Признание, покаяние, расплата: как случилось, что гибнущая ФРГ отошла к ГДР. А не ГДР к ФРГ.
Все, кто еще мог здраво мыслить в бывшей ФРГ, тайком говорили о предстоящей гибели, о конце и полном коллапсе, - уже в начале 80-х годов, в этот гнетущий период стагнации и фальшивого блеска.
В конце лета 1989 г. западногерманский Бундесвер сложил оружие, и началась добровольная сдача государства, видимость защиты которого он всегда только создавал. Только благодаря этой сдаче Западной Германии миролюбивой державе, ГДР, тогда удалось предотвратить новую мировую войну - это и был официальный мотив неожиданной капитуляции. В то же время с подмостков истории исчезло глубоко безнравственное общественное образование.
То переосмысление прошлого, которое происходит в умах оставшихся в живых особей этого исчезнувшего государства, очень болезненно. Один выдающийся коллега, ничуть не преувеличив, сформулировал эту проблему так: коренные перемены 1989 года, приведшие к исчезновению старой ФРГ, для людей из Западной Германии были равносильны действию нейтронной бомбы. И хотя внешне жизнь как-то продолжалась, но судьбы людей были исковерканы. Наше существование покрылось мраком, стало непонятным для позднейшего исторического понимания.
Как вы только могли жить в такой стране, как ФРГ? Такой вопрос задают новые соотечественники в старых федеральных землях Восточной Германии, об этом спрашивает и молодежь на Западе, наши дети, которым нам больше нечего сказать.
Как вы могли терпеть всю эту вопиющую ложь, этот поклонение благосостоянию на фоне миллионной безработицы в собственной стране, не говоря уже о голодающем третьем мире?
Как вы могли существовать с МакДональдсами, с одной стороны, и постоянным тягой к занятиям фитнесом, с другой? Как можно было допустить, чтобы деньги и связанные с ним продажные атрибуты богатства и преуспевания возобладали над собственной жизнью, собственной душой?
Как вы могли называть 'демократией' то, что было партийно-медийно- и рекламоуправляемой ротационной машиной для спонсоров и определенных заинтересованных групп. Машиной, движение которой поддерживалось лишь опросами общественного мнения и оценками настроения в обществе?
Представители церкви сидели в советах при телевизионных компаниях, но развлекательные программы, которые шли по телевидению из года в год все больше и больше отдалялись от хорошего вкуса и добропорядочности. 'Страна лжи - страна ФРГ' - таково название самой ранней самокритичной книги покаяний, вышедшей после объединения и представленной на первой общегерманской Лейпцигской книжной ярмарке в марте 1990 г. Представленной самим Генеральным секретарем Эгоном Кренцом. Именно это название и отражает ту глубокую рану, которая и сегодня еще не хочет затягиваться.
Это притом, что последние классические произведения этой исчезнувшей страны тоже поднимали этот вопрос. Вот лишь некоторые названия: 'Критика циничного разума', 'Посредственность и ослепление', 'Новая недальновидность'. Все, кто еще могли здраво мыслить в старой ФРГ, тайком говорили о предстоящей гибели, о конце и полном коллапсе, уже в начале 80-х годов, в этот гнетущий период стагнации и фальшивого блеска.
Но самое страшное заключалось в том, что эти диагнозы почти всегда ставились с каким-то сытым удовольствием. На закате своего существования Федеративная Республика Германии в своей посредственности и ограниченности чувствовала себя просто до непристойности хорошо. 'Прощание с принципами', 'Легитимность через процессы', 'Самоорганизация', 'Неуправляемость', - так звучали и другие, тогда очень популярные, хотя и весьма легкомысленные, понятия. И все это развенчание утопии восхвалялось как прогресс цивилизации, как конец, якобы, особого немецкого пути, как возвращение на грешную землю.
Интеллектуальная и нравственная леность Западной Германии к 1989 году достигла просто отталкивающего качества. Не совсем искренняя книга Энценсбергера 'Что остается' - без вопросительного знака!!! - вышедшая уже после объединения, раскрыла поразительное непонимание неоднородного в культурном плане западногерманского сочинительства.
Сегодня никто не хочет брать на себя ответственность. Легче всего объяснить все тем, что ФРГ вовсе и не была государством, а только лишь обществом, иммобилизованным в социально-государственном плане. Это было аморфное образование из социальных партнеров, организованных по интересам групп, многочисленным средним классом, альтернативными прослойками, с безграничными возможностями для самовыражения даже в самых невероятных потребностях и увлечениях. Причем, все это при удобной, хотя и кажущейся бесклассовости. Это было общество, которое ничего не имело за собой, кроме даты рождения своего правящего поколения, и ничего перед собой, кроме, якобы, надежного пенсионного обеспечения. Короче говоря, это было состояние вездесущей беспринципности, тоталитаризм вседозволенности, несший в себе адские черты, потому что каждое высказывание превращалось в анекдот, а каждая встреча в обман. Таково самое простое оправдание для многих в отдельности, которые все же несли ответственность в том обществе, а самая удобная для их оправдания формула и по сей день звучит как 'Сопротивление через сотрудничество'.
Но за всем этим стоял эгоизм, суть которого заключалась в хладнокровном отрицании даже самого понятия человечности. Вот оно, главное разрушительное кредо: 'Не спрашивай, что ты можешь сделать для государства, спроси, что государство может сделать для тебя'. Это началось с аполитичного воспитания детей в семьях, брошенных на произвол судьбы. Отсутствие детских садов и общественных молодежных организаций было преднамеренным, а все воспитание вылилось в политику мелких социальных подачек с коррумпирующим воздействием. Поэтому каждый должен проанализировать свою жизнь, чтобы обнаружить тот момент, когда его соблазнили и подкупили.
Я родился 17 июня и даже не знал, что это была за дата! Это был день фашистского провокационного восстания, с помощью которого Запад пытался дестабилизировать молодую ГДР. И хотя он был провозглашен государственным праздником, но кроме нескольких речей в Бундестаге, которые никто из нас, 'граждан', не слушал, больше ничего примечательного не происходило. Точно так же не проникло в сознание народа, забывчивость которого искусственно поддерживалась, и 23 мая, наш официальный День Конституции, когда был провозглашен Основной закон. Ни одна общественная церемония не напоминала о нем, - ни подъема флага, ни торжественного марша поющих солдат, ни ликующей молодежи. ФРГ погружалась в забытье и жила сегодняшним днем, как страна без истории, как глупое, жующее свои будни животное.
Не имея представления о политике, не имея классового сознания, не имея абсолютно никакого иммунитета против соблазнов, в 18 лет я пошел служить на альтернативную службу при Красном Кресте. И это был вообще первый момент в моей жизни, когда я соприкоснулся с бывшей Западной Германией как с государством.
Как раз в это время произошел случай, который пережил каждый молодой немец в Западной Германии: я попался в ловушку, у меня выкрали совесть, вовлекая в жизнь общества. Я помню это, как будто это было вчера. Нас, проходивших альтернативную службу при мюнхенском Красном Кресте, десяток скучающих и плохо воспитанных молодых людей, пригласили на 'собрание'. Должен был выступать представитель Федерального уполномоченного по альтернативной службе, все еще сидевший в министерстве 'обороны'. Когда господин с папкой вошел в зал, мы с демонстративной небрежностью развалились в креслах. Мы даже не подумали встать, чтобы его поприветствовать. Ведь именно государство было тем, над чем, как нам казалось, мы возвысились, отказавшись служить в армии. Конечно же, мысль о том, что сделать это все же надо было, чтобы подорвать основы НАТО, пришла в голову очень немногим. Во всяком случае, я был совершенно далек от нее. Чего же надо было от нас этому господину из министерства?
После небольшого вступления о необходимости трудиться с энтузиазмом и выполнять свой долг, выяснилось, что посланник федеральных властей собирался сделать нам предложение: заключить договор об открытии накопительного счета. Если мы будем отчислять от нашего денежного довольствия по 100 марок ежемесячно, то государство будет нам добавлять на этот счет тоже по 100 марок в месяц. Таким образом, когда через 16 месяцев служба закончится, на наших счетах окажется по 3200 марок. То есть, фактически государство подарит нам 1600 марок. Так мне это представлялось. И я должен признаться, что это предложение произвело на меня впечатление. На моих коллег тоже. И мы подписали соответствующие бумаги, которые обязывали нас заключить договор, чтобы получить от государства дополнительную сумму.
Только один из нас отказался поставить свою подпись - Юстус фон Д. Он работал в отделе по уходу за больными на дому, такой высокий светловолосый парень с очень мужественной, почти английской внешностью. Почти с отвращением он отодвинул почти бумаги, которые нам раздали, и уставился в потолок. 'Что с Вами? - спросил его представитель министерства, - Вы не хотите воспользоваться нашим предложением?'. 'Не', - ответил он.
Это было единственной реакцией Юстуса фон Д.. За ней ничего не последовало. И пока я заполнял свое поручение банку, этот обмен ударами наполнял меня глубоким удовлетворением. Государство, которое официально объявляло себя форпостом свободного мира, предложило тем, кто откровенно отказывался защищать его с оружием в руках, очень приятную материальную подачку. Уже одно это мне, в моей безграничной наивности, казалось замечательным. Потому что это государство ничего не могло поделать, когда избалованный, заносчивый маменькин сынок хладнокровно отклонил эту подачку.
И вот благодаря этому Юстусу 'Не' и маленькому подарку от государства, Федеративная Республика Германия завоевала мое сердце. Это был момент моего падения. Потому что я решил, что все это просто классно. И в этом состоянии помутнения разума я решил, что эта классность и является историческим и политическим завоеванием.
Когда сегодня, перебирая свои документы, я вижу свою подпись под договором о накопительном вкладе, то спрашиваю себя, что это был за человек, поставивший здесь свою подпись. Я не могу успокоиться на мысли, что это никому не принесло вреда. Я могу с уверенностью сказать, что я, хотя и совершил этот жалкий поступок, тогда не был жалким человеком. У меня просто не было опыта, я не смотрел в глубь вещей. И это горькая правда.
Но именно с того дня для меня началась жизнь в неправде. Деньги, полученные потом с этого накопительного вклада, после завершения альтернативной службы я потратил на курсы итальянского языка. И это было во Флоренции, я жил в шикарной гостинице, там была прекрасная еда и со мной индивидуально занималась итальянским языком красивая студентка. А тот факт, что в это же самое время на Сицилии размещались "Першинги" меня, с моим буржуазным субъективизмом, мало волновал, - таким сильным мой пацифизм все же тогда не был.
Мы уже не можем восстановить наши порушенные судьбы. И вообще не стоит еще раз склеивать их осколки, поскольку наша жизнь при старой системе была нравственно неполноценной. Но мы должны рассказывать друг другу наши истории, истории, которые почти невозможно рассказать. Ведь это ни чем не примечательные, уродливые романы. Но это нужно сделать, чтобы наконец-то обрести внутреннюю целостность, без которой процветание государства немыслимо. Большинство из нас получили возможность исправиться, трудясь на производстве, точнее говоря, занимаясь демонтажем Западной Германии. И это было и остается правильным. Для многих из нас это было очень важным, душеочистительным поступком, переходом от Я к Мы.
'Счастливо жить в ГДР', - над этим лозунгом до объединения кое-кто из нас смеялся. Сегодня же это суровое счастье - наши трудовые будни. И мы благодарны за это. Но еще очень многое нужно сделать, чтобы наше сознание достигло уровня историко-политического прогресса. Сегодня я как свободный человек живу в Берлине, столице ГДР, без всякого накопительного вклада. Щедрая программа по социальной интеграции 'Рабочий класс и интеллигенция', которую проводит Государственный Совет, дает западным немцам, желающим интегрироваться, возможность публично покаяться за свое прошлое на страницах крупнейших газет страны. То, что этими строками мне было позволено внести свой вклад от южно-германского и других регионов, приносит мне удовлетворение и переполняет мою душу самоуничижительной благодарностью.
