В связи с 60-летним юбилеем окончания войны ООН призвала сделать Холокост мерилом. Призыв 'Больше никогда!' должен увлечь за собой весь мир. Тем самым процесс - введение в толкование истории нормативной аргументации, - начатый в исторической науке в 80-е годы, стал официальным.
Чем больше описывался период национал-социализма, в том числе и с точки зрения жертв, тем чаще многие историки начинали использовать такие понятия, как вина, нравственность, зло. После окончания 'холодной войны', встал вопрос, что представляет собой картина, где сходятся оба эти явления - несколько более отдаленный западноевропейский опыт соприкосновения с диктатурой и память восточных европейцев, переживших коммунистические режимы. Это придает сравнению обеих форм диктатуры особую актуальность: речь идет о будущем взаимопонимании между теми народами, которые познали или одну, или другую.
На днях в берлинском Форуме Эйнштейна прошла дискуссия о коммунизме и нацизме и о том, как надо относиться к сравнению соответствующих режимов. Историки и философы из Европы, России, Израиля и США пытались найти взаимосвязь между этими диктатурами. Их беседа на высоком уровне отразила состояние дебатов во всем мире. То, что было сказано, было симптоматично. Что не было сказано, - тем более. Так, эти дебаты об истории сами стали историческим событием.
Уроки 1989 года
В докладах Сузаны Найман, руководительницы Форума Эйнштейна, и Тони Джадта, директора нью-йоркского Института Ремарка было нечто общее. Оба организатора конференции считают, что нравственная оценка должна определять исторические исследования и что несправедливость в прошлом должна стать уроком для справедливости в будущем. Но оба видят и опасности, заключенные в таком подходе. 'Точный исторический контекст становится, таким образом, вторичным, - говорит Джадт, - изучающие его, подобно американскому правительству, уже не могут отличить различные формы 'недемократии' друг от друга.
В начале года Кондолиза Райс назвала иранское правительство 'тоталитарным'. Это так же неисторично, как и сделанное в 1999 году Клинтоном заявление о том, что события в Косово - это 'второй Освенцим'. Получается, что если конфликт не выдерживает сравнения с холокостом, его можно считать второстепенным, поэтому слова 'Освенцим' и 'геноцид' используются все чаще тогда, когда речь идет о совсем других видах несправедливости и преступлений.
Холокост является, по мнению философа Сузаны Найман, 'непревзойденным хитом для публики'. Кто помнит о концлагере и ГУЛАГе, должен морально принять любую форму рыночного либерализма. 'Холодная война' прошла, но время политических надежд тоже. Каковы уроки 1989 г.? Разочарование. Что является политической зрелостью? 'Подчинение естественным законам глобализации капитала'. Это слова Сузаны Найман.
По многим вопросам участники конференции с Запада и Востока были едины во мнении, начиная от Омера Бартова до Норберта Фрая, от Роберта Пакстона до Дариуша Столы. Да, ХХ в. был исключительно варварской эпохой. Нет, теории тоталитаризма не могут охватить национал-социализм и сталинизм, потому что многое упускают. Например, то обстоятельство, что диктатуру Гитлера поддерживала большая часть населения. Нет, бессмысленно делать число жертв критерием в решении вопроса, какая из обеих систем была страшнее. Да, старое определение либерально-консервативного мыслителя Раймона Арона, имеет рациональное зерно: если преступления, совершенные во имя коммунизма, были призваны служить достижению гуманных целей, то преступления национал-социализма были самоцелью. Не было опровергнуто и дополнение Эрика Хобсбаума, напомнившего о том, что коммунизм был универсальным учением, тогда как нацизм провозглашал своей целью благосостояние немецкого народа.
На этом замечании беседа достигла вопроса о пропасти, существующей между теоретическими намерениями и их практическими последствиями. Особую жестокость ХХ в. философ Джонатан Гловер объясняет также и тем, что в условиях современной бюрократии и техники очень сложно найти подлинных виновников событий. 'Преступники' стали большой редкостью, и не только в Нюрнберге. Гловер занимался поисками человека, виновного в сбрасывании бомб на Хиросиму и Нагасаки. На верхнем конце цепочки ответственных за приказ находился, конечно, американский президент, но и он не хотел нести ответственность: Трумэн сослался на решение группы экспертов, которая, в свою очередь, заявила, что только проинформировала президента.
Нет жертв, нет ран
'Открытые раны' - такое название Найман и Джадт дали своей конференции. Однако именно русские, судьба которых была особенно тяжелой, ничего не хотят знать о своих страданиях. Марина Лоскутова из Санкт-Петербурга сообщила, что уцелевшие блокадники считают себя вовсе не жертвами, а героями, не пассивно переносившими голод.
Английский историк Кэтрин Меридэйл многие месяцы провела в Советском Союзе, изъездила всю страну, чтобы взять интервью у людей, переживших войну. Многие из них уже встречались с представителями Фонда Стивена Спилберга. Их спрашивали, они были откровенны в разговоре, а когда все рассказали, их оставили наедине со своим отчаянием от пережитых вновь воспоминаний. 52 000 интервью за 10 лет - такого можно добиться, только приложив множество усилий.
Кэтрин Меридейл работает иначе. Разрывающие сердце истории, которые она узнала, в чем-то потрясающе схожи. Отношение к жизни одной старой женщины отражает позицию многих: она была неугодной, и поэтому многие годы провела на тяжелых работах в одном из лагерей ГУЛАГа. После войны, когда ее, наконец-то, освободили, женщина получила маленький орден, за отличный труд в ГУЛАГе во благо победы в Великой Отечественной войне. Она гордится этим. Ее не волнует, что она чуть не погибла в заключении. 'Какое право, - спрашивает Меридейл, - имеют историки доказывать этой женщине, что на самом деле она была жертвой Сталина? Никакого'.
До этого, видимо, и не дойдет, потому что когда госпожа Меридейл предложила свою книгу 'Смерть и память в России' одному московскому издательству, ей сообщили, что издательство заинтересовано только в постструктурализме и в Фуко. История страны стала вотчиной американцев: они нанимают российских профессоров, которые не могут прожить на свое жалованье, чтобы те занимались исследованием архивов. 'Именно американская интерпретация, - говорит Кэтрин Меридейл, - будет доминировать в будущем образе российской истории. Это исключительно мирная экспроприация, лишающая нацию собственной истории'.
Эрик Хобсбаум считает, что 'открытые раны' могут начать болеть позже. Он вообще страстно выступал против надежности рассказов очевидцев и ретроспективного морализирования. К своим 'воспоминаниям' о тяжелом периоде советского гнета многие поляки обратились лишь после 1989 г. На самом деле, начиная с 60-х годов, в стране жилось не так уж плохо.
Хобсбаум также заявил, что некоторые раны уже затянулись: примирение среди жителей Южно-Африканской республики, например. На примере этой страны ученый, кроме того, показал, насколько конференция Форума Эйнштейна ориентирована на Запад. Только одна страна по-настоящему помогла Африканскому Национальному Конгрессу - Советский Союз - 'под коммунизмом в Южной Африке понимается равенство всех граждан; там сталинизм так же мало очернил образ коммунизма, как и в Индии и в некоторых латиноамериканских странах'. К тому же старый историк считает 'Мао хуже Сталина'. Но вопрос о Китае на этой конференции не поднимался. Европейская интеллигенция склонна не замечать эту, вполне живую коммунистическую империю.
Пытки в гражданском обществе
Много лет назад в своих песнях Вольф Бирман назвал разделенную Германию 'задницей мира'. От Маркуса Вольфа и Ханса Отто Бройтигама, бывшего Постоянного представителя ФРГ в ГДР, ждали особо интересной беседы, прежде всего, американские участники конференции. Как оказалось, пользуясь образом Бирмана, страна, видимо, теперь сидит лишь на одной половинке.
Дипломат описал внутригерманские отношения и причины, приведшие к краху ГДР. Маркус Вольф сказал: 'Я могу только согласиться с предыдущим оратором', - подчеркнув лишь разницу между коммунистической теорией и практикой реального социализма. С исчезновением ГДР, по-видимому, исчезла и возможность услышать историю этого маленького государства-банкрота с восточногерманской точки зрения. Эрик Хобсбаум считает, что исторические неудачники, как правило, становятся хорошими историками, но к ГДР это не относится. Возможно, потому что в Восточной Германии слишком мало людей, готовых и ГДР и себя самих отнести к разряду неудачников.
До настоящего момента сравнение сталинизма и нацизма не являлось предметом истории культуры. Мартин Сабров считает, что положение необходимо изменить. Сабров исследует различное отношение этих диктатур к таким феноменам, как высота и скорость. Так, например, на Востоке не производили скоростных автомобилей. Менее оригинальным, но зато более точным оказалось суждение Хобсбаума (1917 г./р.). По его мнению, в 19 веке пытки не были характерными для гражданского общества. После войны же стало казаться, что они возвращаются. А благодаря правительству Буша, это отдельно взятое достижение, оказалось снова утерянным.
Что это, прогресс? Историк лишь пожимает плечами.
