Празднование победы союзников над нацистской Германией напоминает нам о том, что, хотя у народов и общая история, у них нет единого подхода к ней. Русские думают, что они выиграли эту войну. Их руководители заявляют, что СССР освободил 11 европейских стран. Освобожденные протестуют, что вскоре это обернулось порабощением. Несколькими неделями ранее китайцы и японцы разошлись во взглядах на события 1932 г., и я сильно сомневаюсь, что составителям общего учебника истории Франции и Германии удастся научить чему-нибудь своих юных читателей.
Скорее всего, он будет состоять из общих мест, ничего не значащих фраз, составленных в духе правительственного стиля, которым говорят на международных встречах. Этот же стиль бросается нам в глаза на двадцати первых страницах Европейской Конституции. Одну историю на двоих проще всего будет писать в последней ее части, послевоенной: ответственность за развязывание конфликта ложится на нацистов, а Европа возьмет на себя все остальное. Авторы проекта говорят, что речь идет о том, чтобы 'освободиться от национальной ограниченности мышления, которая определяет историческое сознание'. Со Второй Мировой войной трудностей быть не должно: сознание, начиная с 50-х гг., по обе стороны Рейна определялось одинаково. Может быть, с другими периодами, которые планируется осветить в учебнике - от Античности до романтизма и от XIX в. до падения Веймарской республики, будет сложнее.
Я уже вижу серьезные дискуссии по поводу намерений Наполеона III в 1870 г., а одна Эмсская депеша может занять в учебнике целый триместр. Если, конечно, не отбросить все эти подробности, а так, скорее всего, и будет: мы движемся не только к обобщению неинформативной, лишенной ярких образов и несущей в себе прежде всего моральный урок истории, которую сейчас преподают в французских школах, но и к созданию оптимистической, позитивной и универсальной ее версии.
Эта концепция истории, яркой иллюстрацией которой стало, несмотря на некоторые всплески так называемого исторического сознания, пышное празднование 60-летия высадки союзников в 1944 г. в Нормандии, а потом и капитуляции фашистов в 1945 г., родилась не из идеологии, как это было раньше. Например, во Франции уже на протяжении 200 лет историю пишут противники монархии, и этот подход существует до сих пор. Чтобы призвать граждан голосовать за Европейскую Конституцию, Ширак сказал, что она является прямой наследницей 1789 г. В любой другой стране над этим аргументом посмеялись бы (кстати, так и было), но здесь его подхватили с религиозным благоговением.
Приведем другой пример: в тех же учебниках истории, гипотеза позитивного освещения некоторых аспектов колонизации вызывает очень живое недовольство. Первый пример отражает долгосрочное воздействие правящей и больше не обсуждаемой идеологии, второй - простое следствие исчезновения обучения истории, которое заменили на советы, так же как автомобилистам иногда советуют притормозить или всем нам - позаботиться о тех, кого не показывают по телевидению: позвоните в ассоциацию SOS-жертвы.
А еще можно выдвинуть идею, что такая страна, как наша (и это мой третий пример) не поддержит протесты государств, которые отказываются видеть в советских людях освободителей (и мы не сделали этого, сыграв на руку Путину). Не из цинизма или своих корыстных интересов, но потому, что наше историческое сознание совершенно равнодушно к такого рода соображениям. Потому что нашего исторического сознания больше нет, его место заняли празднества, повседневные лозунги, о которых говорилось выше, и уже с трудом сдерживаемое стремление к глобализации истории.
Скорее всего, все началось с 'долга памяти'. Долг памяти состоит в том, чтобы пересмотреть исторические события с точки зрения современных предрассудков: проанализируйте бесстыдное поведение Людовика XI в Перонне, когда он солгал Карлу Смелому, объясните нам, почему взятие в плен Абд-эль-Кадера и его свиты покрыло французов позором или расскажите о том, как Франсуа Миттеран ничего не понял в падении Берлинской стены.
Чаще всего, долг памяти предполагает полное незнание вопроса, он основывается скорее на недавних открытиях, сделанных ценой невероятных усилий, несмотря на долголетнее скрытое и таинственное противодействие всех и вся. Когда процесс пошел, долг памяти подразумевает покаяние и осуществляется посредством искупления грехов, формы которого могут быть различными - уголовными, административными или календарными (в уже распухший ежедневник добавляют еще одну священную дату). На международном пике долга памяти мы приходим к выводу (после череды нескончаемых международных встреч), что и он становится глобальным.
Казалось бы - условием приезда бывших союзников и противников на празднование годовщины высадки в Нормандии или падения III Рейха может быть предварительное соглашение не о всех подробностях церемонии, проведение которой доверяют приглашающей стороне, а о долге памяти, который рассматривался бы, как основа цивилизованного отношения друг к другу. И здесь все осложняется - вы видели это в Москве. Так Польша, которую в 1939 г. поделили между собой Германия и Россия, а последняя еще и расстреляла 15 000 польских офицеров в Катыни, ликвидировала руководителей польского сопротивления и заманила в ловушку членов правительства Польши в ссылке, ничего не поняла в своем долге памяти. Несмотря на все это, президент Польши Александр Квасьневский приехал в Москву, чтобы присутствовать на торжественном военном параде: международные отношения обязывают.
Насколько может углубиться разрыв между глобализацией истории и еще существующим историческим сознанием? Смогут ли они приспособиться друг к другу? Не уверен, что государства согласятся избавиться от своей истории, как в последние 20 лет это делает Франция, во имя активного участия в общепланетном историческом суррогате. Конечно, это возможно. Но если бы я был писателем, я придумал бы какой-нибудь неожиданный ход, который мог бы сразу опрокинуть все рассуждения авторов новых учебников истории.
