только и ждет того, чтобы компенсировать свой слишком малый экономический вес своей твердой политической позицией. Вы можете также представить себе, какие отклики эта самая позиция вызовет у других его партнеров.
И здесь мы сталкиваемся с немецким парадоксом. Модель рейнского капитализма, который немцы с 1945 г. предпочитают называть 'социальная рыночная экономика', складывалась в тесной связи с процессом европейского строительства. Целью этой экономики было положить конец классовой борьбе, противостоянию правых и левых взглядов, которое во времена тогдашней федеральной республики было так на руку коммунистам из Восточной Германии. Европейское же строительство было дипломатическим и стратегическим фактором, не допустившим изоляции новой Германии, которой жаждала Москва. Этой изоляции можно было бы добиться лишь подогревая французское враждебное отношение к Германии.
Этот двойной постулат эпохи Аденауэра , на котором после своего конгресса в Бад Годесберге долгое время стояли социал-демократы, теперь приказал долго жить. Германия больше не боится оказаться в изоляции, у нее нет необходимости сохранять государство социального благополучия, которое в любой момент может задушить ее экономику. Сигнал тревоги уже прозвенел - процент экономического роста - самый низкий в Западной Европе, демографический рост тоже падает, в новых восточных провинциях царит структурная безработица, а почти четверть населения бывшей ГДР перебралась на запад, в регионы, где еще создаются рабочие места.
У Германии сейчас есть две потребности: налаживать отношения с Англией, чтобы выйти на просторы североамериканского рынка в том, что касается финансов и технологии, а также разместить филиалы своих предприятий на польском востоке. Они начали реализовываться одновременно, в 1990 г., когда Франсуа Миттеран перестал благосклонно относиться к смелой внутренней политике Гельмута Коля. Только у Жака Делора (Jacques Delors) с высоты своего брюссельского поста хватило смелости и дальновидности поддержать объединение Германии. Францию и таких же близоруких западнонемецких левых и восточнонемецких коммунистов в конце концов простили, а торжествующий Коль предпочел вести борьбу за введение евро в одиночку, обратившись за поддержкой лишь к Делору. Но вся эта сумятица не могла не отразиться на настроениях немцев. Немецких правых больше не манит союз с французами. Немецкая промышленность во главе с Юргеном Шремпом (Jürgen Schrempp) переориентировалась на американский рынок (слияние Даймлера с Крайслером). Даже у Дойче банка появился президент-швейцарец.
Удивительно, но именно Герхард Шредер, который настроен весьма антифранцузски, поддерживает из последних сил это наследие холодной войны - теплые, задушевные отношения между Францией и Германией. Но если французские избиратели сейчас подложат ему свинью, Шредеру придется пожертвовать этими отношениями.
Что же касается Англии и правительства Тони Блэра, такого подарка они и не ждали: не будет рискованного референдума накануне выборов в парламент, не будет Европейской конституции, зато наметится стратегическое и социо-экономическое сближение с двумя основными партнерами завтрашнего дня: новой Германией и новым польским 'драконом'. На следующий же день после того, как французы скажут конституции нет, Англия наконец окажется, как часто заявляет ее премьер-министр, в самом сердце Европы, в сердце Европы, которая играет по ее правилам. Эту яму французы вырыли для себя сами. Нет никакого сомнения в том, что после этого французским политикам придется объясняться, и это может подорвать все наши внутренние идеологические основы. Неужели после стольких неудач нас еще тянет в эту пропасть? Похоже, что отличительная особенность французских кораблей - давать течь, чуть-чуть не дойдя до порта назначения.
