Дуновение ветра демократии в лицо самонадеянного, самоизолировавшегося старого режима, подавляющего любые дебаты, может стать моментом освобождения. И не только на Ближнем Востоке.
Каковы бы ни были итоги французского референдума по конституции Европейского Союза, который пройдет в воскресенье 29 мая, а также голосования голландцев в среду 1 июня, уже сейчас ясно, что общественные дебаты по поводу референдума и реальная возможность победы противников Конституции могут стать для европейцев полезным уроком свободы.
Давайте оставим в стороне споры о сомнительных достоинствах самой конституции. 'The Economist', обычно выступающий за Евросоюз, за Европу и в определенной степени за истэблишмент, призвал отвергнуть конституцию, потому что 'основная идея документа сводится к большей централизации', что, по мнению издания, является плохой идеей. Однако дебаты ведутся не по вопросам управления ЕС. Они обращены на нечто более фундаментальное - на кризис доверия к политическому руководству и средствам массовой информации Франции и Голландии, а также Западной Европы в целом.
Американцам трудно понять, насколько правящие круги Парижа, Берлина, Гааги и Брюсселя (а это единый истэблишмент) далеки от общества. Их самонадеянность и надменность неимоверны. Бывший президент Франции Валери Жискар д'Эстен, отец конституции, состоящей из 448 статей, в начале кампании отверг все жалобы на путаный характер документа, заверив своих сограждан: 'Текст легко читается и хорошо сформулирован. Я могу говорить об этом с уверенностью, поскольку писал его сам'. Иван Рюфоль из редакционной коллегии 'Figaro', пишущий для 'Wall Street Journal', прокомментировал это так: 'Французы не поняли, был ли он просто циничен, или не осознавал абсурдности своего заявления. Таким образом, он стал карикатурой надменного и самовлюбленного политика'.
С другой стороны, голландский министр по делам Евросоюза Атцо Николай, выступающий в поддержку конституции, признает: 'Люди говорят, что слишком много важных изменений проведено без реального обсуждения, и здесь они правы'. Поэтому дебаты по поводу Конституции открывают перспективы для более широкого обсуждения, дают шанс для более широкого мышления. Они заставляют задуматься о терпящих неудачу европейских странах всеобщего благосостояния и об экономике, сводящей на нет все усилия по ее развитию и не дающей шансов для движения вверх. Они заставляют задуматься о терпящей провал политике иммиграции и разнообразия культур, о ее антиамериканской направленности и холодном отношении к делу свободы и демократии во всем мире, о ее неспособности серьезно оценивать угрозы, стоящие перед этой политикой и перед нами. Все это стало сейчас предметом вполне законного публичного обсуждения.
Чтобы американцы поняли суть происходящего, полезно вспомнить начало 90-х годов. Вспомните коллапс города Нью-Йорка при Дэвиде Динкинсе и провал либеральной городской политики в целом. Вспомните банковский скандал в палате представителей и администрацию Буша-старшего, оторванную от общества, вспомните ритуальный либерализм Демократической партии. Затем вспомните 1992 год. Феномен техасского миллионера Перо был сродни восстанию против конституции ЕС - такой же шумный, бестолковый, но не лишенный смысла.
Хорошие новости для Америки состоят в том, что недовольство начала 90-х породило Руди Джулиани, мэра Нью-Йорка, Билла Клинтона, переориентировавшего Демократическую партию (временно), спикера палаты Ньюта Гингрича, который придал новые силы республиканцам. В сегодняшней Европе признаки Клинтон-Джулиани-Джингричизма проявляются в росте влияния француза Николя Саркози и некоторых представителей молодежи со свежим мышлением (могу назвать по именам) из неоконсерваторов и неолибералов Европы.
Но пока свежие головы не совершили прорыва. Все выглядит так, будто мы в 1996 году: будто Клинтон не перенацелил своих демократов, а Боб Мичел все еще возглавляет республиканцев в палате представителей; будто Джулиани и не был мэром Нью-Йорка, а Конгресс не провел реформу социального обеспечения; будто и не было американского вторжения в Боснию, а альтернативные средства массовой информации все еще находятся в колыбели; будто не появилась академическая контркультура. Такова Европа сегодня.
Европа заслуживает лучшей судьбы, чем та, которую уготовали ей политический класс и политические ораторы (использую европейскую формулировку). В этом отношении правы были левые, собравшиеся в прошлую среду в Париже в знак протеста против конституции, когда заявляли что их 'нет' это 'обнадеживающее нет'. Это момент надежды - на сильную, проамериканскую, выступающую за свободу, за свободный рынок и свободную торговлю (более или менее), социально и морально ожившую Европу. В любом случае, как утверждает Иван Рюфоль из 'Figaro', референдум, независимо от его исхода уже имеет 'освобождающий эффект'. Рюфоль поясняет: 'Он ввел во французские политические дебаты свободу слова. До этого политическая олигархия и политически корректно мыслящая группа из средств массовой информации глушили все критические голоса. : Мятеж народа и его требование о 'правдивом разговоре' выносят прочь старую политическую сцену с ее политкорректностью'.
То, что верно для Франции, верно и в целом для Европы. Неясно, что последует за голосованием на этой неделе. Но народ Франции обеспечил себе и другим народам Европы возможность для свежей мысли и действия. Vive la France!
