Возможно, и, правда, где-то еще существуют какие-то ячейки левых, считающих Ленина не понятым гуманистом, а Сталина - человеком, принесшим миру зло. Этим людям книга, в которой Александр Яковлев, член Политбюро при Горбачеве и 'отец перестройки', делает то, что уже сделал в своих мемуарах, вызвавших большой интерес, очень понравилась бы: он сводит счеты. В частности, на этот раз - с основателями Советского Союза.
Кстати, Ленин, пишет Яковлев, использовал все инструменты террора, создал все варианты образа врага, прежде чем им нашел широкое применение Сталин: преследование крестьян и интеллигенции, священников, социал-демократов, детей 'врагов народа'. Убийство миллионов людей было не каким-то изъяном в прекрасном мировом проекте коммунизма, оно было заложено в него с самого начала - тезис, который Яковлев подтверждает документами, заставляет содрогаться. Например, в августе 1918 года Ленин отправил товарищам в Пензу телеграмму. В ней он повторяет о необходимости 'покончить' с кулаками и дает распоряжение повесить 'не меньше ста известных кулаков, бонз, кровопийцев, для того, ('чтобы люди видели'). И это после его приказов о конфискации, взятии заложников ('Действуйте так, чтобы люди видели за версту и дрожали'), то есть, после того, как вызвал настоящую бурю насилия над крестьянами Пензы, он направляет указание с требованием организовать террор, ставший всего лишь прологом. Он пишет: 'PS. Найдите более жестких людей'.
Эта Черная книга содержит немало таких свидетельств, и они открывают новую ужасающую картину даже для тех, кто уже не питает никаких иллюзий относительно масштабов коммунистических преступлений. То, что Ленин создал первые концентрационные лагеря, - это известный исторический факт, а не уступка Эрнсту Нольте (Ernst Nolte). Новым для многих может оказаться то, что маршал Тухачевский, победитель Кронштадта, в 1921 году приказал использовать в Тамбовской губернии для подавления восстания отравляющий газ. Не все, наверное, знают, что среди народов, которые Сталин депортировал якобы из-за ненадежности, были не только чеченцы, ингуши и немцы, но и корейцы.
Александр Яковлев выступает в книге с яростью кающегося, говорящего о вещах из самого сердца, однако о своей собственной роли как части системы он обронил всего лишь несколько слов: он, мол, был вынужден играть 'двуличную роль мучительного лицемерия', постоянно надеялся на разрядку обстановки, но его всегда постигало разочарование. Почему, тем не менее, не ушел, а постоянно поднимался по карьерной лестнице, - об этом он молчит.
Более того, обличительное тремоло, в которое Яковлев облекает свои филиппики, зачастую вызывает утомление и кажется неуместным. Конечно, для жертв безразлично, были ли они убиты во время гражданской войны или же в конце тридцатых. Но для политической оценки имеет определенное значение то, что жестокая реакция во время гражданской войны и сразу после нее является также свидетельством наличия сопротивления, нестабильности новой власти.
У Яковлева же зверства сливаются в один далекий от контекста в ужасный темный поток, и он зачастую не дает возможности заглянуть глубже в его суть. С учетом того, что жертвами раскулачивания были миллионы людей не только в России, но и на Украине - о чем он не упоминает - приходится испытывать разочарование, что даже такой автор ищет причины преступлений только в физических страданиях России. Кстати, это корреспондируется с тем, что он видит продолжение несправедливостей, бесцеремонно перенося их на сегодняшнюю Россию. Это, видимо, могло иметь какое-то оправдание, но заставляет читателей чувствовать бессилие.
