Кризис Европейского Союза может рассматриваться как свидетельство заката цивилизации. Нужно сделать так, чтобы неоконсерваторы перестали злорадствовать
Наблюдая за развитием Кризиса Европейского Союза (думаю, что заглавная 'К' здесь более чем уместна), я неожиданно для себя обратился к сочинениям Тойнби. Нет, я не имею в виду свою коллегу Полли Тойнби (Polly Toynbee), чьи публикации в 'The Guardian' я всегда с удовольствием читаю, - я говорю о ее давно почившем и по большей части благополучно забытом предке Арнольде Тойнби (Arnold Toynbee), авторе концепции цикличности цивилизаций в философии истории.
Ибо тщательный долгосрочный анализ истеричного поведения европейцев, спровоцированного отказом Франции принять 29 мая Европейскую Конституцию, выявляет все симптомы упадка цивилизации или, если хотите, ее заката. Как нелепо, должно быть, выглядит премьер-министр Люксембурга, настаивающий, как, бывало, делали в свое время коммунистические лидеры некоторых восточноевропейских государств, на том, что черное это на самом деле белое и что все должно быть так, как будто ничего не случилось. Правительство успокоит людей, и преспокойно должется избрания преемников. Как абсурдно то, что, столкнувшись с самым серьезным противодействием населения европейскому проекту с начала его осуществления, Франция и Великобритания не придумали ничего умнее, как затеять яростную перепалку через Ла-Манш о долевом участии в бюджете Евросоюза. Кстати, последний обходится английским налогоплательщикам менее чем в три евро в неделю. Если проводить параллель с Бурбонами, то можно сказать, что наши лидеры ничего не забыли, но ничему и не научились.
Если бы я был китайцем, то, глядя на все это, потирал бы руки от удовольствия. После европейского доминирования, пришедшегося приблизительно на период с 1500 по 1945 гг., и американского могущества, которое должно прекратится где-то в первой половине текущего столетия, не за горами уже то время, когда мир станет свидетелем азиатского расцвета. Как метко подметил обозреватель 'The New York Times' Том Фридман (Tom Friedman), в то время как Европа старается ограничить рабочую неделю 35 часами, в Индии уже давно трудятся 35 часов в сутки. Как бы ни было велико наше 'интеллектуальное' преимущество, ни одна экономика не сможет успешно конкурировать в таких условиях. Что-то нужно менять, если мы хотим остаться прежними.
Тойнби задавался вопросом, почему цивилизации переживают упадок, живя в период, получивший название Европейской гражданской войны (1914-1945 гг.). Несмотря на то, что его общие, схематичные выводы были в большинстве своем отвергнуты профессиональными историками, этот вопрос по-прежнему сохраняет свою актуальность. Даже с учетом чудовищно упрощенного подхода к этой проблеме некоторые его идеи все же заслуживают внимания. Например, изучая отличительные характеристики цивилизаций в период упадка, он установил зеркальную взаимосвязь между архаизмами и футуризмами. Некоторые люди склонны жить воспоминаниями канувшего в Лету 'золотого века', в то время как другие прославляют воображаемое 'светлое будущее'. Вам это ничего не напоминает? Затем Тойнби говорит об 'обожествлении эфемерных институтов'. Для многих европейцев таким 'эфемерным институтом' сегодня является государство, в котором они живут, для других - Европейский Союз. Далее он приходит к простому и, возможно, очевидному выводу о том, что закат цивилизации сопровождается серией спадов и подъемов.
Балансируя на грани пародии на самого себя, Тойнби предположил, что цикличность этого процесса должно выглядеть следующим образом: спад-подъем-спад-подъем-спад-подъем-спад (коэффициент повторяемости, соответственно, составляет 3,5).
В первой половине двадцатого века Европа ввергла себя в пучину всевозможных спадов. Во второй половине прошлого столетия имел место довольно продолжительный период подъема. В то время как Европейский Союз не может (и, честно говоря, не очень хочет) тягаться с Соединенными Штатами в военной мощи, он все же соперничает с ними с точки зрения экономического развития и социальной привлекательности. Он представляет собой крупнейшее в мире сосредоточение богатства и свободы. Более того, Европа совсем недавно расширила свои границы. Это был потрясающий успех, который после смерти Тойнби и в год первого английского референдума по вопросу о нашем членстве в 'Единой Европе', практически никто, в сущности, не предвидел.
В следующем году (1976 г.) Раймон Арон (Raymond Aron) написал книгу под названием 'В защиту Европы в период упадка' (Plaidoyer pour l'Europe decadente). Наибольшее опасение у него вызывал тот факт, что Западная Европа постепенно теряет уверенность в себе, волю к победе - то, что Макиавелли (Machiavelli) называл 'способностью к коллективным действиям и исторической жизнеспособностью'. Угроза Европе, по его словам, тогда исходила вовсе не от Дальнего Востока, который, за исключением Японии, в те дни вряд ли мог претендовать на звание конкурента, а со стороны ближайших соседей - подвластных Советскому Союзу восточноевропейских государств с коммунистическим руководством во главе (в свете негативной окраски, которую приобрело слово 'либеральный' в ходе недавних споров по результатам референдума во Франции, примечательным является то, что первоначально книга Арона носила рабочее название 'В защиту либеральной Европы').
Страхи Арона в отношении коммунистического Востока не оправдали себя, хотя пессимисты могут возразить, что, дескать, в процессе 'конкурентного упадка' Восток просто взял и развалился. В итоге 1 мая прошлого года, благодаря естественному магнитному притяжению и активным политическим действиям руководства Европейского Союза, восемь посткоммунистических демократий стали частью единого экономического и политического пространства. И вот спустя год после этого триумфа разразился Кризис, частично спровоцированный принятием новых членов в состав Евросоюза. Ибо, помимо всего прочего, категоричное 'нет' Франции и Голландии также обращено к последствиям прошлогоднего и перспективе будущего расширения.
Тридцать лет назад Раймон Арон был обеспокоен чем-то вроде гедонистического сибаритства общества, претерпевающего явный упадок. Не хотелось бы выступать в роли Мэри Уайтхауз (Mary Whitehouse) или лорда Лонгфорда (Lord Longford), но порой и у меня проскальзывает подобная мысль, когда я смотрю английские и европейские телеканалы, с их бесконечными реалити-шоу вроде 'Большого Брата' и т.д.. Арон также упоминал низкий уровень рождаемости в Европе, который, к слову сказать, с того времени стал еще ниже. 'Цивилизация эгоцентричного гедонизма, - пишет он, - обречена на гибель, когда она потеряет интерес к своему будущему'.
Конечно, если посмотреть на эту проблему с другой, так сказать, либеральной точки зрения, низкая рождаемость в таких странах как Испания, Италия и Германия является выражением свободного образа жизни или, говоря по-другому, права женщины на выбор. Здравый смысл должен подсказать, что в этом случае так называемые 'государства всеобщего благосостояния' будут испытывать потребность в дополнительных людских ресурсах, необходимых для содержания такого большого количества пенсионеров. Что же, далеко ходить не надо. Вот оно - молодое, энергичное население, готовое перепрыгнуть через Средиземное море и работать в Европе. Однако последняя не очень-то стремится сделать так, чтобы иммигранты-мусульмане почувствовали себя здесь как дома. Отказ Голландии принять Европейскую Конституцию больше напоминал 'нет' мусульманской иммиграции, а французов по большей части просто не устраивало членство Турции в Евросоюзе.
От вашего внимания, конечно же, не ускользнул тот факт, что данный анализ европейского декаданса поразительным образом напоминает выступления американских неоконсерваторов и противников Единой Европы, с грубыми нападками которых я всегда боролся. На этот счет я хочу сказать следующее. Во-первых, американские неоконсерваторы - идиоты, если позволяют себе злорадствовать на эту тему. Европа и Америка - две части единой цивилизации. Если старая Европа падет, это, бесспорно, поможет новой Европе по ту сторону Атлантики с точки зрения соотношения сил, но только лишь в краткосрочной перспективе. Что касается будущего, то в этом отношении Америка потеряет несравненно больше.
Во-вторых, только мы можем доказать, что они не правы. Ничто, о чем я так туманно здесь говорил, не является неизбежным. Иеремиады предназначены для того, чтобы быть бескорыстными пророчествами. Европейский проект много раз то приближался к кризисному состоянию, то отдалялся от него. Мое кредо, позаимствованное у Ромена Роллана (Romain Rolland) и Антонио Грамши (Antonio Gramsci), говоря словами последнего, звучит так: 'Я - пессимист по своим наблюдениям, но оптимист по своим действиям'. В то время когда большинство английских и европейских газет ввязались в уже знакомую нам увещевательную риторику в духе 'мы должны сделать это, мы обязаны сделать то', возможно, стоит отойти от всего этого и спокойно, с пессимизмом в наблюдениях, обозреть глубину развернувшейся пропасти. Но потом, после недолгого размышления, мы должны действовать. Не отказывайте себе в удовольствии - докажите, что неоконсерваторы ошибаются.
____________________________________________________________
Избранные сочинения Тимоти Гартона Эша на ИноСМИ.Ru
Сердце говорит телу 'нет' ("The Guardian", Великобритания)
Голосуйте 'за', несмотря ни на что! ("The Guardian", Великобритания)
Обмен империями ("The Guardian", Великобритания)
Даешь 'мир по-европейски' ("The Guardian", Великобритания)
Интервью с Тимоти Гартоном Эшем, специалистом по взаимоотношениям Европейского союза и США ("The Washington Times", США)
Сначала надо познакомиться со своим ослом ("The Guardian", Великобритания)
Шесть вопросов критикам украинской 'оранжевой революции' ("The Guardian", Великобритания)
Опасность слишком большой власти ("The New York Times", США)
