Завтра исполнится 60 лет со дня безоговорочной капитуляции германского Рейха. Это большой срок - целая трудовая жизнь, впору подумывать о пенсии. 1945 год был так давно, что память - это дырявое решето - с трудом удерживает тогдашние события. Шестьдесят лет назад я лежал в госпитале - во время беспорядочного отступления их Лаузица я получил легкое ранение в бедро, а в правом плече у меня засел осколок снаряда размером с фасолину.
Дело было в Мариенбаде: этот курортный городок, превратившийся в огромный военный госпиталь, несколькими днями раньше захватили американцы; советские войска, в свою очередь, заняли соседний Карлсбад. Тогда, 8 мая 1945 г. [по западноевропейскому времени акт о безоговорочной капитуляции Германии был подписан еще 8 мая - прим. перев.], я был наивным юнцом, который до конца верил в нашу победу. Узники германских концлагерей, уцелевшие после массовых убийств, были, наконец, освобождены - хотя из-за физического истощения не могли даже радоваться обретенной свободе. Но для меня этот день не стал днем освобождения: я чувствовал лишь пустоту и унижение - следствия полного разгрома моей родины.
Теперь, когда наступает 8 мая, и политики в официальных выступлениях приветствуют его как день освобождения, можно сказать, что этот вывод сделан задним числом, особенно если учесть, что мы, немцы, сделали для собственного освобождения очень мало, а то и вовсе ничего. В первые послевоенные годы в нашей жизни главное место занимали голод и холод, страдания беженцев, перемещенных лиц, и бездомных лишившихся крова после бомбежек. Во всех четырех зонах оккупации, созданных союзными державами - американской, британской, советской и французской - единственный способ справиться с проблемой 12 миллионов немцев, бежавших, или изгнанных, из Восточной и Западной Пруссии, Померании, Силезии и Судет, состоял в том, чтобы разместить их в наших и без того переполненных домах.
Всякий раз, задаваясь вопросом 'Чем мы, немцы, можем гордиться?', следует в первую очередь вспомнить об этом важнейшем - пусть и вынужденном - достижении. Тогда мы еще не успели привыкнуть к свободе, а нас уже принуждали размещать у себя беженцев. Но в результате в обоих германских государствах не пришлось создавать - и на долгие годы сохранять - огромные лагеря беженцев и перемещенных лиц. Тем самым мы избежали волны ненависти и жажды мести, порождаемых годами жизни в лагерях, которые, как показывают сегодняшние события в мире, питают терроризм, а затем и провоцируют антитеррористические меры.
Уже тогда у громких слов об освобождении находились сторонники.
В стране вдруг появилось множество самозванных антифашистов, которые начали задавать тон - их было столько, что невольно возникал вопрос: как это Гитлеру удавалось преодолевать столь мощное сопротивление? Грязное белье было быстро отстирано дочиста, люди получили полное 'отпущение грехов' за недавнее прошлое. Слова 'безоговорочная капитуляция' заменили на 'крушение'. Хотя в бизнесе, правовой сфере, быстро возрождающихся школах и университетах, даже на дипломатической службе немало бывших нацистов сохранили унаследованные состояния, государственные посты, кресла на университетских кафедрах, а в конечном итоге, получили и возможность продолжить политическую карьеру, нам было сказано, что в стране все начинается заново, с нуля.
Особенно позорный пример искажения фактов мы и сегодня наблюдаем в выступлениях и публикациях - когда преступления немцев называют 'злодеяниями, совершенными именем немецкого народа'. Кроме того, одно и то же слово 'освобождение' стало использоваться по разному - это стало предвестником будущего раздела страны. В советской зоне утверждалось, что Красная Армия в одиночку освободила Германию от фашистского террора; в западных зонах заслуга освобождения не только Германии, но и всей Европы от нацистского господства признавалась исключительно за США, Британией и Францией.
В ходе Холодной войны, начавшейся вскоре после второй мировой, два германских государства, созданные в 1949 г., оказались в разных 'силовых блоках', и в результате власти обоих этих образований старались выглядеть 'примерными учениками' в глазах своих держав-покровительниц. Сорок лет спустя, в период перестройки, именно Советский Союз фактически разрушил Германскую демократическую республику, которая к тому времени превратилась для него в обузу. Что же касается Федеративной республики, то ее традиция почти безоговорочного раболепия перед Соединенными Штатами была впервые нарушена только тогда, когда правящая коалиция социал-демократов и 'зеленых' решила воспользоваться свободой, которую обрела наша страна 60 лет назад, и отказалась отправлять немецких солдат для участия в иракской войне.
Таким образом, вопрос сегодня стоит так: правильно ли мы распорядились свободой, которую не завоевали сами, а получили в подарок от других? Сумели ли жители Западной Германии дать должное 'возмещение' жителям бывшей ГДР, которые, в конце концов, вынесли на себе основную тяжесть последствий войны, развязанной и проигранной всеми немцами? И еще вопрос: обладает ли еще наша парламентская демократия достаточной независимостью, чтобы служить гарантом нашей свободы действий и выполнения задач, которые ставит перед нами 21 век?
Сегодня, через 15 лет после подписания договора о воссоединении, мы уже не можем скрывать того факта, что, несмотря на все достижения в финансовой сфере, объединение Германии по сути провалилось. Из конъюнктурных соображений тогдашние власти не дали гражданам обоих государств новой конституции, соответствующий задачам восстановления целостности Германии. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что жители бывшей Восточной Германии считают себя гражданами второго сорта.
Уровень безработицы в восточных областях вдвое выше, чем в бывшей Западной Германии. Надменные западные немцы не уважают людей, получивших образование и профессиональную подготовку на Востоке. Массовая миграция - то, чего все опасались с самого начала - сегодня идет полным ходом. Целые районы страны, города и деревни, пустеют.
После того, как Treuhandanstalt - ведомство, отвечающее за приватизацию в бывшей ГДР - завершило 'дешевую распродажу' тамошних активов, западногерманские промышленники и банкиры не предоставили Востоку необходимые инвестиции и займы, и в результате новые рабочие места так и не были созданы. И одними штрафами здесь не поможешь. Исправить эти диспропорции может только парламент, законодатели. А это опять же возвращает нас к вопросу о дееспособности нашей парламентской демократии.
Так вот, я считаю, что наши свободно избранные парламентарии уже не свободны в принятии решений. И причина не столько в требованиях партийной дисциплины - в Германии это явление не слишком распространено: свободу действий бундестага и его демократически избранных депутатов сковывают группировки лоббистов с их разнообразными интересами - это они оказывают на парламент давление, и вынуждают сохранять диспропорции даже на уровне разработки законов. В результате, парламент утратил самостоятельность. Его деятельность направляют банки и транснациональные корпорации, не подверженные никакому демократическому контролю.
Что нам требуется сегодня - так это политическая воля, способная демократическими методами оградить парламент от давления лоббистов, сделать его неприкосновенным. Но сохранили ли наши парламентарии достаточно независимости, чтобы принять радикальное решение о введении такого демократического контроля? Или наша свобода теперь неразрывно связана с прибылью?
Все мы видим, как производство по всему миру сворачивается, как из-за корпоративных слияний и поглощений ликвидируются тысячи рабочих мест, как одно объявление о сокращении численности работников фирмы вызывает рост ее акций - все это бездумно воспринимается как 'плата за жизнь в свободном обществе'. Последствия этого процесса, маскируемого понятием 'глобализация' уже проявляются со всей очевидностью - о них можно узнать из сухих статистических отчетов. Постоянно высокий уровень безработицы - в Германии работы не имеют уже 5 миллионов человек - и столь же постоянное нежелание промышленников создавать новые рабочие места, несмотря на явный рост доходов, особенно экспортных, разрушают все надежды на достижение полной занятости.
Пожилых работников, которые могли бы трудиться еще несколько лет, досрочно выгоняют на пенсию. Молодежь лишают возможности получить необходимую квалификацию для успешной конкуренции на рынке рабочей силы. Хуже того, при всех разговорах об угрозе 'старения' населения и требований, которые политики повторяют как попугаи, увеличить помощь молодежи и расходы на образование, в Федеративной республике - а она все еще остается богатой страной - допускается постыдный рост такого явления как 'детская нищета'.
Все это сегодня принимается как должное - как будто это непреложный порядок вещей: в ответ общество только ворчит, не более. Хуже того, людей, которые указывают на сложившуюся ситуацию и говорят о людях, выброшенных на обочину общества, ловкие молодые журналисты в лучшем случае иронически называют 'социальными романтиками', а то и вовсе поносят за 'маниловщину'. От вопросов о причинах углубления пропасти между богатыми и бедными отмахиваются, называя их 'политической демагогией'.
60 лет назад, получив свободу из чужих рук, мы поначалу не знали, что с ней делать, но постепенно научились распоряжаться этим подарком. Мы освоили демократию, проявив себя в процессе как образцовые ученики - ведь в конце концов мы немцы, и все делаем на совесть. Сегодня, задним числом осознаешь - знаний, которые в нас вбивали на этих 'уроках', хватило, чтобы получить 'пятерку в четверти'. Мы научились взаимодействию между правительством и оппозицией, в результате чего политический процесс часто выглядел донельзя скучным. 'Поколение 1968 г.', удостоенное такой хвалы и хулы, породило политических лидеров 'нового типа', а, в конце концов, и атмосферу терпимости. Нам пришлось признать, что бремя вины нельзя просто отбросить, что оно передается из поколения в поколение, и что прошлое Германии, сколько бы мы ни ездили по миру и не экспортировали товаров, продолжает нас преследовать. Неонацисты не раз портили нам репутацию. Тем не менее, мы были уверены: в стране прочно утвердилась демократия.
Ей пришлось пережить не одно испытание. После того, как руины и мусор в обоих германских государствах были разобраны, на Востоке восстановление продолжалось в жестких рамках сталинистской системы; на Западе оно протекало в более благоприятных условиях. Однако то, что теперь называют 'экономическим чудом', стало не чьим-то индивидуальным достижением: это чудо мы сотворили все вместе - в том числе перемещенные лица и беженцы, лишившиеся всего своего имущества. Нельзя забывать и о вкладе иностранных рабочих, которых поначалу вежливо называли 'гастарбайтерами'. На этапе восстановления и бизнесмены подавали всем пример, вкладывая каждый заработанный грош в создание новых рабочих мест. Профсоюзы и предприниматели хорошо запомнили всеобщий хаос в эпоху Веймарской республики, а потому шли на компромиссы и обеспечивали социальное равенство.
Однако за всеми этими трудами и накоплением мы чуть не забыли прошлое. Лишь в шестидесятых мы пережили второе испытание: писатели, а затем студенты - участники движения протеста - начали задавать вопросы о том, что военное поколение хотело бы как можно скорее забыть. Движение протеста жаждало революции, но добилось реформ; если бы не оно, мы до сих пор жили бы в тумане клаустрофобии послевоенных лет - времен канцлера Аденауэра (Adenauer).
Третьим испытанием для нас стало падение Берлинской стены. Четыре десятилетия два германских государства сосуществовали не столько как соседи, сколько как враги. Поскольку западные немцы не проявили желания предоставить равные права своим соотечественникам с Востока, единство страны до сих пор существует только на бумаге. Воссоединение произошло слишком торопливо, без учета далекоидущих последствий подобной спешки.
С тех пор 'расширившаяся' Федеративная республика переживает застой. Ни правительству Коля (Kohl), ни правительству Шредера не удалось исправить ошибки, допущенные на начальном этапе объединения. Совсем недавно - и, может быть, слишком поздно - мы начали понимать, что угрозой государству, или 'врагом общества номер один' следует считать не правый радикализм, а скорее бессилие политиков, из-за которого граждане оказались беззащитны перед диктатом экономических кругов. В результате гибнет не государство - с ним-то как раз ничего страшного не происходит - а демократия.
60 лет назад безоговорочная капитуляция германского Рейха означала разгром системы, основанной на грубой силе и терроре. Тень этой системы, 12 лет наводившей ужас на всю Европу, нависает над нами и сегодня. Нам, немцам, не раз приходилось признавать этот унаследованный позор; если же мы колебались, нас вынуждали это делать. Память о страданиях, которые мы причинили другим и самим себе, жива и сегодня. В отличие от других стран, которым также досталось то или иное позорное наследие - я имею в виду Японию, Турцию, бывшие колониальные державы Европы - мы не уклонились от признания вины за прошлое. Оно останется частью нашей истории, нашим 'вызовом'.
Мы можем лишь надеяться, что сумеем справиться и с сегодняшней опасностью нового тоталитаризма, подпитываемого единственной сохранившейся идеологией мирового масштаба. Будучи сознательными демократами, мы должны по собственному свободному выбору оказать сопротивление власти капитала, для которого люди - лишь работники и потребители. Те, кто рассматривает подаренную им свободу как одну из разновидностей биржевых дивидендов, просто не понимают уроков 8 мая 1945 г.
Гюнтер Грасс - автор ряда романов, в том числе 'Жестяной барабан' и 'Крабьей походкой'. В 1999 г. он получил Нобелевскую премию по литературе. На английский данная статья переведена 'UBS Translations'
