Документальное кино сильно изменилось с тех времен, когда диктор за кадром выполнял роль 'гласа божьего', указывая, как нам следует понимать происходящее на экране. Канул в Лету и другой знакомый персонаж - лектор из университета для заочников в клетчатом пиджаке, стучавший мелком по доске так громко, что картинка начинала дергаться.
В фильме 'Дети Беслана' ('Children of Beslan'), показанном на канале ВВС-2 накануне первой годовщины захвата чеченскими террористами в заложники школьников, родителей и учителей из этого города, вы не услышите закадрового голоса и не увидите 'говорящих голов'.
В отличие от недавней передачи Четвертого канала 'Dispatches', посвященной этим ужасным событиям, в ходе которых погиб 171 ребенок и 200 взрослых, в фильм Евы Юарт (Eva Ewart) - не попытка анализа трагедии в широком контексте. О ней рассказывают сами дети, оставшиеся в живых, и эти свидетельства лишь изредка перемежаются кадрами из новостных программ и видеопленок, снятых самими террористами.
Один мальчик спокойно - и от этого спокойствия вас пробирает дрожь - рассказывает, как пуля попала в гранату, которой был вооружен один из террористов: 'Он взорвался, и его мозги полетели мне в лицо: они были такие жирные и скользкие'. Совсем неожиданными, и оттого еще более трогательными стали слова, которыми кто-то из маленьких 'свидетелей' выразил скорбь по погибшему другу: 'Если ее измерять электрическим напряжением, то это было бы девять тысяч миллионов вольт'.
Но как только у вас мелькает мысль о необычайной стойкости этих детей, их самообладание начинает давать трещины. Одна девочка заплакала, вспоминая, как другую девочку застрелили за то, что она отказалась отдать террористам мобильник. 'Вот здесь они убили моего папу, - без единой запинки рассказывает мальчик среди иссеченных пулями развалин школы. - Потом они выбросили его тело в окно'. Внезапно его речь прерывается; наступает невыносимое молчание.
Это душераздирающий, тяжелый фильм, и не только потому, что рассказы маленьких детей об ужасах, которые никто из людей не должен бы пережить - зрелище не из легких. Можно ли было снимать на камеру эту еще свежую боль? Последняя треть фильма дает нам представление о глубоких шрамах, которые остались в детской психике: мальчик строит из кубиков школу и вооружает ее ракетами; потом мы видим девочку, рисующую террористов а затем сжигающую рисунки: в юных душах поселилась ярость и чувство мести. Есть и другой вопрос. Авторы фильма не называют интервьюируемых по именам: не получится ли так, что тем самым они невольно наклеили им общий ярлык 'пострадавшие дети Беслана'? Дождутся ли они когда-нибудь, что каждого из них будут снова воспринимать как личность - единственную и неповторимую?
