После статей Дэниса Макшейна, Алена Ламассур, Макса Галло, Алена Турена, Жака Барро, Реми Брака, Лорана Фабиуса, Никола Тензера, Альфреда Гроссера, Ги Верхофштадта, Эдуарда Балладюра, Эзры Сулеймана, Фрэнсиса Фукуямы, Эммы Бонино, Франсуа Баруэна, Теодора Зельдина, Филиппа Бенетона, Филипа Гордона, Дануты Хюбнер, Никола Бавре, Жана-Пьера Шевенмана, Жана-Луи Бурланжа, Сильвии Гулар, Поля-Мари Куто, Алена Мадлена, Бронислава Геремека, Моники Канто-Шпербер, Шанталь Дельсоль, Ги Сормана, Колина Пауэлла, Клоди Энере, Никола Дюпон-Эньяна, Александра Стабба, Даниэля Баренбойма, Алена Минка, Жана-Луи Дебре, Доры Бакояннис, Никола Саркози, Пьера Лекилье, Жана-Люка Меленшона, Мишеля Шарасса, Ришара Перля и Роберта Бадинтера, мы продолжаем нашу серию публикаций статьей историка Аркадия Ваксберга.
Более века тому назад один известный русский политик уже высказался о перспективах объединения Европы. Это был Ленин, который с присущей ему самоуверенностью и догматизмом утверждал, что союз капиталистов в объединенной Европе возможен только с одной целью: задушить европейский социализм. Всерьез намереваясь разжечь мировую революцию и ожидая, что она вот-вот разразится в Германии, Венгрии, Латвии, а потом и по всей Европе, он видел в еще робкой и только-только появившейся идее объединения серьезную угрозу для своих планов глобального восстания. И он был по-своему прав. Я же считаю, что одно то, что Ленин был против европейской интеграции, является достаточным аргументом, чтобы ее поддерживать.
Потому что я люблю Россию и не люблю революции, особенно в их ленинском варианте. Но существуют и более серьезные аргументы 'за'. Ясно, что любое разделение на руку врагам свободы и демократии, об этом красноречиво свидетельствует не только давний исторический опыт, но и драматические, даже порою трагические моменты истории только-только минувшего столетия. Ведь поднять друг против друга страны и народы в контексте разделения континента намного проще, а политикам намного проще ловить свою рыбку в мутной воде настоящих или искусственно создаваемых разногласий.
То, что страны с совершенно различными государственными и правовыми структурами, с разной историей, культурой, менталитетом, религией готовы объединиться - уже само по себе грандиозное достижение развития цивилизаций, которые, преодолевая по пути всевозможные препятствия, все же шли навстречу друг другу, а не наоборот. Можно было бы возразить, приведя пример непрочности таких искусственных образований, как Югославия или Чехословакия, но этот слишком легкий аргумент не выдерживает критики. Речь не идет о том, чтобы создать сверхгосударство под названием Европа, а скорее о какой-либо федерации или конфедерации. Человеку свойственно оперировать давно сложившимися, общепринятыми понятиями.
Мы же присутствуем при создании союза государств, у которого нет эквивалента в мировой истории, и насильно подгонять его под существующие юридические конструкции, на мой взгляд, лишено смысла. Главное - это покончить, по крайней мере, на большей части европейского континента, с разделением и конфронтацией, доставшимися нам в наследство от Холодной войны. Уже давно было подмечено, что чем больше человек удаляется от дома, тем сильнее он осознает свою идентичность. В пределах региона он признает соотечественником только выходца из того же города, что и он. На другом континенте - каждого европейца. Я европеец не только по географической принадлежности, но и по духу, хотя юридически еще не являюсь гражданином ЕС, и мой взгляд на европейскую интеграцию отличается от того, что видит француз, норвежец или грек.
Во-первых, я вижу в ней возможность объединить в многообразии все различия и разногласия. Получается, что для этого нет необходимости в национальной идее, которая бы все связала, той самой национальной идее, которую безуспешно ищут в сегодняшней России. Счастливо распрощавшись с коммунистической утопией, Россия пытается заменить ее экзальтированным патриотизмом, который иногда доходит до истерики. Если хорошенько подумать, такой подход ведет вовсе не к единству, а к разделению. Совершенно необходимую и естественную любовь к своей земле, истории, языку, культуре, которая не нуждается в публичных высокопарных заявлениях, подменяют идеологической (и, мне кажется, скорее политической) концепцией государственности, которая неизбежно ведет, что бы там ни говорили, к изоляционизму, и конфронтации.
А в это время страны объединенной Европы, невероятно различные, сближаются (в той мере, в какой это позволяет союз) на основе уважения фундаментальных принципов: приоритета прав и интересов личности и гарантии ее основных свобод. Не существует какой-то особенной, специфичной демократии, так же, как не существует демократии, 'адаптированной к традициям и истории'. Так же, как с осетриной первой и второй свежести у Булгакова. Либо она первой свежести, либо стухла. Либо демократия существует, либо ее нет. . . То, что на огромном европейском пространстве, где сосуществуют страны с разными государственными структурами и национальными традициями, единое восприятие демократии вот-вот примет юридическую форму в виде общих институтов и равноправной защиты, неотчуждаемых ни под каким предлогом прав человека, будет иметь огромное, по-настоящему историческое значение. Нравится это кому-нибудь или нет, но этот факт сильно повлияет на представление о правосудии в тех странах, которые еще не входят в объединенную Европу. . .
Поскольку существует тенденция не только к технической, но и к юридической униформизации (приоритет прав человека над правами государственных институтов, международного права над внутренним, общая система борьбы с преступностью, представленная Интерполом. . .), нормы и стандарты, установленные в Конституции единой Европы не смогут не оказать влияние на юридическую теорию и практику в странах, которые не находятся под ее юрисдикцией. В конце концов, важно всеобщее признание необходимости компромисса, без которого не существовало бы никакого союза.
Для меня, русского человека, который обеспокоен тем, что происходит сегодня в моей стране, спасительная тенденция к компромиссу, которая проявилась в ходе разработки Европейской Конституции, кажется совершенно особенным примером. Мы знаем, что даже негативный опыт может быть полезен. Те, кто в России внимательно наблюдал за процессом европейской интеграции, надеялись, что она будет стимулировать процесс интеграции на постсоветском пространстве. Иллюзорность этих надежд особенно заметна теперь.
Страна-гегемон, пусть хотя бы еще только претендующая на эту роль тормозит процесс интеграции. К тому же, не была поставлена ни одна разделяемая всеми цель этой интеграции, кроме великого ностальгического замысла, который, по экономическим и сентиментальным причинам полностью разделяет и автор этой статьи. Но международные отношения нельзя строить на эмоциях или сантиментах, к тому же с нашим историческим прошлым. Этот негативный опыт послужит нам предупреждением: чрезмерная активность так называемых лидеров, слишком энергично стремящихся к объединению, может спровоцировать недоверчивую реакцию у стран, не имеющих гегемонических притязаний, а значит, союз будет хрупким и нестабильным. Грустно, если противоречия возьмут верх над стремлением к единству.
*Историк, автор книги 'Сталин против евреев. Русский антисемитизм: от царизма до коммунизма'
