Из страха французы могут сказать Евроконституции 'нет'. Но ради нас и самих себя они должны ее поддержать
'Французы! Француженки! Говорит Лондон. . .' [Автор цитирует слова, которыми начинались радиопередачи ВВС на Францию в годы второй мировой войны - прим. перев.] В последний раз, когда вся Европа с таким же вниманием и трепетом следила за происходящим во Франции, стоял май 1940 г. Тогда, 65 лет назад, от французов зависело будущее Европы, охваченной войной. Теперь речь идет о мирном будущем Европы.
Сегодня британцы испытывают в этой связи смешанные чувства. В 1940 г. их объединяла страстная надежда на то, что французы скажут твердое 'нет' нацистским захватчикам. Во главе страны стоял Уинстон Черчилль - убежденный франкофил, восхищавшейся доблестью французской армии. В 2005 г. чуть больше половины британцев лелеют определенную надежду на то, что французы скажут 'нет' европейскому конституционному договору.
Просвещенное же меньшинство страстно надеется, что они скажут 'да'. Вместо Черчилля у руля стоит Тони Блэр, отнюдь не уверенный, какой исход будет лучше для него самого. В тактическом плане, 'нет' французов избавит его от необходимости вести ожесточенные баталии при подготовке аналогичного референдума в Британии. В стратегическом же плане ему необходим положительный результат французского референдума: только тогда у него появится шанс добиться своей исторической цели - прочно привязать Британию к объединенной Европе и Соединенным Штатам одновременно - до того, как ему придется уступить место Гордону Брауну [Gordon Brown - 'второй человек' в Лейбористской партии, наиболее вероятный преемник Блэра - прим. перев.].
По всей Европе поднимается волна бешеного сопротивления конституции - но причины этого в разных странах диаметрально противоположны. Скажем, аргументы ее датских противников, стремящихся защитить щедрые социальные льготы в своем государстве 'всеобщего благосостояния', сильно отличаются от аргументов польских оппонентов конституции. Даже во Франции в противостоянии договору объединились абсолютно непримиримые силы. Что может быть парадоксальнее таких единомышленников как Жан-Мари Ле Пен (Jean-Marie Le Pen) и французские коммунисты? На прошлой неделе я провел несколько дней во Франции, и увидел страну, охваченную страхом. Страхом перед неизвестностью. Страхом перед чужаками. Страхом перемен. Страхом, что пресловутый 'поляк-сантехник' отнимет у вас работу, что в расширенном ЕС Париж уже не будет 'стоять у руля', страхом перед гегемонией 'англо-саксонского либерализма' в завтрашнем мире. Но страх - плохой советчик.
Французы! Француженки! Куда подевалась ваша уверенность в себе? Неужели вы не понимаете, что Франция остается одной из самых богатых, талантливых, привлекательных стран мира, у которой есть не только славное прошлое, но, вполне возможно, и великое будущее?
Разительнее всего отличаются друг от друга аргументы французских и британских противников конституции. Во всем, кроме стремления сохранить национальный суверенитет, их можно назвать диаметрально противоположными. Для британцев конституционный договор означает сверхцентрализацию в интересах общеевропейской сверхдержавы, сверхрегулирование в интересах 'социальной Европы': дирижистской, этатистской, одним словом - устроенной по французскому образцу. Французские противники конституции, напротив, считают, что она поведет Европу по опасному пути неолиберализма, дерегулирования, замены 'социального государства' англо-американской моделью рыночного капитализма - вкратце этот путь можно определить как 'британский'.
Положительный результат голосования, отметил недавно на страницах 'Le Monde' авторитетный обозреватель Андре Фонтэн (Andre Fontaine), приведет к укреплению 'Европы Тони Блэра'. Как, наверно, мечтает британский премьер прочесть нечто подобное в английской газете!
Пожалуй, единственный способ убедить и французов, и британцев проголосовать за конституцию - это организовать взаимный обмен критиками договора. Аргументы французов против конституции помогут убедить британцев в том, что это стоящая затея, и наоборот. (Кроме того, подобный 'обмен людьми' через Ла-Манш улучшит плачевное финансовое положение Евротуннеля и поезда 'Eurostar' - этих символичных, но не слишком удачных с экономической точки зрения англо-французских проектов).
Как могут два народа настолько по-разному относиться к одному и тому же вопросу? Что ж, отчасти это связано с тем, что британцы и французы вообще смотрят на вещи по-разному. Они воспитывались на двух противоположных вариантах идей Просвещения, а потому и 'угол зрения' у каждого народа свой. Если же говорить серьезно, то этот, казалось бы, парадоксальный феномен вызван тем, что конституционный договор - результат трудного компромисса между различными государствами - содержит важные элементы обеих моделей. И это правильно.
По крайней мере один из вопросов, вызывающих особые нарекания у французских критиков конституции как проявление британского или 'англосаксонского' подхода, имеет жизненное значение для будущего Франции. Аналогичным образом, как минимум один из вопросов, вызывающих особое негодование у британских критиков договора как типичное проявление французского подхода, имеет столь же важное значение для будущего Британии. Каждый, кому известно о высоком уровне структурной безработицы во французской экономике, согласится с тем, что рынок рабочей силы в стране нуждается в существенном дерегулировании и либерализации по британскому образцу. С другой стороны, один из уроков иракского кризиса, несомненно, заключается в том, что в эпоху после окончания Холодной войны Британия в одиночку уже не в состоянии существенно влиять на политику США. Для этого необходим 'согласованный нажим' всего Европейского Союза.
Самостоятельно же ни одна из двух бывших мировых держав Европы - Франция и Британия - не сможет добиться многого.
Будем откровенны: предлагаемый нам конституционный договор - весьма путаный, и отнюдь не вдохновляющий документ. В нем нет ни простоты, ни элегантности формулировок, ни основополагающей упорядоченности - черт, которые должны отличать настоящую конституцию. По сути - это и не конституция вовсе, а именно договор. Решение включить в документ, с которым должен ознакомиться каждый избиратель, столько детальных юридических и административных положений, было явно ошибочным. Даже главный архитектор и автор конституции Валери Жискар д'Эстэн (Valery Giscard d'Estaing) признал в интервью журналу 'Time', что ее текст - 'лучшее средство от бессонницы, чем большинство лекарств, что продаются в аптеках'. И возвышенная проза преамбулы, которую он написал сам, здесь не помогает!
Но другого договора у нас нет. При всех недостатках он позволяет 'Европе двадцати пяти' не забудем, что вскоре число участников Евросоюза возрастет еще больше) функционировать эффективнее и выступать с единых позиций - или, как минимум, с лучше согласованной позицией - на мировой арене. А обе эти задачи весьма актуальны.
Вы можете сказать: сравнением с майскими событиями шестидесятипятилетней давности я излишне драматизирую последствия нового 'странного поражения' Франции. Конечно, вы правы. Но противоположное мнение, по принципу 'ничего страшного', которое высказывается в некоторых кругах - о том, что после такой подножки Европа встанет, отряхнется, и примет пакет минимальных институциональных реформ, которого и будет вполне достаточно - представляется мне проявлением опасного благодушия. Прочного компромисса между 25 государствами достичь непросто. Да и настроения, господствующие сегодня в Европе, не назовешь компромиссными: об этом свидетельствуют ожесточенные споры на переговорах о будущем бюджете ЕС. Кроме того, мы потеряем время, а времени у нас нет: новые великие державы Азии, прежде всего Китай и Индия, уже дышат нам в затылок, а гипердержава - Америка - не сталкиваясь с согласованной реакцией Европы, может вновь поддаться соблазну и начать действовать в одиночку. Все предыдущие попытки объединения Европы провалились. Где гарантия, что нынешняя будет удачнее?
На прошлой неделе, на митинге европейских социалистов в поддержку Евроконституции в парижском 'Зимнем цирке', я слышал воодушевляющую речь Кармен Гонсалес (Carmen Gonzalez), жены бывшего испанского премьера Фелипе Гонсалеса (Felipe Gonzalez). Ее главная мысль была проста: слишком часто левые совершали трагическую ошибку - жертвовали хорошим ради лучшего. Однако лучшее - враг хорошего. Предлагаемый нам договор - конечно, далек от идеала, но это то хорошее, что у нас уже есть. Если мы им пожертвуем, остальной мир - от Пекина до Вашингтона - сочтет, что мы просто валяем дурака.
Французы! Француженки! Мужайтесь! Европа ждет, что Франция выполнит свой долг [Автор перефразирует обращение Нельсона к морякам перед началом Трафальгарского сражения: 'Англия ждет, что каждый из нас выполнит свой долг' - прим. перев.]. Мы просим вас в воскресение проголосовать 'за', несмотря ни на что.
____________________________________________________________
Избранные сочинения Тимоти Гартона Эша на ИноСМИ.Ru
Обмен империями ("The Guardian", Великобритания)
Даешь 'мир по-европейски' ("The Guardian", Великобритания)
Интервью с Тимоти Гартоном Эшем, специалистом по взаимоотношениям Европейского союза и США ("The Washington Times", США)
Сначала надо познакомиться со своим ослом ("The Guardian", Великобритания)
Шесть вопросов критикам украинской 'оранжевой революции' ("The Guardian", Великобритания)
Опасность слишком большой власти ("The New York Times", США)
