Сразу после окончания Второй мировой войны 'Трофейная комиссия' Красной Армии начала планомерно грабить немецкие музеи, архивы и библиотеки. То, что было увезено, до сих пор находится в основном в российских хранилищах. Все надежды на возвращение трофеев на основе международного права оказались из-за Москвы напрасными. Представители наиболее пострадавших учреждений требуют теперь радикального изменения курса. Среди них - Клаус-Дитер Леман (Klaus-Dieter Lehmann), президент фонда 'Прусское культурное наследие', Мартин Рот (Martin Roth), генеральный директор Государственных художественных собраний Дрездена, Хартмут Доргерло (Hartmut Dorgerloh), генеральный директор фонда 'Прусские замки и сады'.
F.A.Z.: Германия ведет пятнадцать лет переговоры с Россией по вопросам трофейных произведений искусства. Прогресса - никакого, не говоря уже о прорыве. Можно ли считать, что немецкая политика по этому вопросу провалилась?
Леман: Результатов в этом процессе действительно нет. Причем в начале девяностых мы начинали достаточно оптимистично. В то время речь шла об идентификации и определении местонахождения вывезенных произведений искусства, а затем их возврате. Закон, принятый Думой в 1998 году, это слишком усложнил. Он в принципе объявляет все произведения, находящиеся в России, российской собственностью. За исключением тех, что прежде были собственностью евреев или людей, преследовавшихся нацистами.
F.A.Z.: Разгромный результат.
Леман: Мне кажется, что ситуация в настоящее время стала еще хуже. Например, обещание позволить осмотреть хранилища, оказалось неосуществимой мечтой. В Музее Пушкина, в частности, нам недавно показали отдельные произведения, но в хранилища не пустили. И потребовались огромные усилия, чтобы некоторые коллеги из Дрездена получили хотя бы доступ в Российскую государственную библиотеку, чтобы познакомиться с хранящимися там немецкими рукописями музыкальных партитур.
Рот: Политика, проводившаяся до сих пор, провалилась, у меня нет никаких сомнений. Поэтому мы в музеях и в фондах задаемся вопросом, а не было бы целесообразнее взяться за поиск новых путей.
F.A.Z.: Это означает, что немецкая сторона проявляла недостаточную активность?
Леман: У нас до сих пор отношения были слишком канализированными. При Ельцине и Коле (Kohl) трофейные произведения были делом руководства - и безрезультатно. В настоящее время на политическом уровне речь идет лишь о том, чтобы сохранить лицо.
Рот: Я опасаюсь, что часто провозглашавшиеся цели не отвечали политическим реалиям. В данный момент кажется, что господствует настроение, мол, лучше вообще ничего не делать, чем сделать неверный шаг. Разумеется, правильным является прямо противоположное: нам нужна решимость снова серьезно обратиться к этой теме. Если решимости не хватает политикам, то решение проблемы надо поручить музеям.
F.A.Z.: Могла бы стать полезной инициатива со стороны канцлера Германии?
Рот: Я думаю, что канцлер не будет вмешиваться до тех пор, пока не будет гарантий хотя бы минимальной перспективы на успех. Создается странная ситуация, когда Шредер (Schroeder) ничего не делает, потому что нет надежды на успех, но успеха не будет, пока не подключится Шредер.
Леман: Неплохо сотрудничают друг с другом музеи и библиотеки. Затем существует политический уровень: министр культуры Вайс (Weiss), с одной стороны, и российский министр культуры - с другой. Обе стороны стараются, как могут, только с некоторых пор стало ясно, что с российским Министерством культуры целенаправленная реализация стратегических или политических задач невозможна вовсе, прежде всего, из-за закона, принятого Думой. Надо четко понимать, что вопрос 'трофейных произведений искусства' получил в последние десять лет сильную пропагандистскую нагрузку. Он обрел во внутренней политике первостепенное значение. В то же время канцлер Германии ставит на первое место вопрос экономического партнерства с Россией. При этом о трофейных произведениях упоминается лишь вскользь. Иными словам, у нас сейчас нет уровня, на котором могли бы приниматься решения.
F.A.Z.: Трофейные произведения канцлера не интересуют?
Леман: Они, по крайней мере, не относится к числу главных тем.
F.A.Z.: Часто забывают о том, что в пятидесятые годы Советский Союз возвратил большую часть трофейных произведений. Германии было возвращено более одного миллиона предметов. Почему тогда это было возможно, а сегодня кажется немыслимым?
Леман: Возврат был наградой за благосклонность ГДР во время восстания в Венгрии. Но за политическими целями было также видно, что русские понимали, почему произведения должны быть возвращены, и какое значение они имели для немцев. Ведь надо понимать, что речь тогда шла о настоящих шедеврах. Без них залы Музейного острова в Берлине пустовали бы: ни Пергамского алтаря, ни Рименшнайдера (Riemenschneider), ни Боттичели (Botticelli).
Доргерло: Кстати, никто в наших музеях не знает, по какому принципу тогда отбирались произведения, почему одно было возвращено, а другое - нет.
F.A.Z.: То есть, надо еще раз сказать спасибо?
Рот: Дело не в том, чтобы произносить здравицы в честь Советского Союза. Но разъяснительная работа не помешала бы. Дело в том, что о том, что было возвращено на Восток нашей страны, на Западе из-за 'холодной войны' почти ничего не сообщали.
Доргерло: Мы должны говорить об инструментализациии искусства в политических целях также с нашими российскими коллегами. И спросить их, почему в 1958 году можно было сделать больше, чем сейчас.
F.A.Z.: Наверное, в то время возврат осуществлялся все же с позиции неоспоримого превосходства?
Доргерло: Искусство и литература имели для национального самосознания русских большое значение именно в трудных материальных условиях. В этом я тоже вижу причину возврата.
F.A.Z.: Правильно ли ставить деликатный вопрос о судьбе трофейных произведений сегодня, в преддверии шестидесятой годовщины окончания войны будут вновь вспоминать миф о Великой Отечественной войне, то есть снова будут говорить об огромных потерях?
Леман: Я считаю момент более чем уместным. Конечно, есть неприятное прошлое, которое никто не может игнорировать. Но именно молодые люди в обеих странах хотят начать все заново, и мы обязаны подумать над тем, что мы можем для этого сделать, не заставляя забывать о том, что немцы натворили во время войны в России.
Доргерло: Мы обязаны найти путь, который позволял бы в результате урегулирования конфликта вокруг трофейных произведений искусства принести пользу Путину во внутриполитическом плане.
Леман: И мы должны отказаться от узкого взгляда на переговорный процесс, связывая его только с международным правом. Мы обязаны понять, что нельзя заставить российскую общественность согласиться с нашей привязанностью к юридической стороне дела. Война с ее миллионами жертв становится в данном случае, словно непреодолимым барьером. Безоговорочный возврат вызвал бы серьезные внутриполитические проблемы. Иными словами, мы должны пойти навстречу русским, мы обязаны подумать о компенсации, не в буквальном смысле, а о лучшем учете определенных интересов. Например, возможным проектом будущего могла бы стать помощь в обучении молодых людей. Я был бы не против создания совместного германо-российского института культуры.
Рот: Настаивать на нашей позиции, основанной на международном праве, было бы негибко. Мы должны найти промежуточное поле, которое позволило бы нам, наконец, что-то сделать для собраний произведений искусства. И я склонен говорить: все равно как! Поскольку от наших российских коллег мы знаем, что сейчас самое подходящее время. Тут мог бы помочь совместный институт. Мы должны беспокоиться за сохранение и реставрацию произведений искусства и, сделать их, наконец, доступными для общественности, в том числе и для российской.
F.A.Z.: Вы думаете, что германо-российский институт поможет заставить ястребов в Москве расстаться с трофейными произведениями?
Леман: Наверное, нет. Но он дал бы нам возможность начать совместные проекты, готовить историков искусства, реставраторов, библиотекарей, расширять профессиональные отношения. Чем лучше мы будем знать друг друга, тем эффективнее мы могли бы бороться против инструментализации искусства. Это инвестиции в будущее.
Рот: Но мы, с немецкой стороны, должны также обсудить, наконец, некоторые вопросы, которые до сих пор избегали. Например, покупать ли некоторые произведения искусства, прежде всего те, что находятся в большой опасности? Или же согласиться на проведение совместных выставок, в России, в Германии? И если там, и там, то почему не в Швейцарии, не опасаясь того, что тут же придет прокурор и все конфискует?
F.A.Z.: Господа, Вы разделяете точку зрения, что следует подумать относительно выкупа отдельных произведений искусства?
Доргерло: Трофейное искусство не товар. Но финансовое участие Германии в активном культурном обмене - это было бы нечто иным.
Леман: Я бы тоже не стал ничего выкупать. Но я готов обсуждать вопрос о том, каким образом можно было бы найти баланс интересов. Что касается библиотек, то мы можем пойти на то, чтобы не настаивать на возврате всех миллионов томов, хранящихся в России. Тут можно определить, какие книги являются для Германии неотъемлемыми как духовное наследие, и какие - нет.
F.A.Z.: С тем, чтобы окончательно уладить спор, постоянно выдвигается предложение о создании германо-российского фонда со штаб-квартирой в Москве или в Санкт-Петербурге, которому в собственность должно быть переданы трофейные произведения искусства. Но Вы от этого постоянно отказываетесь?
Леман: Да я остаюсь на этой позиции, так как для меня важное значение имеет происхождение: рукопись или манускрипт свидетельствуют о понимании искусства в каком-то культурном пространстве, они, как духовный дневник. Произведения были бы лишены этого значения, если бы мы их передали в германо-российский фонд культуры. Для туристов это, быть может, было бы интересно, но музеи и библиотеки являются научными учреждениями, а не только помещениями для выставок. Мне приходит в голову решение, состоящее из двух элементов: во-первых, мы должны скорректировать интересы, блокирующие друг друга, и, во-вторых, инвестировать деньги в будущее, в подготовку и в образование. Я против экстерриториального фонда культуры, вроде сталинского мирового музея трофейных произведений искусства.
Доргерло: Тот, кто ищет компромисс, должен также помнить о том, что Россия культурная нация, которая однажды была связана совершенно особым образом с Германией - к выгоде для обеих сторон. Обстоятельство, которое должно сделать немецкую общественность еще более сознательной. И вообще немецкая сторона должна намного внимательнее относиться к русской душе.
Рот: Да, русская душа - важный аспект. Кое-кто посмеется над этим. Но я вспоминаю, какую солидарность проявила Россия, когда было наводнение. Это было невероятно.
Леман: В последнее время я дал нескольким радиоканалам интервью по вопросам трофейных произведений, к разговору подключались также радиослушатели. Я ничего не утаил, говорил и о немецкой позиции. И это был чудесный разговор. Слушатели отнеслись к нашей позиции с большим пониманием, чем когда-либо политики. Надо прекратить увязывать, как сегодня, искусство, как трофеи, со смертью миллионов людей. Для этого потребуется много времени, но я верю в силу аргументов.
Даргерло Как добиться прогресса? Его можно добиться, ставя важные вопросы, сказал однажды Эйнштейн (Einstein). Мы препятствуем этому прогрессу, отвечая верно лишь на второстепенные вопросы. Политика, наконец, должна задаться вопросом, какие вопросы нужно считать важными.
