На строительстве этого города погибли тысячи рабочих, миллионы полегли, защищая его. Эта застарелая боль обернулась элегантностью, которую невозможно перенять. Санкт-Петербург? Это утонченное бессмертие.
Легкий туман окутывает дома, сквозь эту воздушную дымку из невидимых капелек, чем-то похожую на газовую пелену, пробивается необыкновенный свет самого прекрасного города в моей жизни. Воздух тоже ни с чем не сравним: в нем чувствуются селедка и запах проститутки, только что опрокинутая рюмка водки, чуть-чуть бензина и лука. Я сижу в баре отеля Европа, размазываю маленькие черные яйца икры по горячему блину и записываю свои впечатления. За соседним столиком никак не может успокоиться Жан-Поль Готье: 'Какая красота, какое чудо, какой город!. . .'. Все, кто в первый раз приезжает в Санкт-Петербург, так и остаются с открытым ртом, и не устают повторять одно слово: красота. Даже Ромен Дюрис (Romain Duris) в своих 'Русских куклах', а это уже кое о чем говорит.
Перед ужином я прогулялся по Летнему саду, меж статуй и дубов, по аллее, на которой Петр I устраивал шумные праздники с фейерверками и ночными банкетами. Здесь у Пушкина была своя скамья, сюда он выходил почитать что-нибудь прямо в домашнем халате. Здесь меня узнала одна из моих читательниц и сказала, что я круче, чем Иммануил Кант.
Небо было голубым и жарким. Из 60 солнечных дней в году на мою долю пришлось четыре, и это уже много. Начиная с мая в Санкт-Петербурге больше нет ночей. В полночь свет становится лишь немножко сиреневее. В три часа утра солнце заходит, но всего на час и уже нет смысла спать. На маленьких лодках можно покататься по каналам, как в Венеции, но все же Санкт-Петербург - это не Северная Венеция (оставим это дебильное название Амстердаму или Брюгге). Его триста мостов не освещены (потому что не бывает ночи). Некоторые мосты через Неву можно разводить и сводить, чтобы пропустить корабли, поднимающиеся к Ладожскому озеру. Существует классическая петербуржская техника уличных знакомств - уведите девушку на другую сторону реки, и ей придется пробыть с вами как минимум до 5 утра, пока не опустят мосты.
В Санкт-Петербурге я все время теряюсь: русские говорят, что я страдаю 'топографическим идиотизмом'. Но я это делаю нарочно: я люблю блуждать в этом мраморном лабиринте, подобно неясной фигуре в тумане или смутной тени между камнями и водой. Крыши блестят, как плечи стриптизерши. Небо - розовеет, как грудь славянской девушки. Мосты разводятся, как ноги женщины. В Зимнем дворце, где сейчас размещается музей Эрмитаж, хранятся самые красивые картины во вселенной. Но как можно спать, когда нет ночи? Темные улочки похожи друг на друга. Если разглядывать проходящих мимо девушек, может показаться, что вы смотрите каталог агентства Форд. Обычная внешность здесь - это лицо с обложки журнала Vogue. Некоторые ездят в ночной клуб на водных лыжах по Фонтанке. К счастью, Невский проспект со своими бродвейскими неоновыми огнями служит мне ориентиром.
В конце концов я всегда нахожу свой отель, проходя мимо увековеченных Гоголем серых стен и выкрашенных в желтый цвет фасадов - чтобы было светлее. Я живу недалеко от Петербургской Национальной библиотеки, где хранится библиотека Вольтера, купленная Екатериной II после его смерти. Сегодня я заходил в квартиру, где Достоевский написал 'Братьев Карамазовых': ничего особенного, запомнилась только мятая шляпа, которую он забыл в Париже.
Вот почему я люблю этот город больше, чем Москву: здесь мафиозное стремление к легким деньгам и хрупким проституткам смягчает культурная слава и историческая гордость. Театры в стиле рококо и литературные бары здесь на каждом углу. Даже модный ночной клуб назвали 'Онегин', по имени романтического денди, придуманного Пушкиным. Есть еще 'Литературное кафе', в котором поэт выпил последний стаканчик перед тем, как отправиться на дуэль и быть убитым любовником своей жены. Памятник Пушкину стоит перед Русским музеем. Запомните - Петербург - это город, где ставят памятники испорченным детям, которые пьют, гуляют, гоняются за каждой юбкой и умирают в 37 лет. Писатель, чья жизнь может показаться пустой лишь недалеким людям, и сравнил Санкт-Петербург с 'открытым в Европу окном'. Windows on Europe!
Через 3 сотни лет, здесь и сейчас. Пианистка из моего отеля ставит подсвечник и розу на свой рояль. Я никогда не видел таких изысканных движений. Она играет мелодию из 'Шербургских зонтиков' (уезжаешь милый, вспоминай меня. . .) и я как дурак, стою со слезами на глазах, потому что вспомнил о друге, который снимает там фильм.
Назавтра я попадаю из этого видения в другую сказку - Петергоф. Петр I построил свой Версаль на берегу моря. Радуги фонтанов бьют здесь с 1714 г. Усаженная березами и елками дорога приводит нас в павильон Монплезир, где можно полюбоваться кораблями, идущими в Кронштадт. Финский залив, бескрайнее небо, маленький 'Трианон' из красного кирпича. . . А вдруг это и есть самое прекрасное место в мире? Девочка ловит брызги волшебного фонтана. Я думаю о дочери и обещаю себе как-нибудь привезти ее сюда. Красота - это слишком большой подарок, чтобы хранить ее только для себя. Ресторан 'Русская рыбалка' предлагает своим клиентам самим выловить рыбу, которую им приготовят. . .
При царском дворе французский был обязателен. Дети Достоевского говорили по-французски. Пушкин свои первые стихи написал по-французски. Я снова думаю об умершей Европе, когда иду вечером на концерт Рашида Таха (Rachid Taha) и Брайана Ино (Brian Eno) в Манеже. У звезды алжирского рока и основателя Roxy Music получается что-то вроде арабского техно с чарующими мотивами. Петь Rock the Casbah в Санкт-Петербурге - смелый шаг, особенно если вспомнить, что это родной город Владимира Путина, который хочет истребить всех чеченских 'черномазых'. После концерта меня занесло в квартиру Горького, где все были настолько пьяны, что раздирали подушки и высыпали оттуда перья, обмазывались медом и катались в пуху. Кажется, уборщица на следующий день попросила прибавки к зарплате!
Здесь каждая машина - такси. Неважно во сколько и куда, вас может подвезти любой водитель за несколько рублей. Этим утром мой шофер так же пьян, как и я. Он спрашивает, чем я здесь занимаюсь и я гордо отвечаю: 'Я пишу о вашем чуде!'
Он улыбается в зеркало заднего вида: 'Месье, я желаю тебе быть таким же богатым, как Роман Абрамович, который скупил пол-Англии, и прожить сто семь лет как моя бабушка!'
Не смейтесь. Это им мы обязаны нашей свободой. Именно здесь Гитлер проиграл войну. Когда этот потрясающий город назывался Ленинградом, он сломал об него зубы. На лестницах громоздились замерзшие трупы. Во время 900-дневной блокады ленинградцы ели клей и прогорклое масло. Они дрались за крошку хлеба. Они варили землю и ели ее. Иногда они даже ели своих детей. Из трех миллионов жителей погибло два. На строительстве этого города погибли сотни тысяч рабочих, миллионы полегли, защищая его. Это бедный, сумасшедший, смелый, шальной, лирический, бесконечно интересный народ. Его старая боль обернулась элегантностью, которой невозможно научиться. Санкт-Петербург обладает утонченным бессмертием. Прошлое все время вылезает наружу, оно тяжким грузом нависло над настоящим и тормозит будущее. И в то же время оно придает городу такое величие, такую силу в каждом его движении, что мы проникаемся гордостью за него и за то, что мы сейчас не в Лос-Анджелесе.
____________________________________________________________
Спецархив ИноСМИ.Ru
Красная площадь ("L'Express", Франция)
