По-видимому, Европа отказывается существовать. По крайней мере, ее западная часть, за почетным исключением Соединенного Королевства, которое так и остается, прежде всего, английским и сохраняет, как с точки зрения своей истории, так и своих институтов, подлинную живучесть. Как только наш континент получает возможность стать политическим субъектом, он оказывается во власти сил разъединения. Ложная проблема последнего референдума, рынок или социальные вопросы (как будто бы они не взаимосвязаны!) едва ли могут замаскировать удивительную жажду провала со стороны богатых и развитых государств и, прежде всего, нашего. Каждый раз, когда какой-нибудь кризис (Югославия, Ирак) заставляет нас объединиться, стоит его преодолеть, мы оказываемся еще более разобщенными, чем когда-либо.
Действительно, вот уже полвека Европа не может примириться, ее мучит раскаяние. Постоянно пережевывая свои прошлые преступления - рабство, колониализм, фашизм, коммунизм - она видит в долгой своей истории лишь грабеж и убийства. Она поневоле дает повод своим недругам судить о ней так же, как она сама о себе судит. Это было заметно 11 марта 2004 года в Мадриде. На потрясший ее удар Испания немедленно отреагировала всеобщим признанием своей вины и выводом войск из Ирака, позабыв о том, что действия большинства террористов были нацелены не столько на испанское присутствие в Багдаде, сколько на повторное завоевание мусульманами Андалусии, которую они потеряли в XV веке.
Нет сомнения в том, что та же логика будет преобладать, если завтра подложат бомбу под Эйфелеву башню или Нотр-Дам. Прекраснодушные деятели, как правые, так и левые, нам тут же предложат заняться самобичеванием. Раз на нас направлены удары, значит, мы виноваты, ведь те, кто на нас нападает, на самом деле, отверженные, которые протестуют против нашего неслыханного богатства, против нашего образа жизни. Европа вся пронизана сомнениями, которые делают сомнительным ее существование и приковывают к себе взор беспощадного обвинителя.
Потому что такая, какой мы видим ее сегодня, она появилась на свет, не от избытка энтузиазма, а устав от жертвоприношений. Потребовалась всеобщая катастрофа XX века, чтобы Европа впала в добродетель, подобно тем проституткам, которых возраст вынуждает без всякого перехода превращаться из распутниц в ханжей. Без этих двух мировых конфликтов со всеми сопровождавшими их ужасами никогда бы не зародилось это стремление к миру, которое совмещается со стремлением к покою. 'Оставьте нас в покое!', звучало на митингах против войны в Ираке в 2003 году. Лучше и не скажешь.
Европейская демократия призывает к выздоровлению, которое так необходимо некогда неугомонным народам после того, как они потеряли вкус к битвам. Оно единственное, что остается, когда отказываешься от всего, о чем мечталось. Это пространство, полное разнообразия, где так хорошо живется по соседству с великими достижениями культуры. Безусловно, восхитительные планы, потому что они не требуют особой горячности. Но этот покой был бы идеален, если бы наступило время великого успокоения, если бы на всем земном шаре воцарился 'вечный мир' (Кант). Однако контраст между той идиллией, которую внушают себе европейцы, - соблюдение прав, диалог, уважение, терпимость - и трагедией, которую переживает мир вокруг, огромен. Россия, куда более агрессивная, чем когда-либо, Иран, превратившийся в ядерную державу, растерзанный Ближний Восток, нестабильность в Африке.
Но Европа не верит во зло. Ей знакомы лишь недоразумения, которые можно разрешить, благодаря взаимопониманию, согласованности. Европа больше не любит историю, ведь она - минное поле, которое ей с великим трудом удалось преодолеть в 1945 и 1989 годах. Пусть теперь этим займутся другие, а она отделается тем, что хорошенько покритикует их за архаизм. Европейцы считают, что они уже все сказали, возведя в непререкаемую догму 'никогда не быть войне'. Но такого замечательного и поучительного для других народов результата недостаточно. Мало ограничиваться прозой мира, пенсиями, экономическим ростом, всемирным супермаркетом вместе с империей развлечений.
Недоверие, которое довлеет над всеми нашими самыми блестящими успехами, всегда может переродиться в ненависть к себе, в пораженчество. Вся Европа испытывает стыд за свое прошлое, и иллюзии относительно своего будущего, постнацинального, постсовременного, постисторического. Возьмем наши общие деньги. Что изображено на купюрах в 10, 20, 50 или 100 евро? Да ничего. Арки, мосты, ворота, словно Европа пересадочная станция, рука, протянутая всему остальному миру. Ни одного изображения Данте, Сервантеса, Вольтера, Гете, Рембрандта, Баха, Моцарта, Да Винчи. Пустота, какой-то чертеж. Европа стремится дезинкарнировать себя до такой степени, что готова превратиться просто в идею, способную превзойти границы.
В этом ее доходящая до крайности скромность сочетается с доходящей до крайности ненасытностью, поскольку некоторые уже мечтают о таком бесконечном расширении, при котором завтра можно было бы поглотить и Марокко, а почему бы и не Азербайджан или Бразилию? Чем больше Европа расширяется, тем больше она расщепляется в своей основе. Распадается ее ядро, франко-германский союз, превратившийся из удвоенной энергии в удвоенную инерцию.
Те, кто стоит за сохранение суверенитета, правы в том, что общность не строится на абстракции, очищенной от любого волеизъявления, от любой аффективной памяти, на отрицании наших собственных исторических и географических корней. Мы превратились в рантье, живущих за счет самообвинения, в экспертов по раскаянию по любому поводу. Но не потому, что таковы наши убеждения, просто потому, что так удобнее.
Западная Европа целиком предпочитает чувствовать себя виноватой, вместо того, чтобы чувствовать себя ответственной. Покаяние ничего не стоит, и руки у нас не замараны. Взвалить на себя груз заботы о мире, встав плечом к плечу со своими союзниками, было бы во много раз труднее. На словах мы готовы взять на себя все беды планеты, от потепления климата до цунами, но мы спокойно наслаждаемся собственным бессилием. Если завтра Владимир Путин покусится на балтийские страны, вторгнется в Грузию или Молдавию, Западная Европа на одном дыхании воскликнет: 'Пожалуйста'. Как вырваться из капкана нечистой совести? Напоминая о том, что Европа хоть, несомненно, и породила чудовищ, но она одновременно и создала теории, позволяющие задумываться и этих чудовищ уничтожать. О том, что после 1945 года она была единственной культурой, отмежевавшейся от собственного варварства, тем самым вменившей и другим в обязанность задумываться наперекор себе. Статус жертвы, как и статус палача не передается по наследству. Долг памяти не несет в себе автоматически невиновность или вину потомков. Мы не ответственны за злодеяния, совершенные нашими предками, но мы ответственны за злодеяния, которые позволяем совершать сегодня из-за безразличия, пассивности, снисходительности к тираниям.
Неотступно вглядываясь в мерзости прошлого, мы не видим мерзости настоящего. В массовых преступлениях есть доля всего мира, хотя большинство режимов и отказываются это признать. История не делится на нации, погрязшие в грехах и нации невинные. Она делится на демократии, которые признают свои преступления, и диктатуры, которые пытаются их скрыть под лохмотьями мученичества. Европа не может быть столь желанной для своих соседей и при этом так мало любить себя.
Быть может, пробуждение Европы начнется благодаря этим народам Востока, так долго терпевшим колониальный гнет и знающим все о свободе, благодаря этим маленьким государствам с труднопроизносимыми названиями. Быть может, Америке придется привести в действие новый план Маршалла, чтобы поднять наш моральный дух, снова заставить нас поверить в себя, научить нас гордиться собой? Мы должны в корне перестроить свою ментальность. Иначе Европа, всегда готовая пожертвовать своей независимостью ради того, чтобы обрести еще хоть чуточку
покоя и комфорта, перед тем как окончательно развалиться, превратится всего лишь в место отдыха, роскошный санаторий.
Паскаль Брюкнер - писатель
