5 июня 2005 года. Конечно, все герои кажутся маленькими вблизи. Но можно утверждать, что Михаил Горбачев изменил мир больше, чем любая другая живая душа. Возможно ли, что этот маленький человек, протягивающий мне руку, в самом деле, является тем гигантом, который положил конец "холодной войне" и разрушил "империю зла"? Похоже на то, что утрата власти каким-то образом заставила его сморщиться. Но всякие подозрения в том, что Горбачева могут вскоре набить и положить рядом с Лениным, мгновенно улетучиваются. "Референдум, да или нет? - вместо приветствия спрашивает на плохом английском языке последний лидер Советского Союза.
Мой коллега говорит, что он против Европейской конституции, и тогда Горбачев резко поворачивается к своему переводчику. "Вы англичанин. Вы любите Ваши фунты стерлингов". Рональд Рейган (Ronald Reagan) умер, а Маргарет Тэтчер (Margaret Thatcher) малость свихнулась, но их давний спарринг-партнер - отмечающий 20-ю годовщину с того времени, как он начал осуществлять перестройку и гласность, свою стратегию обновления коммунизма - все еще полностью соответствует нашему времени.
Горбачев пускается в длинную речь, предваряя лекцию, которую собирается прочесть в Лондоне [Нам не следует обвинять только лишь президента Джорджа Буша-младшего (George W Bush) в том, что мы чувствуем себя неуютно на всей планете: мир пошел не тем путем еще при Билле Клинтоне (Bill Clinton), когда тот решил, что Америка может действовать самостоятельно; а Западу нужна собственная перестройка, чтобы помочь третьему миру]. Совершенно ясно, что он ожидает от людей, что те будут молча смотреть в его притягивающие глаза, как солдаты, салютующие Кремлю.
Когда я его прерываю, он барабанит пальцами по моему колену, а его переводчик приказывает мне заткнуться; Джон Хамфрис (John Humphrys) в таком случае поперхнулся бы. Когда фотограф просит Горби (уменьшительное прозвище Горбачева - прим. пер.) не быть таким насупленным, он говорит: "Почему Вам на Западе всегда нравится, чтобы люди на фотографиях улыбались? А если я не хочу улыбаться?" Но все же он расслабляется, и на его губах мелькает хитрая улыбка. Говоря мне о том, что Роману Абрамовичу придется вернуть свои богатства или оказаться под следствием, он добавляет: "Но я не хочу подрывать родину футбола".
Сквозь харизму в нем проглядывает также одиночество. Мы встречаемся с ним в Женеве, куда его пригласили на конференцию под эгидой Организации Объединенных Наций. Там есть известные аналитики, кортежи автомобилей и предписанные ему кремлевские телохранители: идут бесконечные разговоры, но некому поплакаться в подушку. Когда я спрашиваю, каково ему живется без Раисы, его чарующей жены, которая символизировала разрыв Горбачева с серым прошлым СССР, у него на глаза набегают слезы: "Можно сказать, что я в растерянности. Первые три года (после ее смерти от лейкемии в 1999 году) я действительно был выбит из колеи. Раиса всегда была у меня на первом плане и остается таковой в моей памяти. Она для меня то, чем Горбачев является для всего мира".
Он винит себя - или попытку государственного переворота, из-за которого в 1991 году эта парочка оказалась под домашним арестом - в том, что был создан фатальный стресс. Однако он качает головой: "Она умерла, когда у нее еще оставалось так много сил". Явно не привыкший к личным вопросам, он постепенно расслабляется. Он снимает галстук, жует сахарные кубики и становится еще более обаятельным. Я спрашиваю, как он оценивает покойного Папу Римского, и он рассказывает, что два врага стали такими близкими друзьями, что состояли в переписке до самой смерти Иоанна Павла II (John Paul).
"Я о нем очень высокого мнения. С самого начала мы поняли, что он отличается от других Пап, но, поскольку он боролся против коммунизма, мы видели в нем противника. Коммунизм тоже был квази-религией, - улыбнулся он. - Но положение дел менялось. Когда я с ним встретился в 1989 году, у нас состоялась очень хорошая беседа, положившая начало диалогу, который кончился только с его смертью. Он сказал, что поддерживает перестройку, но он критиковал также и капитализм за то, что тот раздавил духовность человека.
"Мы согласились, что при всех системах человек должен стоять на первом месте. Перед смертью он мне сказал, что нам нужен новый мировой порядок, который был бы более стабильным, справедливым и гуманным. Для меня Папа был великим гуманистом".
И снова он улыбается, находя наслаждение в этом парадоксе. Если коммунизм - это религия, то когда Горбачев утратил свою веру? "Я продолжаю верить в социальные идеалы. И я считаю, что это демонстрирует мое родство с человеком, который положил началу христианству. Что касается меня, Иисус Христос был первым социалистом".
Однако это был не такой социалист, который "подавлял людей и делал из демократии обман, декорацию" - в отличие от Сталина, подразумевает он, который засадил за решетку деда Горбачева за то, что тот оставил себе небольшое количество зерна для того, чтобы прокормить собственную семью. "Это заставило меня, как и Ленина, понять, что нам нужно идти другим путем. Я прошел весь путь. Когда я был в 10-м классе школы, я написал реферат, в основе которого были такие строчки "Сталин - наша слава боевая, Сталин - нашей юности полет". Позже я понял, что сталинизм необходимо отвергнуть, но для того чтобы прийти к такому заключению, потребовалась целая жизнь".
Немногие из немцев захотели бы оказаться на месте Гитлера (Hitler); после этого злодея пришлось разрушить и заново построить всю государственную машину. Не испытывал ли он тошноты, сидя в старом кресле Сталина? "Нет, у меня было другое кресло, вращающееся кресло с подлокотниками, и оно давало мне возможность по-иному смотреть на вещи, раздвигало новые горизонты".
Горбачев интригующе выставляет себя как первый - и последний - почитатель Блэра (Blairite). "Я верю в тот социализм, в направлении которого работает Тони Блэр (Tony Blair). Я считаю его своим коллегой". Давая понять, что он смелее Блэра, он говорит, что не видит проблемы со страховой медициной, если каждый может получать лечение.
Он внимательно следил за выборами у нас и считает, что Блэр чуть не потерпел поражение. Не слишком ли Блэр проявил свои качества лидера в вопросе Ирака, когда против воли народа подчинил Великобританию Америке? Он смеется: "Должен сказать, именно по этой причине у него и появились трудности. Народ Великобритании в основном питает уважение к Тони Блэру, но он послал сообщение, что хочет, чтобы его лидеры правили в более суверенном стиле. Если уж они и расстаются с некоторой частью суверенитета, то он должен пойти на коллективные дела. Это был урок для него и для Большой Восьмерки, что они должны стремиться к согласию. Проблема в том, что им недостает терпения".
Что он думает о русских, которые отправляются сами и увозят свои рубли к лондонскому Челски? (Chelski - шутливое прозвище Романа Абрамовича - прим. пер.)? "Когда-нибудь в центре Лондона нельзя будет увидеть никого, кроме русских, - смеется он. - Они покупают целые кварталы домов. Не могу понять, почему кое-кто на Западе делает героя из (Михаила) Ходорковского. Он талантлив, я согласен, он начал свой бизнес, когда я был президентом, и я с ним знаком уже давно. Но с его талантом уклоняться от уплаты налогов в Америке он давно уже сидел бы за решеткой".
Что касается Абрамовича, он заявил: "Я не вижу проблемы в том, что русский покупает в Великобритании акции, но совершенно ясно, что мы должны положить конец периоду разграбления". Далее он сказал: "Кое-кто считает, что российские бизнесмены припрятали 1 трлн. долл. Если они не вернут эти деньги, наши суды, вероятно, придут к мнению, что они завладели этими деньгами незаконным путем. И тогда они в любом случае не смогут воспользоваться этими деньгами. Когда-нибудь эти деньги будут потрачены на пользу России". В таком случае, это хорошая новость для футбольного клуба "Manchester United".
Мы на Западе не в силах понять, как все эти миллионеры в одночасье смогли разбогатеть. "Это была ошибка (Бориса) Ельцина. Позднее он повинился. Он сказал, что всего 10% людей выиграли от его реформ. Эти магнаты обеспечили ему вторую победу на выборах, и он им отдал жемчужины короны. Вот почему я так эмоционально разговариваю с Вами, почему я так расстраиваюсь, что политика перестройки была приостановлена в пользу политики разграбления. Мы работали над социал-демократической моделью, которая позаботилась бы о бизнесе".
Он сторонник "рискованных" планов президента Владимира Путина объявить амнистию Абрамовичу и компании: если они вернут домой свои капиталы, то могут оставить их себе. Но не угрожает ли власть Путина российской демократии? "Есть одна проблема. При всей моей поддержке Путина нынешний кабинет не будет проводить его политику. Этой проблемой является инерция, и это не сделает народ более процветающим".
Горюет ли он по утрате Россией статуса сверхдержавы, или же это была цена за распространение демократии по всему развитому миру? "Мы все заплатили большую цену. Возобновились геополитические игры. Россия все еще платит за то, что не понимает, что переход от социализма к капитализму очень труден. Мы пытались следовать Гарвардской модели (Harvard model), но нам следовало бы пойти русским путем".
А разве "русский путь" не привел бы к тому, что развалившиеся отрасли промышленности остались бы национализированными? Пожалуйста, имейте терпение; я не хочу, чтобы это стало мешаниной", - командует он, как, наверное, приказывал коммунистическим аппаратчикам от Смоленска до Сибири выполнять их обязательства.
"Все еще есть россияне, испытывающие ностальгию по нашему утраченному статусу. Люди на Западе, которые нас поучают при возникновении любой проблемы во время нашего великого перехода, не понимают этого". И это похоже на мольбу, чтобы России позволили продолжать жестоко подавлять стремящиеся к независимости регионы. Это для нас, безусловно, неприемлемо, однако, когда встречаешься с Горбачевым, вспоминаешь о том, насколько более плохим был мир, когда мы все боялись Москвы.
По мере того как в Европейском союзе утверждается федерализм, он надеется, что слабо сцементированные государства пригласят Россию обратно в лоно Европы: "Это для России задача номер один". Всегда было загадкой, понимал ли он, насколько могущественными были те силы свободы, которые он отпустил на волю. "Если бы у меня не было уверенности, я ничего не стал бы предпринимать. Я начал децентрализацию власти. Мы понимали, что не сможем продолжать жить, как жили раньше".
"Раньше", включало в себя заседание Политбюро, на котором обсуждалась нехватка по всему СССР женских трусиков. "Мы также знали, что оборонный сектор чрезмерно раздут, не только в плане экономическом, но также и в плане милитаризации умов людей. Мы знали, что потребуются многие поколения, чтобы что-то изменить, и что, если мы попытаемся сделать это быстро, то все поломается". Он делает паузу. "Но я был бы неправым, если бы сказал, что мы до конца понимали наше общество. Когда мы ставили вопросы о собственности и свободных выборах, это опьяняло наше общество".
Не сожалеет ли он о том, чему дал волю? "Я сожалею лишь о том, что перестройка была прервана. Мы начинали ее третий этап". Из этого можно понять, что Горбачев так никогда и не смог до конца избавиться от коммунистических умонастроений; воспитанный на пятилетних планах, он полагал, что народу следовало ожидать своих руководителей, но свободные люди не ждут.
Он собирался дать народу демократию и социальный рынок "в тот самый момент", когда военные заблокировали его в летней резиденции на Черном море. Когда его освободили, народ не вернул власть лидеру, которому потребовались трое суток, чтобы признать Чернобыльскую катастрофу.
Тем не менее, он ставит Тэтчер - своего оппонента времен "холодной войны", которая заявила, что может иметь с ним дело - в пример Путину. "Она ввела рыночные реформы, но она не осмелилась бросить вызов системе здравоохранения или образования".
Горбачев испытывает разочарование оттого, что к нему относятся с большим уважением за рубежом, а в собственной стране его бранят и к его советам не прислушиваются. "Мы положили конец 'холодной войне', и от этого выиграли все, но в нашей стране на нас лежал груз болезненных реформ и распада Союза. Отношение к перестройке и к Горбачеву изменилось к лучшему, но среди пожилых людей преобладает настроение 'Почему он это сделал?' Политику следует этого ожидать".
Он цитирует одного китайского политического деятеля, который, когда его попросили дать оценку влиянию французской революции, свершившейся за два столетия до того, сказал; "Слишком рано говорить об этом". То же самое, по его словам, касается и оставленного им наследия. Но он будет и дальше пропагандировать свою философию гуманного капитализма. "Кое-кому не нравится моя активность и им хочется, чтобы я угомонился, но меня никогда не заставят замолчать. В конечном итоге, мы найдем дорогу обратно к духу перестройки".
